зывала и его не просила. Когда мне скучно, он всегда шлет картинки или смешные фотки. Когда я грущу дома, он сразу приходит меня обнимать. И мне никогда не приходится просить!
Как и сейчас. Я думаю о том, что мне нужна помощь, и тут же мой телефон начинает звонить, а на экране высвечивается наша красивая фотография со свадьбы Савельевых на берегу моря и надпись «Родной».
Улыбаюсь машинально, не контролирую этого, просто тело само так на него реагирует. И мы все еще в ссоре, да! Но он все равно звонит и помогает мне, когда это так нужно.
– Алло, – отвечаю ему сразу же, стараюсь только говорить не громко, чтобы внимание тренера не отвлекать, хотя вряд ли она меня слышит, но все-таки.
– Карамелька, я тебя очень люблю, – говорит Сережа сразу же. Без лишних слов, приветствий и всего остального. И динамик такой громкий-громкий… Что по недовольному вздоху рядом я понимаю: он все слышит. Честности ради, за эти несколько мгновений забыла о том, что Максим здесь же сидит… Вот так всегда. Когда есть Сережа, мне все равно на весь окружающий мир.
– И я тебя очень, – признаюсь ему. Миримся так, напоминая друг другу о чувствах каждый раз. Просто сложный период, все пройдет! Никого нет ближе и роднее, а остальное все пыль.
– Сильно занята?
– Вообще у моих раскатка, но пара минут у меня есть. Соскучилась очень, если честно.
– И я, дико вообще. Почувствовал, что нам срочно надо поговорить. Как тебе на бывшей работе? Никто не достает?
– Да кому я нужна? – посмеиваюсь, потому что не хочется признаваться ему сейчас, что рядом сидит тот самый. Он же бросит все и прилетит первым же рейсом. А я его карьерой второй раз не готова жертвовать. – Здесь, на бывшем месте работы, немного неуютно… Дома приятнее, конечно.
Мы болтаем совсем недолго, у него тоже тренировка, да и у моих скоро игра. Но даже этих пяти минут хватает с головой, чтобы зарядиться бодростью, спокойствием и любовью.
А когда кладу трубку, понимаю, что место рядом уже пустует. И я, честно сказать, даже не заметила, когда он ушел.
Фиксирую голеностоп у нашего вратаря, потому что та умудрилась неудачно подвернуть ногу на тренировке пару дней назад. До игры осталось всего полчаса, девчонки мои уже приводят форму в порядок, собираются, тренер в раздевалке настраивает всех на игру.
Мне предложили занять место в кабинете рядом с врачом «Титана», чтобы не работать в раздевалке, но я отказалась сразу же, потому что… Ну, если кто-то из игроков придет туда, я не хочу снова пересекаться. Мне Максима на раскатке хватило, целый час потом руки дрожали.
– Аленушка, что у нас с Сергеевой? – спрашивает тренер.
– Руку обезболили, надо на рентген сходить, хотя я ставлю на растяжение, но на всякий случай.
– Играть сможет?
– Сказала, что да.
– А с тобой что? – спрашивает и прищуривается. – Все в порядке? Что за парень терся рядом на трибунах?
Ох… Все-то она замечает!
Мы хорошо общаемся с тренером, у нас довольно близкие отношения, но при девчонках не хочу ей рассказывать ничего, хотя она в курсе всего случившегося на сборах. Просто. Как-то к слову пришлось, открылась ей.
– Да никто, все хорошо, честно.
Ага, честно. Очень честная ты, Малышкина.
– Ну ладно, – она прищуривается. – Но если что – зови. Вдвоем справимся.
Киваю. Хорошо. Но, надеюсь, справляться ни с чем не придется.
Продолжаю готовить девчонок к игре, отвлекаюсь, готовлюсь тоже. Надеюсь, сегодня никому моя помощь не понадобится и все из них останутся невредимыми, а то у меня дома «Зорька» еще, там каждая вторая ко мне каждый день бегает…
Выходим. Нам тут не особенно рады, все болеют за команду своего города, это угнетает немного, но я уверена, что мы справимся!
И девчонки правда показывают класс, после первого периода уже выходят с одной шайбой, а в итоге выигрывают целых три – ноль!
Я так сильно заряжена эмоциями после этой игры, что готова лететь к родителям на крыльях этого счастья!
Завтра у нас тренировка, тренер напоминает, в какое время, и мы наконец-то расходимся. Все в гостиницу, а я – к своим! Очень рада, что никто не был против того, чтобы я поехала к родителям.
Набираю Сережку, как только выхожу из ледового, чтобы поболтать с ним по пути, но он не берет трубку. Видимо, все еще занят. Пишу ему, что освободилась, чтобы он перезвонил, как сможет, и лечу в сторону цветочного, чтобы порадовать маму, а потом уже пойду домой.
– Женский хоккей, серьезно? – слышу я снова тот самый ненавистный голос и машинально оборачиваюсь в сторону звука. Максим сидит на лавочке около ледового – и почему он не ушел домой? Я пытаюсь думать о том, что он оказался тут случайно, а не поджидал меня, иначе это просто какое-то маньячество уже.
Не отвечаю ничего Матвееву, иду дальше. Я, кажется, еще в первый раз дала понять, что в общении не заинтересована, неужели недостаточно ясно объяснила?
Но только вот ему, кажется, и правда ни черта не понятно, потому что он тут же встает и догоняет меня, идет рядом и дальше пытается завести диалог.
