Эти несчастные отверженные люди для всех лишние, они всем мешают. У них есть только один выход из этого неопределенного положения – попасть на каторгу… Так неужели мы должны навсегда отвернуться от этих горемык? Неужели мы должны забыть, что и они носят в себе образ Божий? Разве нет у них сердца, души, чувств? Разве их глаза не плачут? Разве их тела не страдают от холода, а желудок не просит пищи? Почему же мы заранее обрекаем их на единственный страшный исход – совершить преступление? Помню, пришли ко мне сразу двенадцать человек, но один из них пьяный и с ножом в руке. Я не пустила его в дом.
«Ты не войдешь, – сказала я ему. – Мы здесь собираемся во имя Христа, а пьяный человек не должен оскорблять этот дом своим присутствием!». Я заперла дверь, но он стал ломиться в нее и грозить. Тогда я обратилась к остальным и попросила их унять своего товарища. «Мы его боимся, он отчаянный, у него нож в руке», – ответили они. Это меня очень расстроило, и я попросила всех немедленно уйти. Через неделю опять пришел этот буян, но трезвый и стал смиренно умолять меня о прощении. «Зачем же ты ходишь с ножом?» – спросила я его. «А как же иначе нашему брату добыть себе пропитание? – спросил он. – Ведь никуда не пускают, никто не принимает на работу с «волчьим» билетом». Скажите, разве это не кандидат на каторгу? Впрочем, этот несчастный скоро был наказан.
Но ведь рядом с такими людьми идут странники, паломники по святым местам – тоже небогатый народ. Они тоже нуждаются в куске хлеба. А крестьяне, идущие на заработки, а фабричные, которым отказали в работе? А те, кто вышел из больницы, а обворованные, не имеющие ни копейки в кармане? О, если бы вы видели, как много этих нуждающихся людей ежедневно проходит мимо моего дома! Какие они жалкие, грязные, голодные, несчастные! Зимой подойдут к двери, жмутся, вздрагивают в своих лохмотьях, переступают с ноги на ногу в опорках, в рваных валенках, в лаптях… Я подумала: «Боже мой, ведь это же люди! Ведь Ты их всех одинаково искупил Своим страданием, ведь это Твои «малые», которые и просят-то так немного…» В это время, кажется, все бы им отдала…
Осенью я с ними сильно намучилась. Пришли без обуви, а на дворе была стужа, дорога вся в обледенелых лужах. Не утерпела, накупила им дешевых лаптей. Все-таки не босиком! Я просила в Петербурге присылать мне старые рваные сапоги. Стыдятся. Да если бы они знали, с какой благодарностью, с какой радостью принимают эти несчастные в это время любую обувь!
Ежедневно у сестры Варвары бывает человек тридцать или сорок. Ее личные средства невелики – это ежемесячная пенсия в 50 рублей. Но она много хлопотала для своего дела, и ей помогали. Однажды был такой случай: накопились долги, кормить людей было нечем. Тогда Варвара уехала в Петербург за помощью.
– Просить для них очень трудно, – говорила она. – Бродяг обыватели не любят. Только та смиренная душа, которая хорошо помнит слова молитвы: «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим», не разбирает достоинств и недостатков ближнего и помогает оборванцам-пьяницам. Кто знает, – справедливо говорила сестра Варвара, – может, мы перед Богом еще более мерзки по нашим грехам, чем эти люди в наших глазах.
Варвара вернулась из Петербурга с тяжелыми думами. Денег она получила мало. Когда она подъезжала к своей «пустыньке», увидела у ворот целый воз муки и крупы. От кого? Неизвестно!
Вскоре сестра стала помогать еще и арестантам, которых провозили по Николаевской железной дороге мимо ее села. В те дни, когда арестантские вагоны следовали через их село, сестра Варвара приходила на вокзал с провизией.
Но главное ее дело – это помощь бродягам, для которых ее «пустынька» была не только местом, где их кормили, но и тем маяком, который освещал их темные, озлобленные души. Вся обстановка домика сестры Варвары благотворно действовала на этих людей. Намоленная атмосфера этого мирского монастыря сдерживала их разнузданность, заставляла их смиряться, и многие из них, растроганные молитвой, душевной беседой, лаской, которой они так давно не видели, с рыданием падали на колени перед иконами и начинали каяться перед сестрой Варварой во всех своих грехах. Эти минуты для нее были самыми дорогими в жизни, в это время она изливала всю силу своего красноречия, всю свою любовь к ним, чтобы привести их сердца к полному раскаянию и помочь им встать на путь исправления.
Дочь ПилатаВосточное сказание
Правитель Дамаска Клавдиус Рикс был опечален. Его прекрасная супруга, его Поппея, дочь Понтийского Пилата, повелевавшего в Иерусалиме от имени Цезаря, была охвачена ужасной болезнью – расслаблением.
Ее тело потеряло свою прежнюю подвижность, и только на носилках, обвитых багряным бархатом, под атласным покрывалом, несомая рабами, она могла за городской стеной поглядеть на роскошные сады, окружавшие город красочным венком.
