– И не думала, Альберто. У вас прекрасный выговор, – заверила она. – Дайте-ка угадаю… изучали экономику?
– Ни за что не догадаетесь. Историю позднеколониального периода.
– Странная специализация для торговца.
– Сейчас на Фарадже в цене другие знания. – В голосе его послышалась грусть.
– Я не хотела вас обидеть, – поспешила сказать Ханна.
– Если хотите, я могу представиться вашим охранником, – предложил он. – Женщина под охраной – здесь это нормально, вы попадете в город без проблем.
Никогда раньше проявление мужского смущения так не заводило ее.
– А как же ваша машина?
Он снова улыбнулся, на этот раз с облегчением:
– Мой компаньон вполне способен проехать в ворота без посторонней помощи.
Она попыталась унять сердцебиение: каждое слово этого мужчины, каждый жест задевали внутри нее невидимые нити. Хотелось говорить с ним снова и снова. Было невозможно выдержать взгляд его голубых глаз, он будто жег ее. Скрывая смятение, Ханна достала косметичку.
– Что ж, садитесь. – Губы произнесли это без ее участия.
Он бросил сумку на заднее сиденье и легко запрыгнул на высокую подножку, в каждом его движении угадывалась скрытая сила.
– Я покину вас сразу за зоной безопасности. Любите музыку?
– Что? Да. Очень. Предпочитаю классику. И блюзы.
– Блюзы? Вот так совпадение. Будет о чем поговорить.
48
Воздух не имел вкуса. Галактическая спираль над ней раскинулась во всем великолепии, звезды серебрили окна. Не верилось, что это произошло. Не верилось, что это произошло с ней. Она брела куда-то без цели и смысла, касалась рукой стен, тупая боль в груди растворила все мысли. В голове эхом прокатывался голос: «Законность восстановлена… лейтенант Лонгсдейл возглавил спецоперацию в районе Пласа Трентану, преступник, известный как убийца полицейских… блокирован… убит при попытке к бегству…»
Ей хотелось заплакать, но слез не было. Не было вообще ничего, все чувства исчезли, мир превратился в черную бездонную яму, люди в темноте казались бесплотными тенями. Кто-то сильный и холодный вытащил из нее сердце во имя очередной высшей цели. Она запрокинула голову и долго смотрела на звезды.
Полицейский ком нашептывал на ухо. Она прислушалась, не в силах разобрать ни слова. Человек-тень отлепился от стенки ямы и спросил о чем-то. Грета кивнула в ответ, просто так, чтобы отделаться поскорее. Она позволила увлечь себя, бездумно перебирая ногами, как автомат для утех в дешевом публичном доме. Тень неразборчиво бормотала и слюнявила ей шею. Ей было все равно, при каждом удобном случае она норовила посмотреть вверх, туда, где буйство красок. В темном переулке она оступилась и больно расшибла колено.
Свет был выключен, мутный звездный свет лился через окно. Сознание медленно возвращалось, она обвела глазами комнату со смятой постелью, запах затхлого белья ударил в ноздри.
– Где это мы?
– Все в порядке, милашка, здесь нам не помешают.
– Зачем ты меня сюда притащил? Это что, спальня?
Рослый парень захлопнул дверь и повернулся к ней. В полутьме глаза его лихорадочно блестели. Он рвал пуговицы в ширинке.
– Так ты меня хочешь? – догадалась она. – Твои дружки укокошили Хенрика, а ты, выходит, решил со мной позабавиться?
Забывшись, она перешла на немецкий. Но парень, распаленный донельзя, не слушал, не обратил внимания на незнакомый язык. А может, принял ее шепот за часть профессиональной игры. Он настойчиво подталкивал ее к кровати, одной рукой придерживая расстегнутые штаны.
Она отвернула голову – едкий перегар перебивал дыхание. Мгла, клубясь, медленно поднималась из глубины души.
– Значит, собрался трахнуть ольденбуржского егеря, черномазая обезьяна? – вкрадчиво поинтересовалась Грета.
Потная рука ухватила ее за грудь.
– Лучше бы тебе переспать с голодной акулой, дурачок.
Его руки жадно шарили под юбкой. Ткань трусиков с треском распалась.
– Экий ты нетерпеливый. – Шепот ее стал похож на шипение змеи.
Колено Греты врезалось в промежность здоровяка.
– Тебе понравилось?
Глаза парня вылезли из орбит. Только сейчас она разглядела его как следует: увидела копну волос, рассыпавшуюся по плечам, заметила блеск огромной серьги в ухе.
Следующим ударом она сломала ему нос.
– А как тебе это? – Голос ее сорвался на визг.
В смежной квартире что-то загремело и стихло, любопытные соседи приникли к стенам.
– А так? А вот так? Правда, здорово? Куда же ты, котик? Мы ведь только начали! – Она кричала, не скрываясь более, в слепой ярости наносила удар за ударом, вкладывала в каждое движение частичку души. Казалось, она мстит этому миру за его никчемность, за свою изломанную жизнь, за крушение веры, за мертвую пустоту в душе. Боль ненадолго отрезвила ее, руки были в своей и чужой крови, она непонимающе смотрела на них. На полу билось в агонии хрипящее тело с нелепо спущенными штанами; на месте лица у него было булькающее кровавое месиво. Брезгливо держа руки перед собой, она побрела к выходу.
49
– Цель приезда? – поинтересовался полицейский, рассматривая его удостоверение.
