– Значит, так, Малышкина, – говорит он снова. Макс, к слову, молча за всем наблюдает. На его лице нет эмоций. Парни, ясное дело, тоже молчат. Виктор Павлович, кажется, в таком же шоке, как и я. – Еще один косяк с твоей стороны – вылетишь отсюда. В другую команду в нашем городе тебя не возьмут, я поспособствую. Увижу, что с кем-то из «Феникса» трешься, – вылетишь еще быстрее. Тебе ясно?
У меня внутри все холодеет. Это правда все происходит сейчас? Я не сплю?
– Не тех ты прессуешь, Егор, и зря на девушку наговариваешь, – говорит Виктор Павлович. Единственный человек, готовый за меня заступаться! Единственный! Из другой команды! Да из-за меня его игрока избили, из-за меня тот чуть из команды не вылетел, а он заступается. А мои молчат…
– Я повторяю: тебе ясно?!
– Да. Я все поняла, – выдавливаю из себя сквозь огромный ком в горле. Слезы застилают глаза, мне обидно и больно, и я убегаю к себе, громко хлопаю дверью и съезжаю спиной по ней, съеживаясь в комочек.
Мне хочется домой. К маме. А лучше – к папе. Пожаловаться ему на всех плохих людей, послушать, что он им голову за меня оторвет, поплакать на его плече и успокоиться наконец. Но папа далеко, до конца сборов еще очень много времени, и как прожить его теперь – я не знаю.
Из плена слез и разочарований меня вырывает сообщение от Сережи. Он явно не в курсе всего.
Сережа: Приснилась:) Теперь еще больше хочу тебя зацеловать. Встретимся до завтрака?
Боже… Что же мне с нами делать?
Отвечаю на эмоциях, пишу быстро, смахивая слезы.
Алена: Не подходи ко мне сегодня, я тебя очень прошу. Не нужно.
Сережа: Ален? Опять? Серьезно?
Алена: Нет-нет! Я тебе все объясню, но, хороший мой, прошу тебя, сделай как я прошу.
Надеюсь, он не включит снова свою гордость и все-таки услышит меня. Я не хочу еще больше проблем, их и так слишком много, они наваливаются как снежный ком! И только с ним мне спокойно… Вспоминаю эту ночь – и жить хочется. В его руках и правда словно нет ничего плохого вокруг.
Но днем это просто какая-то пытка.
Сережа: В могилу ты меня сведешь, Карамелька. Хорошо. Но я жду объяснений.
Ох… От этого «хорошо» мне становится немного спокойнее. Только вот что делать дальше, я пока ума не приложу.
Глава 29
Сережа
Пишу ей «хорошо», а на деле ни черта не хорошо ведь! Что снова происходит? Когда это все прекратится? Какого, блин, хрена?
Я начинаю взрываться, но только вот это «хороший мой» не дает мне психануть до конца. Если «хороший» – значит, не накосячил. Если «мой», то, значит, вообще все хорошо быть должно.
Ну так, а если мой, почему не подходить-то к ней снова?
У меня крыша едет уже, честное слово. Когда там спокойствие и любовь? Виднеется на горизонте? А то времени прошло всего ничего, а проблем целый вагон.
Все негодование выливается на утренней пробежке, сегодня мы бегаем по пляжу, и это заставляет картинки с прошедшей ночи в моей голове оживать. Как же было хорошо! Не зря я не хотел, чтобы ночь заканчивалась, как чувствовал, что утром снова что-то произойдет.
Чуть остываю, перед завтраком еще раз перечитываю фразу с этим милым обращением и думаю, что надо будет как-нибудь попросить ее вслух сказать это. Круто же звучит.
Если, конечно, там новые тараканы поле в ее голове не перепахали и она не решила меня снова отвадить от себя.
Как обычно, вся толпа в виде нас и «Титана» стоит у столовой, но Аленку я тут не вижу почему-то. Несколько человек из их команды смотрят волками, а меня так бесит уже, что я тупо отворачиваюсь и не обращаю внимания. Детский сад.
– Серый, – подходит ко мне Тимур. Мы неплохо заобщались в последнее время, особенно по сравнению с тем, какая у меня к нему изначально неприязнь была. – Отойдем?
– Что такое? – Он странно на меня смотрит, но я иду за ним, отходя от толпы.
– Ты не слышал, что утром в «Титане» было?
– А должен был? Нет.
– Там разборки по поводу драки вашей были, ну потасовки той с Максом. Меня пацаны утром поймали, рассказали. Там, короче…
– На завтрак, бегом! – перебивает нас Палыч, и мы оборачиваемся на двери столовой. Не услышали, как открыли и позвали всех.
– Ладно, расскажу потом! – говорит Сабиров и идет вперед меня.
Краем глаза замечаю бегущую на завтрак Аленку. Она далековато еще, но меня видит, у меня зрение хорошее, я вижу, как она сначала сжимается вся, а потом аккуратно машет мне рукой, когда не видит вокруг меня никого из команд.
Все еще не понимаю, что происходит, и дико хочу подойти к ней и поцеловать, но утреннюю просьбу не игнорирую. Поэтому через силу вхожу в столовую.
– Булгаков, давай сюда, – зовет меня тренер и кивает на место за своим столом. Там он, Сава и Ковалева, которая ранее Крохалева. Странная компания для обычного игрока, но беру свою порцию и иду к ним.
Смотрю на Аленку. Она впервые садится не к тренеру и даже не к игрокам. Она сидит одна. Вообще одна, как отшельник какой-то. И не ест толком, ковыряется ложкой в каше, думает о чем-то.
