«к» – кастрюля с плотно прилегающей крышкой, которую надо быстро открыть.
«у» – катушка, когда в неё дуешь.
Звуки соприкасаются боками и постукивают друг о друга.
– А теперь попробуй сама с ним поиграть.
У меня не получается. То ли голос неуверенный, то ли руки не слушаются, но ритм игры, когда всё происходит само собой, куда-то пропал.
Нина Евсеевна оборачивается к Сашиной маме:
– А вы всё записывайте, потом будете дома так играть. И уже мне:
– Если ребёнок заговорил, в этом только десять процентов моей заслуги, остальные девяносто – заслуга родителей.
Нина Евсеевна нашла мне ученицу, точнее, не нашла, а дала. Это была вполне нормальная семилетняя девочка, весёлая и разговорчивая, я должна была раз в неделю приходить к ней
домой и заниматься чтением, прописями и прочей подготовкой к школе.
Нина Евсеевна рассказала, что девочка эта, когда ей было чуть больше года, опрокинула на себя чашку с кипящим кофе. Последствием шока и болезненного лечения стало полное отсутствие речи. В три года неговорящую девочку привели к Нине Евсеевне. Рассказывая эту историю, Нина Евсеевна кивает на угол в прихожей:
– Вот здесь она лежала, кричала и стучала ногами по полу. А мы с её папой брали её за руки за ноги и несли заниматься. Первый звук она сказала на одиннадцатом занятии, первое слово – на двадцать третьем.
В восемь лет девочка пошла в обычную школу. Я пришла в фонд «Отцы и дети», начала заниматься с аутичными детьми и перестала сидеть на уроках у Нины Евсеевны. Она мне говорила:
– Я с этими аутистами не знаю что делать, поэтому никог да их не беру. Ты мне скажи, их вообще можно как-то развить или нет?
Мою работу она не очень одобряла:
– Лучше уходи оттуда, не верю я, что им можно чем-то помочь.
При этом Нина Евсеевна научила говорить ребёнка, которого все вокруг считали безнадёжным и обречённым на вечную немоту.
– Что касается аутистов и нежелания с ними работать, я думаю, что очень важно, хотя и не каждому дано – понимать: есть твоё и не твоё, кому-то ты можешь помочь, а кому-то не можешь.
Когда я пошла работать в детский дом, Нина Евсеевна ужаснулась.
– Они там что у тебя, вообще не говорят? А результаты какие– то есть? Ты знаешь, я результатом считаю человеческую речь, если не устную, то хоть письменную. У меня был один мальчик с такими нарушениями, что он не мог заговорить. Но научился писать, и теперь, если он захочет суп, то сможет написать это слово, и его поймут.
Я дала Нине Евсеевне свои записи о том, как мы разговариваем с детьми, которые никогда не научатся говорить. Она прочитала и сказала моей бабушке:
– Ты знаешь, я раньше не видела смысла в Машиной ра боте, а теперь вижу.
Помолчала и добавила:
– Ну, может быть, они у неё всё-таки заговорят.
В последние годы Нина Евсеевна тяжело болела. Я редко ей звонила, а приходила ещё реже.
– Что же ты не заходишь? – однажды спросила она по теле фону.
Я начала что-то бормотать.
– Ты заходи, – жёстко сказала Нина Евсеевна, – а то потом поздно будет.
Нина Евсеевна умерла второго августа 2009 года. Я виновата перед ней, и сейчас поздно что-то исправлять. Единственное, что я могу сделать – это написать о моём первом учителе педагогики и постараться передать кому-то ощущение волшебства и тайного ритма, которое подарили мне уроки Нины Евсеевны.
Андрей Андреевич
С Андреем Андреевичем и Маргаритой Ивановной Марковыми я познакомилась почти семь лет назад.
На нашем факультете появилось объявление:
Убедительная просьба – если у Вас есть дети, или другие родственники, или знакомые, или у Ваших знакомых есть знакомые, имеющие сочетанные нарушения зрения и слуха (то есть слепоглухие), пожалуйста, обращайтесь в Институт раннего вмешательства или непосредственно ко мне: Андрей Андреевич Марков.
Телефон:
Я тогда только что прочитала книгу слепоглухой Ольги Скороходовой «Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир», и она меня потрясла. Я позвонила.
– Здравствуйте. Андрей Андреевич?
– Да, а кто говорит?
– Я прочитала в объявлении, что вы помогаете людям с нарушениями зрения и слуха.
Андрей Андреевич сказал, что существует организация, которая помогает слепоглухим и их семьям. Называется «Открытый мир». Потом мы обсудили книги Елены Келлер и Ольги Скороходовой, дактильную азбуку, шрифт Брайля и азбуку Лорма, положение инвалидов у нас, в Англии, Финляндии и Швеции (мой собеседник, видимо, немало поездил по миру), и вдруг я услышала:
– Понимаете, Маша, я сам слепоглухой… Я села на пол и потеряла дар речи.
Андрей Андреевич родился полностью слепым. Он говорит: «Я никогда не знал, что значит видеть. Закончил специальную школу. В старших классах начал терять слух. Поступил в МГУ, на философский факультет. Было очень трудно. Учебников и необходимых для учёбы книг, напечатанных точечным шрифтом Брайля, почти не было».
