Последние слова Столбов произнес особенно громко, так, чтобы перекрыть голоса заговоривших вдруг пассажиров.
— Что вы, дяденька, в самом деле, расшумелись? — попытался уговорить Семена Петровича юноша в темных очках. — Ведь выходной день сегодня, в самом деле.
— Выпивши, наверное, — предположил другой пассажир, по виду сверстник Столбова.
Возможно, эти словоохотливые пассажиры рассчитывали смутить Столбова, сбить его с мысли, испугать. Но не на того напали.
Семен Петрович оглядел пассажиров. Плохие это были люди. Все без исключения скверные. Обзовут, заплюют, затопчут.
«Вот она, наша доля, доля лучших людей», — мелькнула в голове Столбова горькая мысль.
Он тихо застонал. На сей раз не от ломоты в пояснице, а от душевной боли. Человечеству добра желаешь. Вопреки всему, даже предписанию врача. А что в ответ?
Джордано Бруно сожгли на костре.
У Коперника были крупные неприятности.
Пострадал и Галилей.
Теперь вот его, Семена Петровича Столбова, черед.
Но он не отступит. Пусть у него жена и поясница, он скажет сейчас все, что думает. Все, что сказали бы на его месте Бруно, Коперник, Галилей.
— Сопляк, — с удовольствием сказал он юноше в очках.
— А ты хам. Пьяный хам, — определил он лицо своего сверстника.
— Дура, — бросил он женщине на переднем сиденье.
— Все вы дураки, сопляки, хамы! — напрягая голос, кричал Семен Петрович. — Правду не любите! Апельсины дармовые любите! Так я вам заместо апельсинов фигу сделаю…
Дальше произошло то, чего и следовало ожидать в этом скверном мире, населенном скверными людьми. Автобус, не доезжая до остановки, затормозил, высадил Столбова на тротуар и захлопнул за ним двери. Хамы! Если они рассчитывали сломить Семена Петровича, сбить его с мысли, то у них ничего не вышло, И не выйдет.
Лучших людей не сломить. Джордано Бруно, Коперник, Галилей — они всегда гнули свое. Теперь гнет свое Семен Петрович Столбов. Иначе он не может: потомки не простят.
— Всех всегда буду правдой бить! — провозгласил на всю округу Столбов. — Вот, нате!..
И Семен Петрович вызывающе показал вслед удаляющемуся автобусу два больших кукиша.
Владимир АлексеевПРОГРЕСС С УМОМ И БЕЗ
Ай-ай!
Что делает Прогресс!
Ну, просто чудеса!
Когда-то
я в пещеру лез
и прятался в лесах.
Как вдруг
Прогресс дает мне дом —
и сухо и тепло.
Не нужно в гору
лезть с трудом
и тискаться в дупло.
Когда-то
мамонта сырым
съедал я, как дикарь.
Прогресс дает
огонь и дым —
вари, копти и жарь.
Руками корни я копал,
камнями бил зверье.
Прогресс мотыгу
в руки дал
и выдумал ружье.
Сжимал перстами
мокрый нос
и бегал без порток.
Прогресс
мне брюки преподнес
и носовой платок.
А там пошло:
электросвет,
метро,
сапожный крем,
касторка,
радио,
мопед,
реактор,
Э-Вэ-эМ!
Ну, и дает!
Ну, все дает!
Видать, что не скупой!
Трудись
без горя и забот,
а после — песни пой.
А хочешь —
в шахматы играй.
Вот это, братцы, жизнь!
Твори, выдумывай, дерзай,
влюбляйся, веселись…
Но вот
услышал я на днях,
что новый плод приспел.
Что кибер песню за меня
и сочинил и спел.
Что, мой покой
и сон ценя,
он объявил аврал —
скульптуру создал за меня
и в шахматы сыграл.
Потом
доктрину изобрел
и написал трактат.
А нынче
слышал я, что, мол,
есть электронный сват.
Из сотни девушек найдет
невесту для меня.
Ее характер разберет
по схеме за три дня.
Он с ней пойдет
в тенистый сквер
над тихою рекой.
Цветы вручит, как кавалер,
пластмассовой рукой.
Затем
на дальние миры
глазеть он с ней начнет.
И притворяться до поры,
что будто он не пьет.
Ее обнять
в тени берез
рискнет он за меня.
И, прогнан ею,
море слез
прольет, судьбу кляня.
Но через месяц
кибер тот
добьется все ж
любви.
Ее ко мне он приведет
и скажет:
«На, живи!»
Ну, нет уж, дудки!
Не пройдет!
Ведь я
«и сам с усам»!
Дарил цветочки
кибер тот?
И женится пусть сам!
Ну, а Прогресс?..
Я за Прогресс!
Но не во всех делах!
Пусть осчастливит нас
Прогресс,
но пусть
без кибер-поэтесс
и электронных свах!
