его лишь один месяц, ему и не надо было ничего знать о времени. У него отросли волосы и борода. Однажды ему пришло в голову, что он похож теперь на дикого человека, вышедшего из чащи леса, и Марк решил, что находится в заключении по крайней мере год.
Когда однажды его перевели в более сухую камеру и дали к обычной похлебке кусок баранины, чечевичную кашу и уксусной воды, Марк усмотрел в этом признак каких-то важных политических событий и перемен, происходящих наверху. Может быть, в стране началась гражданская война, и силы, дружественно относящиеся к Марку, постепенно берут верх?
Через какое-то время, которое самому Марку показалось вечностью, наступил день, когда он услышал тихий голос, зовущий его по имени. Этот голос становился все громче, как бы приближаясь, а то, напротив, слабел, словно человек, зовущий Марка, шел по запутанному лабиринту подземных коридоров.
— Он мертв. Я говорю вам, он мертв. Я говорил вам об этом вчера и позавчера! Он мертв, мертв!
Теперь этот голос звучал совсем близко, неожиданно тьму прорезал свет фонаря, тусклый и колеблющийся от сквозняков.
— Я здесь, — голос Марка шелестел еле слышно, в горле у него пересохло. — Я здесь.
Шаги остановились около закрытой на железный засов решетчатой двери; дверь очень медленно растворили, и свет фонаря, направленного в лицо Марка, ослепил его.
— Это он, это действительно он!
— Ха, вот это подарочек для всех нас, наш господин будет очень рад и наверняка отблагодарит нас за то, что мы нашли его.
— Возблагодарите богов, что теперь вас не засекут до смерти! — раздался еще один голос, повелительный и властный, обращаясь к первым двум.
У Марка болели глаза от яркого света. Три раба-тюремщика осторожно подняли его на ноги. Позади них стоял Марцелл, центурион гвардейцев, которого Марк хорошо знал. На лице гвардейца при виде Марка Юлиана отразились жалость и испуг, и тот понял, в каком ужасном состоянии он находится.
— Марк Аррий Юлиан, приветствую тебя! — по-юношески бодро воскликнул Марцелл, еле сдерживая бьющую через край энергию. — Я пришел сюда, чтобы сообщить тебе: ты был несправедливо обвинен и брошен в темницу Нероном. Вся конфискованная у твоей семьи собственность будет возвращена тебе, и ты будешь немедленно восстановлен в своих прежних правах и звании…
— Помедленней! Не так быстро! — прошептал Марк Юлиан. — Как долго я находился…
— Восемнадцать месяцев, — Марцелл придвинулся вплотную к заключенному. — Мир наверху за это время очень изменился, должен предупредить тебя. Мы пережили тяжелую войну, после которой, наверное, никогда не оправимся. Храм Юпитера разрушили и сравняли с землей. По всей земле стоит плач и стон…
— Гражданская война.
— Да, и она принесла такие ужасы, которых мир доселе не видел. Солдаты обагряют землю кровью своих братьев. Тогда, на том судебном процессе, твои слова были истинным пророчеством. Северные варвары моментально воспользовались настроением в Римской Империи и перешли к активным действиям. Они нахлынули на наши земли и превратили всю Галлию в настоящую бойню. Наше государство чуть не погибло.
Рабы принесли грубо сколоченные деревянные носилки для Марка, такие носилки использовались в тюрьме для выноса трупов умерших заключенных. Марк жестом отказался от них: он попытался передвигаться самостоятельно. Нетвердым шагом, опираясь всем телом на одного из рабов-тюремщиков, он направился к выходу, с горечью сознавая то, какая вонь исходит от всего его завшивленного тела.
— А что стало с Нероном?
— Он давно мертв, — донесся твердый голос человека, идущего за ним. — За один год у нас сменилось три Императора — два из них были убиты, а один сам свел счеты с жизнью. Никто из них не был расположен выпускать на свободу такого человека, как ты — известного своей излишней прямотой и независимостью во взглядах.
— А что произошло с моей семьей — моей теткой и ее детьми? Ты знаешь что-нибудь о них?
— С ними все хорошо, как и с твоей женой, — произнес Марцелл и тут же запнулся, занявшись замком на двери, ведущей в главное помещение тюрьмы, чтобы скрыть свое замешательство, однако через некоторое время он все же закончил фразу смущенным голосом, — с нею тоже все хорошо…
— Но я же был приговорен к смерти. Почему меня не казнили?
— Молва утверждает, что сам Нерон два раза приказывал дать отсрочку исполнения приговора. Я знаю также, что в твой дом посылали отряд солдат с заданием разыскать рецепты снадобья против ночных кошмаров. По всей видимости тебя спас недостаток здравого смысла у нашего Императора и общая неразбериха, царившая в государстве.
Наконец, Марк Юлиан вступил в просторное помещение. Ударивший ему в лицо поток воздуха, хотя и смешанный с неприятным затхлым запахом, показался ему дыханием свободы. Он обернулся и положил руку на плечо Марцелла.
— В таком случае, кто же сейчас у власти?
— Император Веспасиан, — отозвался Марцелл с такой гордостью в голосе, что Марк понял: этот правитель пользовался повсеместной любовью. — Вместе с ним правят его сыновья, Тит и Домициан.
