Проснувшись, Траян пришел в неистовство и повелел затопить две огромные печи. На печах было вывешено царское повеление:
«Мужи галилеяне, поклоняющиеся Распятому, избавьте себя от великого множества мучений, а нас от трудов – принесите жертвы богам. Если же сделать этого вы не желаете, то пусть каждый из вас добровольно, каким хочет способом, ввергает себя в эту печь».
Многие христиане добровольно шли на мучения. Узнав об этом, святая Дросида решила также принять мученическую смерть за Христа. В своем заключении она вознесла молитвы о том, чтобы Господь помог ей незаметно выйти из темницы. И Бог услышал ее молитву, стражи уснули. Оказавшись на свободе, святая Дросида направилась к печи, но стала размышлять про себя: «Как я пойду к Богу, не имея на себе брачной одежды (то есть не приняв Крещения), ведь я нечиста. Но, Царь царствующих, Господи Иисусе Христе, ради Тебя я оставила мое царственное положение, чтобы Ты удостоил меня быть хоть привратницей в Царствии Твоем. Крести же меня Ты Сам Духом Твоим Святым». Помолившись, святая Дросида помазала себя святым миром и трижды погружаясь в воду, произнесла:
– Крещается раба Божия Дросида во Имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Семь дней скрывалась святая. В это время ее нашли христиане и из ее рассказов узнали обо всем происшедшем. На восьмой день святая мученица Дросида пошла к раскаленной печи и бросилась в огонь.
Незлобивая душа
Домна Карповна была сослана в Сибирь за бродяжничество. По документам она значилась Марьей Слепченко из Полтавской губернии. Но была ли она лишь судима там и затем сослана – неизвестно.
Кто она была в миру?
Так она говорила женам сельских священников:
– Чепчики, маменьки, носите, платьице чистенькое. Лучше уважать будут. Смолоду я сама наряжалась хорошо. Жила я в господском доме, да ушла.
А однажды она прямо сказала одной преданной ей женщине, которую любила и не называла иначе, как мамка:
– Родителей у меня не было, жила я у тетки. Тетка хотела отдать меня замуж силой, а я замуж идти вовсе не хотела. Гуляла в садике и убежала.
Из других слов ее можно заключить, что она стала странствовать по святым местам.
– Ступай в монастырь, – сказал ей один священник, – молиться за нас грешных.
– Я уже много ходила по монастырям, – отвечала она, – да нигде не принимают, везде гонят, да, наконец, сослали в Сибирь.
Родилась Домна Карповна в начале XIX века, и до конца жизни была свежа лицом, бойка, имела правильные черты и приятный взгляд. В молодости она наверняка была очень красива. Когда она не юродствовала, было заметно ее благородное происхождение.
Ее никогда не видели с книгой, но она была грамотная, и не только грамотная. Однажды через село, где она жила, проезжала женщина высшего общества, ее знакомая. Она осталась ночевать и всю ночь проговорила с Домной Карповной на иностранном языке.
Домна Карповна жила, где придется, часто проводила ночь, не взирая ни на какую погоду, на улице. Одевалась очень странно: собирала всякую ветошь, вязала узлы и всю себя обвешивала этими тяжелыми узлами, похожими на вериги. Так и ходила, и студеной зимой и в летнюю жару.
Она юродствовала на людях, но прекрасна и величава была ее тайная молитва.
Встав где-нибудь в сторонке на колени, она погружалась в созерцание, проливала горькие слезы о своем недостоинстве, совершенно отрешалась от себя. Слезы текли по ее лицу непрерывно, и чрезвычайной духовной красотой и силой полон был ее образ.
На людях и в церкви она держала себя странно: переходила с места на место, разговаривала, пела, гасила свечи, переставляла их, некоторые снимала и клала в свои узлы.
За пазухой, в карманах и прорехах рубища у Домны Карповны были рассованы битые стекла, камни, щепки, опилки, кусочки сахара, и все это она раздавала с иносказательным смыслом.
Иногда Домна Карповна, оставляя юродство, говорила разумно и назидательно, в ее слове дышала великая христианская любовь. А потом снова она начинала юродствовать.
Денег она не просила, а когда предлагали, говорила:
– На что мне их?
Очень редко брала у людей, которые ее любили, несколько мелких монет.
Зато она настойчиво выпрашивала хлеб, булки, калачи. А иногда и сама брала.
– У меня слепеньких много, – говорила она, оправдываясь, – голодными, бедные, сидят.
Под слепенькими она подразумевала странников, прохожих, проезжих. Она непременно подойдет к ним, ласково поговорит и даст в дорогу хлеба, булку или калач.
Она очень любила животных, и собаки, которых она кормила, ходили за ней стаями.
Переходя из дома в дом, с утра до ночи она беспрестанно говорила без умолку.
Видя ее рубище, многие дарили ей новое платье, но эти подарки она немедленно раздавала нищим.
Однажды, очень любивший ее архиерей Порфирий, подарил ей новую шубу. С благодарностью набросила она ее на свои плечи, но через два часа шуба была уже на нищем. Архиерей сказал тогда:
– Дурочка учит нас, умников. О, если бы и мы додумались до такой любви к ближнему и до такого терпения ради Христа.