– Малышкина, ну чего ты дуешься? Мне за тебя всекли, считай ничья у нас. Старого друга обнять не хочешь?
– Не вижу тут старых друзей, чтобы хотеть их обнимать, – все-таки рычу, потому что слушать этот бред просто не готова! Ничья, говорит… Он серьезно, вообще? Как так сильно мог измениться человек, которого я считала самым близким, а?
– О, ты разговариваешь? – паясничает он. – На вопрос-то ответишь? Почему женский хоккей?
– Потому что с ними нечего бояться. Представляешь? – ругаю себя мысленно за то, что разговариваю с ним, но остановиться уже не могу. Все мое терпение лопнуло. И даже как будто не страшно сейчас! Просто мы в центре города, тут туча людей рядом, надеюсь, у него не хватит мозгов делать со мной что-то…
– А со мной есть чего бояться? – спрашивает так глупо. Сереж, ну где ты? Почему не звонишь? Мне было бы в разы уютнее, если бы ты был рядом.
Я бросаю на Максима взгляд, полный презрения, как мне кажется, вместо ответа. Потому что, ну. Он несерьезно ведь эти вопросы задает, правда?
– Поговори со мной, – настаивает он. Я складываю руки на груди, закрываясь от него еще сильнее, и не понимаю, почему цветочный находится так далеко от ледового. Мы уже целую вечность идем рядом!
– Нам не о чем говорить.
– Да ну? У нас много тем для разговоров, Малышкина! – Он говорит так спокойно, словно в его жизни все прекрасно и никаких жутких сцен с моим участием и участием моего молодого человека там не было. Как будто избивал Сережу и издевался надо мной вообще не он, а какой-то абсолютно другой парень.
– Ни одной, – пытаюсь съехать с разговора.
– Одна точно есть. Например, та, что я изменился. Понял свои ошибки. Хочу общаться, но ты меня везде заблокировала, не мог написать.
– Интересно почему? Странно, правда? Никаких предпосылок не было! – становлюсь настоящей язвой, но иначе не выходит! Он раздражает и расстраивает меня просто невыносимо, хочется сбежать куда-нибудь подальше.
Думала, что перейду в женскую команду и заживу себе спокойно, а в итоге и тут покоя нет… Ужас!
– Я изменился, – настаивает он. – Случился неприятный инцидент, давай забудем?
– Я от твоего неприятного инцидента, как ты выразился, два месяца нормально спать не могла. Как-то не забывается, знаешь ли.
– А ты колючая стала.
– А вот пришлось, Максим, – говорю ему и наконец-то убегаю в тот самый цветочный, до которого шла. Он за мной не идет, и, пока я выбираю букет – могу спокойно дышать.
Флорист собирает цветы, а я еще раз набираю Булгакова, но тот не берет трубку, и мне становится совсем грустно.
А втройне – когда выхожу из магазина и понимаю, что Матвеев вообще никуда не делся, а все еще стоит и ждет меня.
Но я совершенно не готова идти с ним до самого дома.
Во-первых, мне совсем-совсем это не надо. А во-вторых… На самом деле, мне страшно. Это от ледового до цветочного идти через центр и кучу людей, а вот от цветочного до дома. Через дворы многоэтажек, где вообще небезопасно, честно признаться.
Именно поэтому я решаю вернуться во дворец, а там. Не знаю, придумаю что-то. Банально пересижу минут двадцать и вызову такси или, если встречу кого знакомого, попрошу о помощи.
И он и правда идет за мной, от всего происходящего мои глаза закатываются все дальше и дальше.
– Не выглядишь ты очень счастливой со своим этим непонятным парнем из недокоманды, – выдает он, рождая внутри меня еще большую злость.
Зачем он это делает? Хоть кто-нибудь может объяснить? Для чего? Ему просто доставляет удовольствие издеваться надо мной? Или нравится смотреть, как я злюсь? Может, он энергетический вампир? Питается чужими эмоциями и все такое, иначе я и правда не понимаю, зачем ему все это нужно.
И мне так отчаянно хочется защитить Сережу! И весь «Феникс», который мне так дорог. Защитить так, как они каждый раз защищали меня. – Счастливой я не выгляжу, потому что ты рядом. А с Сережей я счастлива всегда. – Не слежу за языком, даже не понимая, что такая дерзость может нести за собой нехорошие последствия. Но никто не должен говорить плохо о моих близких! А они все близкие для меня. Булгаков – особенно.
– Поэтому злая такая?
– Да, – качаю головой и перехватываю букет поудобнее. Большой купила, тяжелый, – потому что предпочла бы преодолевать путь в одиночестве.
– А я соскучился.
– А я ни капли.
– Не веришь, что я могу измениться?
– Честно? – поворачиваюсь к нему лицом и смотрю в глаза впервые за все это время. – Не верю. Потому что меняешься ты только в худшую сторону. И мне максимально некомфортно рядом с тобой сейчас. А даже если и изменился… Ну, мне уже все равно. Ты все сделал для того, чтобы мне было все равно. Пожинай плоды, Матвеев.
– Послушай, Аленушка, – он оголяет свое нутро. Все, что прятал и пытался скрыть весь сегодняшний день, вдруг обнажается. Маска доброго Максима, который «на самом деле изменился» слетает со свистом, и он хватает меня за плечи, притягивая к себе. Близко, противно, а главное, очень больно.