«Домициан! — изумился Марк Юлиан. — Так значит твоя мечта сбылась!»
Он испытал странное чувство, узнав, что его давний приятель, с которым он много раз спорил, сидел за одним столом и учился вместе, теперь вознесен на вершины власти и царит над миром, подобно богам Олимпа. «Почему же я не радуюсь, услышав эту весть, и воспринимаю ее почти с ужасом, словно первую каплю дождя, упавшую на палубу судна и возвещающую о начале гибельного шторма? Нет, Домициан, я вовсе не хочу, чтобы вновь правил Нерон, восставший из мертвых… И все же… И все же я несправедлив к нему, он ведь проявил ко мне доброту. Мои опасения беспочвенны. Кроме того, его отец — человек крепкий и, надеюсь, будет долго жить. К тому же существует еще и Тит, его славный уравновешенный старший брат: ведь в случае смерти отца он первым наследует трон. Поэтому может оказаться так, что Домициан вообще никогда не придет к единоличной власти».
Домициан тепло приветствовал Марка Юлиана после долгой разлуки, но Марк все же сразу увидел произошедшие в молодом человеке перемены: Домициан уже сделал несколько шагов по тропе, ведущей на Олимп. Давние приятели встретились в больничных покоях старого Дворца Августа. Домициан сам настоял на том, чтобы Марка Юлиана поместили сюда под наблюдение лучших врачей Империи до его полного выздоровления. Приятель Марка пришел на встречу разодетый в тогу с пурпурной каймой, которая годилась скорее для приема иностранного посла, чем для дружеской встречи. От него исходило благоухание восточных духов, настолько дорогих, что сумма, выложенная за них, равнялась годовому денежнему содержанию, которое сам Домициан получал от отца, будучи учеником одной из римских школ. Глубокие тени залегли вокруг его глаз, а его движения приобрели нарочитую важность и солидность. Рядом с ним стояли слуги, одетые в белые униформы, они держали восковые дощечки и письменные принадлежности на случай, если в голову принцу придет какая-нибудь выдающаяся мысль, которую он захочет оставить потомкам.
— А какому наказанию Нерон подверг Вейенто? — почти сразу же после приветствия спросил Марк Юлиан.
— Он послал его в изгнание.
— О, Немезида! Он сумеет вернуться. Словно змея, он затаится и переждет неблагоприятные для него времена, когда же снова потеплеет, я знаю, он вновь обретет свое жало!
— О, не беспокойся об этом! Прежде чем для него наступят благоприятные времена, он, пожалуй, загнется от тоски и скуки. В той дыре на Черном Море, куда его заслали, нет ни книг, ни театра, ни красивых образованных мальчиков в радиусе тысячи миль. Правда, к сожалению, нет никакой надежды, что он скончается там от холода, потому что в том жалком селении выделывают шкуры и вывозят их на продажу — это единственный тамошний промысел, — промолвил Домициан весело и беззаботно. — Знаешь, всю дорогу, пока его везли в повозке по городу и его окраинам, Вейенто не умолкая призывал страшные проклятия на твою голову. В нем ты обрел смертельно опасного врага. Радуйся этому, друг мой! Великий человек должен иметь великих врагов!
Позже в течение их беседы Домициан вдруг заявил с улыбкой заговорщика на устах:
— Я замолвил словечко за тебя, ты займешь пост начальника Казначейства.
— Я бесконечно признателен тебе, но я не могу занять этот пост. Я должен закончить большой труд отца об обычаях и верованиях северных племен, и еще я хочу основать академию философии и естественных наук, доступную для всех сословий.
— Если бы боги намеревались сделать из черни школяров, они даровали бы ей толстый кошелек, а не крепкое тело, способное работать день и ночь! Значит, ты пренебрегаешь нами! Должен сказать тебе, мой друг, я очень недоволен твоим неукротимым своеволием, — промолвил Домициан, а затем добавил, понизив голос: — Ты должен помочь нам. Ты нужен моему отцу. Ты же понимаешь, что это будет расценено окружающими как твой отказ от поддержки моей семьи…
— Все это вздор. В городе хорошо знают мою Дружескую привязанность и хорошее отношение к твоей семье, а все эти позднейшие слухи об Юнилле ничего не значат.
— Разве ты не понял, я твердо сказал тебе, что ты получишь все, что потерял в войну — в тебе есть изрядная доля неблагодарности, ты не находишь? — Улыбка Домициана была любезной, но голос его звучал довольно холодно.
— Прости меня, но мой ответ остается прежним — нет. Если, конечно, ты признаешь за мной право сказать это «нет».
— Ну хорошо, хотя мне это очень обидно. Давай признаем на этот раз, что победа осталась за тобой — но только на этот раз. Кстати, — Домициан пристально взглянул в лицо Марка Юлиана, — те отравленные дротики, которые ты прицельно метал в Нерона на своем судебном процессе, сделали тебя настоящим героем в глазах гвардии.
Марк сразу же насторожился, почуяв опасность. В голосе Домициана вроде бы слышалось одобрение, но за этим одобрением отчетливо угадывалось недовольство такой популярностью Марка Юлиана в армии.