Ходя по улицам, Домнушка громко распевала духовные песни. Часто полиция ловила ее и сажала в тюрьму.
Это было радостным событием для заключенных.
Томские купцы и купчихи, узнав об этом, посылали ей пироги, булки, блины, чай и сахар. Все это она раздавала арестантам и, когда она выходила из-под ареста, ее товарищи по заключению в простоте душевной желали ей поскорей попасть в тюрьму обратно.
Так жила эта незлобивая душа, избравшая себе в жизнь путь младенческой простоты, путь унижений и скорбей. Когда она умерла, множество людей пришло на ее похороны. Было и духовенство, не по приглашению, а по собственному желанию.
Благодатное исцелениеРассказ приходского священника
В деревенском приходе, где я священствовал, страдала неизлечимой болезнью девушка Анна Яковлева. Ночью ко мне пришел брат больной девушки, прося напутствовать ее Святыми Дарами. Я немедленно отправился к ним в дом и, увидев больную, заметил, что она уже совсем неподвижна, и только тяжелое дыхание служило признаком ее жизни.
Яковлевы хоть и не были откровенными атеистами, но к храму Божьему были равнодушны и христианских обязанностей не исполняли. Поэтому брат больной девицы не рассказал мне заранее о ее болезни, чтобы оставить ее без напутствия, чтобы я не мог поговорить с ней.
Понимая их заблуждение, я внушал Яковлеву и прочим членам его семейства, как пагубно для души умереть без покаяния, говорил, что сами они подвергнутся гневу Божьему, лишив больную возможности покаяться. Видя, что мои увещевания смягчают их сердца, я продолжал свою беседу до тех пор, пока они не уверились в истине моих наставлений и не сознались в своем заблуждении.
Я радовался, что Господь, по своему милосердию, спасает целое семейство и возвращает на путь истины. Но горе было в том, что эта несчастная больная проводила жизнь свою в удалении от Бога, от Церкви и Святых Тайн Христовых и теперь умирает без покаяния.
Я постарался убедить ее брата, чтобы он принял в свой дом святые иконы и выслушал молебственное пение о восстановлении ее здоровья. Он обещался исполнить все, как только рассветет.
Незадолго до рассвета я возвратился домой и, не смыкая глаз, готовился к совершению служения. Вскоре последовало всенощное бдение в честь Смоленской Божией Матери. После службы подходит ко мне брат больной, Яковлев со слезами на глазах. Я подумал, что сестра его уже умерла.
Но, оказалось, он своим плачем и поклонами благодарил меня за советы, и объяснил, что сестре его стало легче и что она уже говорит и просит меня прийти. Я тотчас поспешил к больной с иконами и Святыми Дарами. По окончании молебна больная, осенив себя крестным знамением, со слезами благодарила Царицу Небесную за спасение ее жизни и объяснила, что чувствует себя гораздо лучше. Прошло не больше трех недель после принятия Святых Даров, и больная совершенно выздоровела. Тогда и она, и ее домашние уверились в чудодейственной силе Божьей, для которой нет ничего невозможного.
Принимать странников, питать сирот
Матрона Наумовна родилась в 1769 году в семье заштатного дьячка в городе Ельце. Ее отец с трудом кормил жену и четырех детей. С его смертью семья дошла до крайней нищеты.
Часто они сидели без пищи. Отчаянное положение заставило мать отдать одного сына в приемыши к мужику. Другой сын был от рождения больной, не мог ходить. Непосильное горе и нужда надорвали силы матери. Она заболела и тихо угасла.
Ее старшая дочь была в то время замужем за елецким мещанином, а Матроне было семь лет, и на руках ее был больной 12-летний брат. Надо было кормить его, и сестренка стала содержать брата, прося милостыню и работая. Когда она видела, что крестьянки стирают белье, она бежала помогать им. Некоторые приглашали ее к себе в дом, кормили и давали про запас хлеба. Этим хлебом она и кормила брата.
Так провела сиротка три года, а потом ее немощный брат умер.
Схоронив брата, она продолжала все так же трудиться. Когда матерям не на кого было оставить малых детей – звали Матрону, и она бдела над колыбелью.
Сосед по избе, бездетный крестьянин, сжалился над положением девочки и взял ее к себе в дом вместо дочери. Но вскоре у него родились дети. Матроне было запрещено называть его и его жену отцом и матерью, и она осталась только работницею в немалом хозяйстве. Все лежало на ней – и присматривать за детьми, ходить за скотом и птицами, топить печь, стирать белье. Всюду она поспевала. А летом прибавлялись еще полевые работы.
Даже в свободное время она не сидела без дела. Пряла волну или ткала холст.
Детские игры ей были недоступны: и времени на них не было, и выйти было не в чем: лапти да старое платье по праздникам.
– Все, бывало, в трудах. И за хлопотами так намаешься, что сидя и уснешь, – рассказывала она потом.
В этой тесноте и бедноте выросла Матрона.