В. Котенко, А. ДавидовичБРАК ПО РАСЧЕТУ
В школе все ахнули, когда узнали, что учительница четвертого класса Марья Ивановна выходит замуж за своего феноменального ученика, рецидивиста неуспеваемости, сидящего в каждом классе по четыре года.
Родители, общественность и ханжи возмущены. Ей говорят:
— Вы бы хоть дали ему семилетку окончить.
Она возражает:
— Он тогда уже будет дедом. Я с таким балбесом никогда бы не пошла в загс, будь он в параллельном классе. Но я с ним так замучилась, что у меня нет другого выхода. Мне так будет с ним легче дроби проходить и следить за его дисциплиной. Я тогда буду влиять на него не только как учительница, но и как жена. А что я на два года моложе, так жена и должна быть моложе. Нет, я не люблю этого человека. Это брак по расчету. Чтобы повысить коэффициент успеваемости.
— Это прямо какой-то новый педагогический метод, — усмехается директор. — Может, все-таки подождете? Вот перейдет в пятый класс, тогда и свадьбу сыграем.
— А перейдет ли? — сомневается Марья Ивановна.
Директор не отступает:
— А не случится ли наоборот: вдруг он возьмет над вами верх, и ваш голос классного руководителя потонет в мужниных интонациях?
— Нет, — уверенно говорит Марья Ивановна. — Здесь расчет тонкий. Я на него как ученика буду давить через свидетельство о браке и через тещу, а как на мужа буду воздействовать через школу, через вас, товарищ директор, через педсовет и пионерскую организацию.
Свадьба прошла чрезвычайно любопытно. Был представитель из районо. Сам ничего не пил и другим не давал. По педагогическим соображениям. Одноклассники читали свои поздравления и кричали «горько». Жених и невеста вопросительно смотрели на директора, директор испрашивал со гласил у представителя районо, тот важно кивал головой, малыши отворачивались, и поцелуй как таковой воплощался в жизнь.
Как ученик этот лоботряс после свадьбы немного выправился. Но как муж был никудышный. Самое главное — он не приносил денег. Все проедал на школьных завтраках. Его прорабатывали свои же друзья-одноклассники:
— Семья, Петров, — это важная ячейка нашего общества. И вот такие миллионы ячеек создают государство. Стыдись и люби свою жену, нашу дорогую учительницу, так, как любим ее мы.
Прямо на уроках разыгрывались отвратительные семейные сцены. Марья Ивановна пересаживает своего шалопая от второгодницы с рыжими косичками. Эта необоснованная ревность глубоко задевает молодого мужа.
— Что же это такое? Мне уже девчонку за косы дернуть нельзя?! — возмущается супруг и, в свою очередь, ревнует Марью Ивановну к ученику, заметно хромающему по арифметике, с которым она часто засиживается после уроков.
— Ты почему не выучил стишок? — строго спрашивает мужа Марья Ивановна.
— А как ты меня кормишь? Ты мне обед сготовила? Разве рифмы на пустой желудок запомнишь? У нас медовый месяц, а ты меня стишками кормишь.
— Как ты со мной разговариваешь? — кричит Марья Ивановна. — Встань, иди к доске!
— Не пойду. Я женатый человек.
— Иди, Петров, — шепчут со всех сторон пионеры.
— Не пойду. Это подорвет мой авторитет в семье.
— Ну, тогда шагом марш за родителями и без свекрови не приходи! — приказывает Марья Ивановна под одобрительный гул класса.
Петров недовольно бурчит: «Дома поговорим», — но выходит. За дверью налетает на директора.
— Ты почему, Петров, не на уроке?
— Жена выгнала.
— Ну, это ваше семейное дело, — говорит директор и уходит поднимать дисциплину.
Марье Ивановне советуют дети:
— Вы на развод подайте. Он тогда испугается и стишок выучит.
— Да, Марья Ивановна, — говорит директор. — Вам надо разводиться. Мы не можем принять его оценки за действительные. Вдруг вы за него все уроки делаете?
— Что вы, Михаил Васильевич! Мой за ум взялся. Если он не снизит показатели, мы к серебряной свадьбе поступим в институт…
Резюме: если вся наша многочисленная армия учительниц последует примеру Марьи Ивановны, у нас, быть может, исчезнет второгодничество в масштабе всей страны…
А. ПортерВЕДРО
Не так давно еду в метро и вижу: стоит в другом конце вагона мой знакомый Ермилкин с ведром в руках. Подхожу к нему.
— Привет! Ты что это с ведром едешь?
— Да вот, понимаешь, решил теперь вместо портфеля…
— Это как же?
— Да вот так. Очень даже удобно, вместительно и, я бы сказал, красиво. Форма как будто и простая, а смотрится неплохо. К тому же блестит.
— Это ты серьезно говоришь или шутишь?
— Что шутить-то?.. У нас весь главк теперь с ведрами ходит. Очень привилось.