– Спасибо вам большое!
– Алена, – начинает он, и от этого тона у меня почему-то сердце падает на землю, ударяясь до боли сильно, – ты хорошая девушка, и, когда работала у нас, претензий я к тебе никаких не имел, да и сейчас тоже… Мне все равно, что ты работаешь у наших соперников, это жизнь, и не самое в ней страшное работать у конкурентов. Но… Я настоятельно прошу с этой Санта-Барбарой заканчивать. Ничего против любви и отношений я не имею, но вот против разборок всегда выступаю яро, особенно когда дело доходит до драк и нанесения телесных повреждений.
– Я понимаю…
– Он чуть не лишился всего, потому что не хотел оправдываться. Готов был уйти, понести наказание за драку, в которой он никого пальцем не тронул. А если драка между ними все-таки состоится – выгоню. И он это знает. И не факт, что он в другой команде так заиграет. Если вообще после всего играть захочет.
– Простите меня, – шепчу, чувствуя, как слезы срываются с ресниц. Не удержала.
– Я не виню тебя, тебе не за что извиняться. Я просто прошу поступить мудро. Не мучай парня, он весь потерянный ходит, не жрет ни черта, играет плохо. Ты либо с ним будь, чтобы он от счастья светился и результаты показывал, либо рви до конца, чтобы никаких разборок не возникало. И второму своему передай, что я это так не оставлю, с тренером вашим поговорю. Хорошо?
– Да, конечно, я… Я уже решила все, просто они… Неважно. Спасибо большое. Я вас услышала.
– И тебе спасибо. – Он кивает мне и уходит, а я чувствую себя так ужасно…
Я понимаю, что он не хотел сказать обо мне ничего плохого, но прозвучало все это не слишком радужно. Как будто я в удовольствие себе кручу двумя парнями и с радостью смотрю, как они бьют друг другу морды. Да ни за что! Меня саму эта ситуация чуть ли не больше всех раздражает.
И так обидно! Я ведь тоже запуталась! Я уже не знаю, как лучше! Я бы очень хотела быть счастливой с Сережей и делать счастливым его, но я понимаю, что не дадут нам этого счастья, и тогда ровным счетом ничего не изменится. И тренер снова будет думать, что я все это специально, хотя это совершенно не так.
Легко, наверное, рассуждать со стороны и говорить это простое «выбери». Выбора между ними и быть не может, жаль только, что доказать я этого никому не могу.
Глава 25
Сережа
А бывает такое состояние, когда и паршиво, и радостно одновременно? Я никогда еще себя не чувствовал так, как сейчас. Потому что гадко на душе в равной доле с тем, что тепло и спокойно.
Тренер сказал, что ему рассказала Алена, и потребовал выдать все как было, до мельчайших подробностей. Я не горел желанием, если честно, но когда вопрос стоит между рассказом и местом в команде, выбор тут очевиден.
Ну рассказал ему все. И ситуацию с Аленкой в двух словах объяснил, чтобы тренер не думал, что я просто идиот влюбленный, который девушку добиться не может.
А хотя?.. Он и есть.
И вот хорошо же, что из команды не выгнали, что поговорили мы с тренером нормально, поняли друг друга, порешали все. А с другой стороны, хорошо только это. Больше вообще ничего хорошего. Аленка бегает от меня, урод этот не успокаивается никак, и плана, как доказать ее глупенькой голове свою правду, у меня тоже нет.
Зачем она к тренеру полезла? Хоть убей, не пойму. Сама же просила закончить все, забыть, закрыть на сто замков и выбросить. Сама же просила! А теперь идет к тренеру и меня защищает, рассказывает ему там что-то, просит меня из команды не выгонять, выслушать. Как это называется? Что в ее голове происходит? Я не в силах понять, правда.
Поворачиваю голову – идет. Красивая, как самый приятный сон. Но идет медленно, думает о чем-то и грустная очень.
И вместо того, чтобы отвернуться, я встаю и иду за ней, как придурок, потому что ноги автопилотом за ней несут. Мне кажется, я за ней в любом состоянии пойти смогу. Даже если ноги откажут – встану и пойду, внезапно излечившись.
Как там говорят, первая любовь не забывается? Вот черт, в точку! Два года уже забыть никак не могу, хоть ножом вырезай ее из мыслей, души и сердца. Делают такие операции? Я бы сходил.
Иду за ней медленно, просто смотрю вслед, любуюсь. Кто ее знает, может, она и смотреть завтра запретит, так я напоследок.
Недалеко от медпункта, в том самом месте, где меня отметелил Макс и никто почти никогда не появляется, она разворачивается ко мне лицом и смотрит в глаза очень-очень уставшим взглядом. А еще она плакала, это видно сразу. Почему она плакала? Из-за кого?..
– Зачем ты за мной идешь? – спрашивает она сразу же.
Делаю оставшиеся пару шагов к ней, оставляя между нами около метра. Расстояние ничтожное на самом деле, половина шага – и я впритык. Но в нынешних наших отношениях это кажется необъятной пропастью. И эти полшага можно, кажется, за всю жизнь не преодолеть.
– Зачем ты это сделала? – задаю вопрос, который не выходит из головы с момента разговора с Палычем. Я правда не понимаю, может быть, она найдет слова, чтобы объясниться.
– Это справедливо. – Она пожимает плечами. – Да и без хоккея ты не сможешь, я не могла этот факт опустить, хотелось помочь.