Прошло два года с тех пор, как на Поппею напал этот недуг, и надежды на исцеление не было. Напрасно ее муж вызывал из дальних стран и известных врачей, и славных чародеев, и ученых. Их знания оставались бессильными перед упрямством болезни, напавшей на прекрасную молодую римлянку.
Наконец к больной Поппее явился странник, прибывший из Иерусалима, и сообщил ей, что на земле Иудейской появился человек по имени Иисус Назарянин. Он совершал чудеса, расслабленных ставил на ноги и возвращал им прежнее здоровье и силу. Слепым давал зрение и даже мертвых воскрешал. Поппея обрадовалась:
– Я поеду, поеду к Нему! Я щедро заплачу своими драгоценными камнями, отдам Ему мое дорогое ожерелье, сделанное из зеленых алмазов, стоящее пять городов иудейских, лишь бы Он меня вылечил!
Но странник отвечал:
– Прелестная Поппея! Ничего из этого тебе не понадобится. Назарянин ходит босиком, не любит мирскую суету, и, если бы ты Ему принесла все сокровища, ты все-таки не получила бы Его благословения!
– Что же мне делать, чтобы я могла получить исцеление из Его рук? – воскликнула больная.
– Он требует от тех, кто прибегает к Его помощи, только веровать в Него!
Поппею удивили слова странника, но, подумав, она переспросила:
– Веровать в Него? А как веровать?
– Верить, что Он Сын Божий!
– Сын Божий! Вот это мне не понятно!
Много дней и ночей провела Поппея в размышлениях. И, глядя на свое окоченевшее тело, она плакала, как дитя. Но в душе ее все яснее и яснее возрастал образ таинственного Сына Божия, Который мог творить чудеса, переходящие границы человеческого ума и искусства. И вместе с тем ее стремление вновь вернуть прежнее здоровье порождало желание увидеть Его. Она была готова даже поверить в Его Божественность. Только боги столь всемогущи, что одним взглядом, одним словом могут исцелять безнадежных больных.
«Наши боги не захотели мне помочь. Попробую силу Бога, Чьим Сыном объявляет Себя Назарянин».
И вера росла в ее душе.
Поппея решила ехать в Иерусалим, где, как ей сказали, нетрудно было встретиться с Иисусом. Но, зная, что муж не согласится на это, она объявила Клавдию, что хочет навестить отца.
Эта прихоть удивила Клавдия. Но горячие мольбы были столь неотступны, что он, в конце концов, не смог отказать своей любимой и страждущей жене.
И вот после того как она пропутешествовала три дня по дороге, шедшей изгибами вдоль восточных подножий ливанских гор, покрытых великолепными кедрами, Поппея прибыла в иудейскую землю и проехав Иосафатову долину, приблизилась к Иерусалиму. Это случилось как раз накануне еврейской Пасхи.
Когда она подъезжала к северным воротам города, то увидела множество народа, среди которого блистали шлемы римских всадников. Это шествие двигалось по направлению к ближнему лысому холму.
Поппея взглянула на шествие и продолжила свой путь. У самых ворот она встретила римского центуриона, ехавшего в сопровождении нескольких воинов за толпой. Она велела остановить его и спросила, куда идет народ.
– Будет распят на Кресте осужденный на смерть развратитель народа Иисус Назарянин! – отвечал центурион, поклонившись дочери Пилата.
– Этого делать нельзя! – закричала Поппея. – Приостановите казнь! Я требую!
Но офицер объявил, что только Пилат может отменить свое решение, а до получения приказа об отмене казни пройдет время и преступник будет уже распят. Он очень удивился вниманию Поппеи к жалкому обманщику и смутьяну, обреченному на смерть самим же еврейским народом.
Поппея в отчаянии обратила взгляд на Голгофу, где уже собралась толпа.
– Несите меня скорее туда! Он не должен умереть! – крикнула она своим людям. И они, переложив ее на носилки, так как к вершине Голгофы на колеснице нельзя было проехать, понесли Поппею к каменистому холму.
Когда они взошли на холм, Поппея в ужасе увидела три креста, и на каждом из них был распят человек.
Приговор был исполнен!
По приказанию Поппеи рабы раздвинули бесновавшуюся толпу и поставили носилки.
Под средним Крестом она увидела плачущую женщину. Две другие со слезами смотрели на Мученика, из ран Которого по рукам и ногам текли алые струйки.
Поппея ловила Его взгляд, но Он смотрел на плачущую Мать.
– Спаси меня, Господи! – шептала она и не отводила глаз от лика Христа.
Внезапно взгляд Христа упал на римлянку. Глаза римлянки, блиставшие слезами, и глаза Иисуса встретились, и несколько мгновений Он смотрел на нее с таким благим, скорбным, глубоким выражением! И тотчас она почувствовала, как ее душа и тело наполняются новой жизнью.
Пилат ожидал на верхней ступени мраморной лестницы, ведущей к его дворцу, свою расслабленную дочь, чтобы нежно обнять ее. Но вдруг он с изумлением увидел, как Поппея легко выскочила из колесницы, отстранив повелительным жестом слуг, предлагавших ей златотканые носилки, и сама начала быстро подниматься по лестнице с ловкостью ливанской газели.
Бросившись на шею отца, она сквозь слезы сказала:
– Отец! Вы сегодня убили Бога!