— Если ты собиралась разозлить семью, то могу так подыграть, что твоего брата кондратий хватит. Хочешь, расскажу, как снял тебя на стоянке для фур?
— Сумасшедший! — я хохотала уже в полный голос. — Нет! Это будет уже слишком!
Он обнял меня, прижал к себе, но продолжал подшучивать:
— Тогда придется говорить правду. Что к эскорту ты никакого отношения не имеешь, отвечаешь только за доставку наркоты на вечеринки.
— Вы доставляете наркоту на вечеринки?!
— Еще громче об этом крикни, а то не все расслышали. Нет, ну не говорить же ему, что ты со мной спишь? Мне отчего-то в фамилии «Коломенский» явно слышится «кастрировать». А я пока морально не готов.
— Бе-е-едненький! — смеялась я. — Похоже, кто-то впутался туда, куда не собирался?
— Впутался, ага. Ладно, Арин, бросай уже вызов — самой себе. Встреться с братом и чеши ему, что пожелаешь. Я поддержу любой вариант.
— Даже не знаю…
Вадим чуть разжал объятия, толкнул меня к стене, наклонился к самым губам:
— Революции, Арина, совершаются не за закрытыми дверями! Учись у меня: я свою семейку довел до нервного тика, чтобы навсегда отстали со своими планами на мою жизнь. А мне тогда и девятнадцати не было. И пока ты решаешься, давай используем эту минутку такого удачного уединения…
Глава 19
Он целовал напористо, но как только я начала возбуждаться, спустился на шею. Руками подхватил тунику и рванул резко вверх, но не снял до конца, оставив на локтях. Я была вынуждена оставаться будто со связанными руками, которые он прижал над моей головой.
— Вадим Анд… Вадим! Не здесь…
Другой рукой он нырнул мне за спину и расстегнул бюстгальтер. Тоже не стал снимать, просто протянул вперед освобождая грудь, которую сразу сжал.
— Да перестань уже, Арин. Выходи из зоны комфорта.
— Услышат… — я задыхалась от его слишком напористых ласк — почти на грани боли.
— Ага, могут.
Подтвердил и сдавил сосок еще сильнее. Кажется, сегодняшнее его настроение не было нежным, но оставалось игривым. Он не давал мне шанса сосредоточиться — прижимал к стене все теснее, блуждал ладонью по всему телу, сжимая в самых чувствительных местах, не отпускал мои руки, отчего я чувствовала себя беззащитной — и от одной этой мысли распалялась.
И, конечно, когда он отпустил, потом расстегнул мои джинсы и заставил снять, уже и не думала, что хочу его остановить. Вадим отступил на шаг и показательно медлительно вытянул из кармана блестящую пачку. Я откинула тунику на пол и потянулась к пуговицам на его рубашке, но он отстранился дальше, не позволяя мне его раздевать. От возбуждения и непонимания я растерялась. Сразу обхватила его за шею, когда он приблизился, только лишь приспустив штаны. Меня сводило с ума его обнаженное тело — он это знал, но на этот раз почему-то не предоставил мне удовольствия коснуться губами его кожи. Я неконтролируемо потянулась вниз, чтобы задрать рубашку, но он снова не позволил — перехватил мои руки и вернул на свою шею:
— Держи так. Не отпускай.
Почти приказ. Я уж хотела возмутится… или просто попросить, но сбилась с мысли, когда он подхватил меня под бедра, вынуждая обвить его ногами и сразу же вошел. Меня вытянуло в струну слишком мощным первым толчком. Вместо просьбы выдала только стон.
— Хорошая моя, — он шептал мягко, но движения его были резкими, быстрыми. Каждым толчком он буквально впечатывал меня в стену. — Моя девочка… Моя…
Я не могла подстроиться, потому просто принимала его страсть целиком — ровно столько, сколько давал. Старалась не стонать громко, но иногда вырывалось. Тогда закусывала губу, жмурилась, а потом не выдерживала — и снова стонала. Зарывалась пальцами в его волосы, снова обнимала, чтобы найти губы и опять терялась в ощущениях — сама прерывала мимолетный поцелуй, поднимала голову и в очередной раз проваливалась в то ли свое, то ли его рваное дыхание.
В дверь толкнули, потом подергали ручку. Я мгновенно напряглась, но Вадим даже на секунду не остановился. Там все слышно — нас слышно, как я сейчас слышу хохот какого-то мужчины. И если бы не это невыносимое движение внутри, то смогла бы оттолкнуть. Однако мой протест, заставивший напрячься, только усилил ощущения.
— Вадим… остановись…
Возможно, что я не сказала этого слух — только намеревалась. Но он и не услышал. Только вдруг посмотрел на меня. Почувствовав это, я тоже открыла глаза. Какие же черные у него глаза… Смотрела, как приоткрыт рот — сейчас он не сдерживается. Ловит каждый мой стон, каждый выдох. Но ему словно мало и потому движения становятся еще более яростными. И что-то мелькает в глазах, когда он улавливает мою несдержанность. Но я не отвожу взгляда. Он красив для меня — и я точно знаю, что красива для него. Вижу это в отражении зрачков, которые почти затопили всю радужку.
Закрыла глаза только за секунду до оргазма. Он присоединился почти сразу, но продолжал держать меня. А внутри все пульсировало и пульсировало — и непонятно даже, это утихающие остатки его или моего возбуждения.