Уже тогда Андрей слышал очень плохо, а достать хороший слуховой аппарат было практически невозможно. Его мама Маргарита Ивановна, великий человек, выучила шрифт Брайля и переписывала для сына лекции.
Все годы учёбы они ходили в университет вместе. Потом Андрей Андреевич закончил аспирантуру. Защитил диссертацию и получил степень кандидата философских наук.
Маргарита Ивановна и Андрей Андреевич вместе с родителями слепоглухих детей создали общественную организацию «Открытый мир», помогающую людям с нарушениями зрения и слуха. Через эту организацию я познакомилась с Ириной, мамой моего слепого и слабослышащего ученика Егора.
Андрей Андреевич пользуется слуховым аппаратом, пишет и читает при помощи точечного шрифта Брайля. Он ведёт большую переписку, пишет, например, маме незрячего мальчика Андрюши подробные письма о развитии и воспитании слепых детей. На жизнь Андрей Андреевич зарабатывает переводами с немецкого и на немецкий – работает на компьютере с помощью специального «брайлевского» дисплея.
Но самое сильное впечатление на меня произвели «Мемуары».
Это необыкновенное произведение. Андрей Андреевич, кажется, пишет свои воспоминания уже лет двадцать. Как-то он мне сказал: «Знаете, Маша, я бы хотел это всё дать кому-нибудь почитать, но там столько всего намешано: и путешествия, и встречи, и просто дни, и интересное, и неинтересное…» Свои мемуары Андрей Андреевич записывает в брайлевскую тетрадь, на компьютер, наговаривает на магнитофон. Кассет набралось не меньше пары сотен – подробнейшее описание жизни день за днём, даже час за часом. Прослушаешь их и узнаешь, например, какая погода была двенадцать лет назад 6 января или репертуар Мариинского театра за октябрь 2001 года.
Придёшь к ним иногда, а Андрей Андреевич прослушивает старую запись «Мемуаров»: «Я лежу в кровати и слушаю дождь. Мама ушла в магазин…» Или: «Вчера мы с мамой были на концерте скрипичной музыки». Или «В среду мы выехали из Рима и в семь часов вечера были в Венеции» (мать и сын больше всего на свете любят путешествия и за последние лет десять объездили пол-Европы).
А ещё Андрей Андреевич пишет маленькие заметки-зарисовки о мире незрячего человека.
Вот одна из них.
«Сегодня приехал на дачу в Горьковское. И вот хожу по своему маршруту от крыльца до калитки и от калитки до времянки.
Я пользуюсь слуховыми аппаратами. Это позволяет мне слышать едва ли не каждый звук на большом расстоянии. Но меня особенно привлекают голоса птиц.
Вчера слушал пение соловья.
Радостно стало на душе. Значит, лето приближается. Пение соловья содержит, как уверяют знатоки, отдельные музыкальные фразы. Это действительно так. А ещё, когда я слышу пение соловья, я думаю о ребёнке. Этот ребёнок учится говорить. Он пробует свой голос. Как много звуков, какие потрясающие краски!
А ещё я хочу сказать о сороках, эти птицы тоже с некоторых пор стали привлекать меня. Вроде бы ничего мудрёного в их голосе нет. Сорока даже считается не певчей птицей. Внешне кажется, что она просто стрекочет, но если прислушаться, если обратить внимание на паузы между фазами стрекота, можно услышать нечто любопытное. Время от времени слышится попискивание или нечто напоминающее детский голос.
Сегодня на нашем участке появился дятел, а до этого он был на соседнем. Мама видела, что он сидел на водосточной трубе. Это случилось незадолго до того, как начался дождь. Выходит, дятел – вестник дождей. Действительно, через несколько минут пошёл дождь, была даже небольшая гроза. В раннем детстве дождь и гроза меня пугали. К тому же в дождь меня не пускали на улицу.
Когда же мне исполнилось семь лет, мне впервые пришлось соприкоснуться с дождём: мы шли на станцию, чтобы ехать в город. Руки промокли, и я горько плакал.
А сейчас дождь вызывает у меня положительные чувства: после дождя природа пропитывается берёзовым ароматом».
Гриша
1. Ровесник
Он мой ровесник.
Звонит его мать. Бесконечно усталый голос:
– Извини, ты не могла бы с ним один раз посидеть с двенадцати до трёх? Мне очень надо, работа. И все заняты. Не могу его одного оставить.
– Ладно, у меня выходной.
– Вот и отлично, приезжай.
– А где вы живёте?
– Далеко… – И спрашивает тревожно:
– Ты же его знаешь?
– Да, я его знаю.
Они правда далеко живут, особенно для меня. До вокзала, на электричке, потом пешком, потом на трамвае. Серый блочный железнодорожный район.
Иду вдоль разрытой земли под эстакадой. Мимо пятиэтажек. На нижних этажах решетки в виде лир. Люди всё больше закрытые: низко надвинутая кепка, наушники, высокий ворот. Для полноты ощущения – мелкий дождь, серое небо.
Темно-темно.
Широкий двор между стенами высоток, качели. Бетонные ступеньки, домофон. Поднимаюсь на 12-й этаж.
Она уже не кажется такой усталой, как по телефону. Шутит, улыбается мне.
Заглядывает в комнату:
– Посмотри, кто пришёл?