– Взгляд отведи, – тихо говорит тренер, – не порть жизнь девчонке.
– Не понял, – сразу напрягаюсь от таких слов. Это что за новости? Я сам решу, на кого мне смотреть, на кого нет. На свою девушку точно имею право.
Но, судя по выражению лиц всех сидящих за столом, не один я не понимаю, что происходит.
– Что ты не понял? Проблемы у барышни твоей. Рассказываю всем, кто должен знать, поэтому вы и тут. До остальных донесете кратко, но ясно. Девчонка нашу честь защищала, и теперь мы ее защищать должны. Это ясно?
– Ни черта не ясно пока, Палыч, если честно, – говорит Сава, и я киваю. Вообще ни черта.
– Утром я в «Титане» был, обсуждал ваше происшествие. Такие драки в спорте недопустимы, замалчивать проблемы нельзя, каждый за такое поведение должен быть наказан. Но Егор Николаевич, судя по всему, так не считает. Решил не игрока своего выставить козлом, а тебя за то, что ты якобы все рассказал. Ну твоя благоверная и вылетела как фурия, рассказала, что ты молчал, а она доложила. Сказала, драку видела и побои твои и поступила по справедливости. Николаевич взъелся, что чуть ли не родину она предала. Короче, обещал за любой контакт с кем-то из наших или любой косяк выгнать ее. Так что пожалейте девчонку.
– Какая муха его укусила? – спрашивает Оля. А я просто сижу и не могу переварить ничего. Заступилась за меня, маленькая, хрупкая, вылетела в толпу мужиков, чтобы мою честь отстоять. Да я женюсь на ней, честное слово! Вот только разрулим все это дерьмо – и сразу же женюсь.
– Старые счеты со мной, – говорит Палыч. – Я думал, он угомонился, но, видимо, нет. Распсиховался на этой почве, Алена под горячую руку попала.
– И что, даже здороваться с ней нельзя? – спрашиваю, не могу пока свои эмоции понять, просто впитываю информацию.
– Нежелательно.
– Но она моя подруга! – говорит Сергеевна. – Что за детский сад? Мне с подругой общаться нельзя?
– А работу потом ты ей найдешь? Ольга Сергеевна, будь умнее. К нам ее никто не возьмет, второго врача директор не одобрит. В том городе в случае выгона из «Титана» Егор ей жизни не даст, в хоккее точно. Переезжать ей? А оно ей надо, кто-то подумал? Или рабочее место менять, искать, пробиваться, привыкать. Это вам никаких рисков нет, а у нее целый вагон. Особенно разговор касается тебя, Булгаков. Вы с ней только жизнь друг другу портите, отстань от девчонки.
– Отличный расклад, – закипаю. – Я люблю ее вообще-то, если интересно кому-то.
– Разлюби. Знаю я ваше люблю. Сегодня одну, завтра вторую.
– Нет, Виктор Палыч, я по-настоящему люблю. Больше, чем хоккей.
– Состарюсь я с вами скоро, – выдыхает он и закрывает глаза руками на пару секунд. – Тогда тихо люби, чтобы не видел никто. Девчонка хорошая, не подставляйте ее, пусть сама за свою жизнь решает. Все поняли?
Хмуро киваем. Понять-то поняли, только вот такой расклад на уши не натянешь даже.
Вот почему она написала мне это. Вот почему сидит совсем одна и не ест толком ничего.
Довели маленькую, уроды. Зла не хватает.
– Булгаков, ешь, две тренировки через час, ты мне сдохнешь на двадцатой минуте.
А кусок в горло не лезет больше. Но ем, да, через силу ем, потому что реально же сдохну и по шее получу.
А вот Аленка так и не ест. Краем глаза я все-таки поглядываю. Она относит полный поднос еды и уходит из столовой самая первая.
Меня злость накрывает. Какого ж черта такой весь влюбленный Макс никак за девушку не заступился? Громче всех орал, что я их отношениям помешал, а в такой ответственный момент язык в жопу засунул. Мог бы и заступиться ради приличия. Или это месть ей такая? За то, что в койку к нему по первому зову не прыгнула?
Злюсь. Сильно. Очень хочется подраться. Мы после тренировок дома с пацанами в зал ходим пару раз в неделю. Обычно грушу колотить, это всем нам надо, нервы часто сдают, вот и колотим, во избежание. Мне обычно реже всех требуется, я человек неконфликтный, вывести меня из себя сложно.
Было раньше.
Сейчас я чувствую, что метелил бы ее без остановки пару часов напролет.
А еще лучше не грушу.
Выходим из столовой, пытаюсь успокоиться немного, прогуливаюсь по территории, дышу. Очень хочу написать Аленке, но в таком состоянии лучше не буду.
Звоню ба, разговоры с ней всегда помогают. Она десять минут рассказывает мне сплетни про свою соседку, и злость немного отпускает. Да и то, что с ба все хорошо, тоже придает сил.
В итоге все-таки пишу, когда заканчиваю разговор. В любом случае нужно что-то делать, а играть в молчанку вообще не выход.
Сережа: Мне Палыч рассказал все, что было утром.
Алена: Я видела, что вы болтали. Так и поняла, что об этом.
Сережа: Что делать будем?
Я нарочно пишу «будем», чтобы она даже думать забыла о том, что я могу оставить ее в этой ситуации одну разгребать все это.
Алена: То, что я предложу, тебе не понравится.