– Мы из эс-эн-би. Приехали делать репортаж. – Он почувствовал удивление Ханны, взмолился про себя: промолчи, милая. Пожалуйста, промолчи. На ее шее билась нежная тоненькая жилка, совсем некстати подумалось: Грете нравилось, когда он касался ее губами. Ханна истолковала его взгляд по-иному – отвернулась, скрывая застенчивую улыбку.
Полицейский в потертой броне медлил, сличая лицо на удостоверении с электронным планшетом. Сделав над собой усилие, Хенрик изобразил скучающий вид, каждую секунду ожидая выстрела или приказа выйти из машины. Он знал: ищут старый рыдван «Рэд скорпио» и высокого человека с кучей фамилий. Знают ли они о его последнем удостоверении? Он заставил себя дышать медленно и спокойно. На ум пришла цитата из любимого философа гроссгерцога – в военной школе их пичкали высказываниями Ницше чаще, чем кормили. Умрите в нужное время, так говорил этот чокнутый старикан. Внешне расслабленный, Хенрик готовился продать жизнь подороже. Что бы ты понимал о смерти, книжный червь.
– Ну-ка, приятель, высунь голову, – приказал коп.
Рукой в перчатке он резко дернул за бороду.
– Ты что, сдурел! – в ярости вскричал Хенрик, совершенно не притворяясь; на его глазах выступили слезы – клей, на котором держалась фальшивая борода, намертво сваривал даже стальные плиты.
– Нечего орать, – буркнул полицейский. – Обычная проверка.
Во взгляде Ханны появилось сострадание.
Коп продолжал расспросы, но уже проформы ради:
– Значит, ты охранник? Оружие есть?
– Сам-то как думаешь?
– Ну-ну, не перегибай. Небось, без разрешения?
– У меня только парализующие патроны. Показать?
– Не надо. Что в сумках?
– Офицер, там аппаратура, – вмешалась Ханна.
– Какого рода?
– Записывающая.
– Оружие, взрывчатка, запрещенные химические вещества имеются?
Хенрик и Ханна одновременно покачали головами.
Полицейский протянул удостоверение:
– Проезжайте. И соблюдайте осторожность – отмечено усиление активности повстанцев.
Джип медленно покатился между раздвинутыми противотаранными заграждениями.
Ханна не сводила с него восхищенных глаз:
– Вы прирожденный актер, Альберто.
Он промолчал, прикидывая, в каком направлении мог двинуться Арго: улица с трудом угадывалась в светлеющей дымке. Эта женщина оказалась податливой, как теплый воск, внушение подействовало на нее мгновенно, он даже испытал неловкость, что так беззастенчиво влез ей в душу: привыкшая к виду крови, она казалась ему доверчивым ребенком. Наверное, от этого он испытывал к ней необъяснимую симпатию; чувство это было непривычным для него. Он пытался разбудить в себе равнодушие: женщина была свидетелем, когда нужда в ней отпадет, ему придется убрать ее, и будет лучше, если он сделает это без сомнений, как уже делал десятки раз до того.
«Я такой актер, милочка, что тебе и не снилось», – мысленно ответил он, настраивая себя на привычный лад.
Солнце постепенно одерживало верх, туман светлел. Дома неспешно дрейфовали в молочных лентах. Хенрик остановил машину.
– Не знаю, как вас благодарить, Альберто.
– Не стоит благодарности, Ханна.
Соскочив на землю, он обошел джип. Ханна перебралась за руль.
– Вы забыли сумку, Альберто! – крикнула она.
Он пообещал себе, что ей не будет больно.
– Действительно, – он открыл дверцу и сунулся внутрь.
Улыбка медленно сошла с ее лица, когда она увидела револьвер.
– Мне очень жаль, Ханна, – Хенрик старался, чтобы голос его звучал как можно тверже, – но вам придется помочь мне. Поезжайте вперед.
– Что за дьявольщина! – сказала она, не прикасаясь к рулю.
Он протянул руку и грубо сорвал с ее шеи пластинку кома.
– Я не шучу. Мне не хотелось бы причинять вам боль или принуждать иным образом. Поверьте, я знаю много способов. Все они неприятны.
– Нет, этот мир определенно слетел с катушек.
– В чем дело? Вам надоело жить?
– Всякий раз, когда мужчина вызывает симпатию, тут же оказывается, что он либо бандит, либо сутенер, либо военный преступник. Я часто задаю себе вопрос – чем я заслужила такое? Это несправедливо.
Он заставил себя думать о ней как о продажной девке: так было проще. Хочешь разжалобить меня, белая сучка? Не выйдет. Знаю я эти женские штучки.
– Езжайте прямо. – Для убедительности он ткнул ее стволом в бок.
Ему было необходимо парализовать ее страхом, подчинить себе. Но вызвать ненависть к ней никак не получалось. Он попытался представить на ее месте штабсгауптмана Дитеринга. Напрасный труд: кожа ее была чиста и совсем не походила на складчатую шкуру старого садиста. Тогда он попробовал убедить себя, что Дитеринг ее отец. На этот раз сработало: ненависть поднялась волной. Чип кольнул запястье, подтверждая команду, сердце забилось чаще. Ханна с испугом покосилась на него и сжалась в комок, как от удара. Жалость чуть было не испортила все дело, но он прикусил язык и давил его, пока боль не вытеснила ненужные чувства.