Отпустил только после того, как я пришла в сознание. Улыбнулся — очень ласково, но продолжал молчать. А я, опомнившись, принялась быстро одеваться под его пристальным взглядом. Ну конечно, он-то уже и штаны застегнул, и рубашку поправил. И только когда я оделась, обхватил лицо ладонями и наклонился:
— Я с ума схожу, когда ты так сильно меня хочешь.
Я закусила губу и глянула на него с иронией:
— Пф, придумываешь себе! Это же было почти изнасилование!
— Ты чуть не срывала с меня одежду, но не обижайся — это было так хорошо, что я готов ради этого вообще никогда не раздеваться.
Глупо отрицать — он все прекрасно видел. Потому просто приоткрыла рот, чтобы поцеловал. Хоть на этот раз не стал ерепениться, выполнил молчаливую просьбу. И поцелуй получился настолько впечатляющим, что я чуть было не попросила о втором изнасиловании, едва сдержалась.
У меня ушло три минуты, чтобы привести себя в порядок перед зеркалом. Щеки немного горели, а глаза блестели, но здесь многие гости выпившие — вряд ли я буду выделяться. Пока рукой приглаживала волосы, бросала на него взгляд через отражение. Стоит за моей спиной, улыбается. Нет, ну что же это за дрессировка такая? Обязательно в другой раз его полностью раздену, а сама останусь почти одетой. Пусть он довольствуется тканью вместо горячей кожи, раз такой умный.
А когда вышли из ванной, никто на нас даже внимания особого не обратил. В порядке вещей, похоже. Или в доме слишком много народу и ванных комнат, чтобы такой мелочи придавать значение. Остановили официанта с подносом, сделали по глотку шампанского, и пока стояли — постоянно посматривали друг на друга и безотчетно улыбались.
Нет никаких игр в этих взглядах: когда то один, то другой мельком смотрит, а если случайно пересекаются, то невольно смеются и перехватывают руки, отпускают, и снова перехватывают, и не хотят разжимать пальцев. Но разжимают, чтобы в следующую же секунду снова мельком смотреть и надеяться, что взгляды случайно пересекутся. Нет никаких игр в этом взаимном притворстве: когда он отпускает, чтобы я спонтанно потянулась следом, допустила очередное неловкое касание, а если не коснусь, то он сам притворно неловко коснется, а потом не выдержит, притянет к себе и мимолетно коснется губами волос. И снова отпустит, как будто хотел отпустить, чтобы начать заново эту странную не-игру. Или я ничего не понимаю в играх.
Минут через двадцать я взяла Вадима под руку и уверенно пошла с ним в гостиную, готовая к каким угодно встречам.
Антон не был пьян, он разговаривал с какими-то мужчинами. И хоть жены его я так и не разглядела, но, судя по всему, брат здесь не отрывался так, как некоторые — просто гость на обычной вечеринке, поддерживает нужные знакомства, а может, тоже является старым другом хозяина дома, раз Вадим о своей приятельской связи с Григорием упомянул.
Он будто почувствовал, что мы остановились за его спиной. Обернулся, широко улыбаясь:
— О, Вадим! Как пожи…
В конце разворота он осекся. Уставился на меня и словно глазам поверить не мог, только ошарашенно разглядывал, открывая и закрывая рот. Потом вдруг схватил за плечи и тряхнул.
— Аришка?
Я не успела ответить. Да и что на это отвечать? Но Антон распалялся на глазах:
— Ты что устроила, дура малолетняя? Мать себе места не находила, да никто не находил! А отец сказал, что ты ему пригрозила… если искать будем! И всем нам приказал тебя не искать! Я уж думал, ты на помойке где-нибудь мертвая валяешься!
Ну да. Все себе места не находили, но раз уж отец приказал, так все разом и успокоились. Я оттолкнула брата и сама отступила на шаг. Но он был уже не удивлен — скорее растерян и зол. Схватил меня за локоть и потащил снова из гостиной, где все же было не так многолюдно. Но и там не остановился, поволок к лестнице на второй этаж. И как только мы остались наедине, отпустил захват, а я недовольно потерла место, в которое он с такой силой вцепился. Оглянулась. Вадим не спешил — медленно поднялся до середины лестницы и там остановился. Я и сама не могла определиться, следует ли ему вмешиваться.
Но его присутствие все-таки придавало уверенности в себе. Если Антон сейчас меня потащит в машину, чтобы отвезти домой и передать родителям, то не думаю, что Вадим позволит. Ничего об этом не говорило — мне было спокойнее так думать. Не просто ведь он так тут стоит — с показной легкостью оперся на стену, руки на груди сложил, но не уходит. Потому и заговорила уверенно:
— Я не вернусь домой, Антон. Прошу прощения, что заставила вас волноваться.
— Почему… Нет, ты просто объясни мне, почему?! Что такого сделал отец, что ты сорвалась без вещей и денег?
— Ты сам знаешь. Все ты знаешь, брат.
Ярость его утихла, теперь и он говорил спокойнее. Но в словах все равно звучало неприятное:
— Да, я знаю. Что ты с жиру взбесилась. К тебе, в отличии от меня и Сашки, никто повышенных требований не предъявлял — всю жизнь как сыр в масле каталась. И замуж бы тебя выдали, горя бы не знала. Ты с рождения была обречена жить без проблем, Арин! Так что, заскучала в идеальных условиях?