– Без тебя я тоже не могу, но почему-то этот факт тебя так сильно не волнует. Что, тут не хочется справедливости, да?
Черт, нужно сходить к Маше за каким-нибудь успокоительным, я со всей этой ерундой стал каким-то чертовым психом, хотя всегда отличался спокойствием и рассудительностью. Сейчас же завожусь с полоборота, сразу повышаю голос и сжимаю кулаки от злости. Нужно с этим заканчивать.
Но с другой стороны: как?! Если бесит все так, что сил нет.
– Сереж, давай без ссор, прошу тебя, – словно подтверждая мои мысли о том, что я стал слишком вспыльчивым, просит Алена. – Я думаю, ты и сам от них уже устал. Давай просто поговорим? Спокойно.
– Говори, – смягчаюсь я, когда слышу какую-то сумасшедшую усталость в голосе Аленки. Из нее словно выкачали всю жизнь и радость. Мне не нравится ее состояние.
– Я прошу тебя меня выслушать, хорошо? По возможности спокойно. Мне тоже нелегко.
Киваю. Обещать не буду, но постараюсь. Почему-то есть ощущение, что мне совсем-совсем не понравится то, что я сейчас услышу. Хотя куда уже хуже, чем было?
– Слушаю.
– Я… Нет, не с того. Ты мне действительно очень нравишься, Сереж. И два года нравился, и сейчас нравишься. Тебе очень легко удалось возродить немного потухшую симпатию у меня в душе, когда мы увиделись впервые через два года. Именно поэтому я позволила себе проводить тебя на автобус так, как я это сделала. Честно скажу, я не питала надежд на то, что когда-нибудь мы и правда встретимся. Я мечтала, конечно, но в голове была тысяча разных сценариев, и ни один не был похож на то, что произошло в реальности. Мне не стоило изначально давать тебе шансы, и я прошу прощения за то, что, получается, водила тебя за нос все это время и давала надежду на то, что между нами что-то может быть. Но в связи со случившимися обстоятельствами – не может.
Она снова говорит сквозь слезы, и я вопреки ее словам и просьбам преодолеваю те полметра между нами и беру ее за руку, поглаживая ледяные от нервов пальчики.
– Да что такого стряслось-то?
– Тебя избили, а я предупреждала, что такое может случиться. Да, Максим не моя собака, которую я могу дернуть за поводок и приказать сидеть, но я все равно должна была предвидеть и предотвратить это. А я только провоцировала его, общаясь с тобой, чем тебя и подставила. Более того, тебя чуть не выгнали из команды. А Виктор Павлович пообещал, что, если драка все-таки с обеих сторон случится – выгонит. А если мы продолжим с тобой общаться так, как раньше, она обязательно случится, слышишь? А я не прощу себе, если из-за меня ты лишишься любимого дела.
– Ален, да почему ты винишь себя?! Ты ни в чем не виновата! Если кто-то не умеет принимать поражение и вести себя по-мужски, то твоей вины тут нет! – Я снова начинаю нервничать. Поднимаю свободную руку и стираю костяшками слезы со щек Аленки, кайфуя от ощущения бархатной кожи под пальцами.
– Я виновата, не спорь. Не смогла решить конфликт и сделать хоть что-то. Прав ваш тренер, пора заканчивать тебя мучать. И поэтому я выбираю отпустить тебя. И прошу отпустить меня. Хорошо?
Она смотрит в глаза так доверчиво, что подкашиваются ноги. И губы у нее невероятно красивые. Только она ими какие-то гадкие вещи каждый раз говорит, словно это не она делает, а кто-то другой.
– Ален…
Она не дает мне договорить. Прижимается всем телом и крепко обнимает. И в другой момент я сдох бы от счастья от этой близости и ее инициативы. Но сейчас я понимаю, что это тот самый прощальный контакт.
И мне снова паршиво. И даже в команду возвращаться уже не то чтобы хочется. Дома было бы проще. Без нее, без всего этого дерьма.
Кто там говорил, что любовь – светлое чувство? Да хрень это все. Оно темное, противное и делает больно. Вырывает сердце наживую и рвет на части безжалостно. Так, что не склеить уже никак. Так, что приходится дыру в груди камнем заменять или ледышкой, оживить которую потом может помочь только чудо.
Я обнимаю в ответ, конечно, потому что не могу не обнимать. Но дико наорать на нее хочется, вдолбить в голову, что о глупостях она думает и винит себя зря.
Но… стою. Как баран стою и обнимаю, уперев подбородок в ее макушку.
А потом наклоняюсь и целую ее же. Просто чтобы запах почувствовать, касаться больше, чтобы засунуть ее себе под кожу и не отпускать никогда.
Оставляю легкие поцелуи на макушке, перехожу к вискам, на лоб, целую закрытые веки, переносицу, кончик носа и щеки. Не могу и не хочу останавливаться, да и Аленка не тормозит, только стоит, обнимает меня и жмурится, задирая голову вверх.
– Можно я только еще совсем немножко счастливой побуду? – спрашивает неожиданно, а потом открывает глаза и накрывает мои губы своими.
Счастливой… А что ж ты готова это счастье-то отпустить, а?! Как? Почему?
Мы с ней много раз ссорились. Прощались. Выясняли вечно что-то. Но так мало целовались…