Наступил апрель. Невесело было Наталье Борисовне. До нее доходили слухи, что ее жениха скоро лишат всех наград и сошлют в ссылку. Брат и родные постоянно упрекали ее, почему она не отказывает жениху, которому грозили бедствия. Надо было на что-нибудь решиться. Как ни откладывали день свадьбы, но видя упорную решимость невесты, должны были его назначить. Их даже некому было проводить в церковь: никто из родных не пришел! Только две старушки, ее дальние родственницы, согласились поехать в храм. Венчаться ехали верст за пятнадцать от Москвы, в родовое село Долгоруких – Горенки. Там жил отец жениха, его братья и сестры, недружелюбно относившиеся к невесте и расстроенные ожиданием близких бед. Когда княгиня стала прощаться со своими домашними и братьями, они стали оплакивать ее как покойницу. После венчания, заплаканная, вошла она в дом свекра. Хотя было много приглашено гостей со стороны жениха, но свадьба больше походила на похороны, чем на веселый пир.
На третий день после этой грустной свадьбы молодые собрались делать визиты, но когда все уже было готово к отъезду из Горенок в Москву, приехал курьер и объявил князю Алексею Григорьевичу указ императрицы, которым князь со всем семейством ссылался в дальние деревни.
В «Записках» Натальи Борисовны подробно рассказано обо всех испытаниях, которые ей пришлось вынести во время следования сперва в касимовское имение, а потом в сибирскую тундру, так как, по настоянию врагов Долгоруких, императрица отменила свое первоначальное распоряжение и велела заточить князя Алексея Григорьевича с семьей в глухом Березове.
Этот маленький городок находится среди дремучей тайги и пустынных тундр, он стоял на крутом обрывистом берегу реки Сосвы, близ ее впадения в Обь. Вокруг, на необозримом пространстве, с одной стороны тянулись первобытные хвойные леса, а с другой – обширная луговая низменность, покрытая множеством озер, протоков и зыбких болот. Унылая природа была скована снежным саваном в течение восьми месяцев, а жестокие морозы доходили до 45 градусов. Погода здесь отличалась непостоянством: воздух сырой и туманный, небо почти всегда закрыто темными свинцовыми тучами, ночи продолжительны и мрачны, и лишь иногда горизонт освещает северное сияние. Здесь, словно в полутемной, занесенной снегом могиле, Наталье Борисовне пришлось прожить лучшие годы своей жизни.
Все большое семейство Долгоруких было заключено в городском остроге, за исключением князя Ивана и его жены, которым был отведен дровяной сарай, наскоро перегороженный и снабженный двумя печами. Именным указом императрицы Долгоруким было строжайше запрещено общаться с жителями, иметь бумагу и чернила и выходить куда-либо из острога, кроме церкви, да и то под конвоем солдат. Надзор за ними был доверен присланному для этого из Тобольска майору Сибирского гарнизона Петрову. На пропитание ссыльных ежедневно выделялось по одному рублю на каждого, а между тем продукты в Березове были очень дорогие. Долгорукие терпели во всем большую нужду.
Княгиня Прасковья Юрьевна, свекровь Натальи Борисовны, приехала в Березов совершенно больной и через несколько недель умерла, а вскоре скончался князь Алексей Григорьевич, измученный обрушившимся на него горем и суровостью сибирского климата. Главой семьи стал князь Иван Алексеевич, и вся горечь домашних распрей выпала на долю Натальи Борисовны, которая в это время уже стала матерью: 2 апреля 1731 года у нее родился сын Михаил. Благодаря тому, что Наталья Борисовна внушала всем симпатию и искреннее расположение, Долгорукие, несмотря на строгие требования приказа о содержании ссыльных, начали пользоваться снисхождением своих приставов. Майор Петров особенно благоволил узникам и разрешил князю Ивану и его жене выходить из острога в гости и принимать у себя гостей. Скоро и сам березовский воевода, добродушный старик Бобровский, и его семья подружились с Долгорукими, часто проводили у них время и приглашали к себе на вечеринки. Бобровский и его жена присылали Долгоруким продукты. Князь Иван и Наталья Борисовна, в свою очередь, не скупились на подарки Бобровским и Петрову.
Князь Иван Алексеевич, общительный от природы, подружился с офицерами местного гарнизона. Вскоре он стал выпивать со своими новыми приятелями. Часто вино развязывало его язык, и он подчас неосторожно и резко высказывался об императрице и ее приближенных. Ссора под пьяную руку с тобольским таможенным подьячим Тишиным окончательно погубила Ивана Алексеевича.
Князя заключили в холодный амбар и, разлучив с женой, запретили с ней видеться. Но Наталья Борисовна выпросила позволение видеть мужа по минуте в сутки через крошечное окошко. «Отняли от меня, – рассказывала она, – мою жизнь, моего доброго мужа, с кем хотела и век окончить, кому в тюрьме была единственным товарищем. Эта черная изба, в которой я с ним жила, казалась мне веселее царских палат, но Бог отнял у меня его».
Но и последнего утешения – хоть на минуту в день видеться с мужем – она вскоре лишилась. В августе 1738 года князя Ивана увезли в Новгород, даже не дав проститься с женой, и там казнили. Княгиня осталась в Березове одна-одинешенька с двумя сыновьями, потому что ее родных разослали по разным местам. Она жила в большой нужде еще год и десять месяцев. Наконец в 1740 году ее в рубище привезли в Москву с детьми, из которых старшему было уже восемь лет. Княгиня не застала в живых императрицу Анну Иоанновну.
Ни знакомые, ни родные не признали в убогой страннице жену казненного когда-то князя Долгорукого. Вместо прежней богатой красавицы перед ними была нищая, просящая хлеба и крова. Она много лет странствовала из дома в дом, по чужим дворам и, несмотря на всю тяжесть своего положения, сама воспитала детей. Ее старший сын поступил на службу, женился, а сама Наталья Борисовна осталась одна с младшим, психически больным.
Когда она вырастила своих детей, у нее ничего не осталось, что бы привязывало ее к жизни, в которой она так много любила и столько вытерпела за свою любовь. Наталья Борисовна решила оставить мир и уйти в монастырь, чтобы там спокойно дожить свои последние годы.
В 1758 году она приехала в Киев. Княгиня уже выплакала все слезы, только образ покойного мужа часто вставал перед ней и пробуждал старые воспоминания. Однажды поздним вечером она бродила по берегу Днепра, размышляя о монашестве. В реке бушевали волны, вдали блистала зарница, тучи закрыли небо. Горько стало на душе страдалицы. Ей вспомнился муж, вспомнилось короткое время счастья… Княгиня быстро сорвала с руки обручальное кольцо и бросила в Днепр последнюю дорогую вещь, оставшуюся у нее в память о былом.
Она постриглась в инокини и в тихой монастырской жизни стала ожидать смерти. Вскоре скончался ее любимый старший сын, умер почти на ее руках и младший, слабый и помешанный. Недолго после него жила страдалица, и в 1771 году тихо и безболезненно умерла, написав за несколько дней до своей кончины: «Оставшиеся после моей смерти, пролейте слезы, вспомнив мою бедственную жизнь! Слава Богу, что она кончилась, не льются больше мои слезы, не мучается сердце».
Библейские женщины
Сарра, жена праведного Авраама, была покорна своему мужу, она называла его своим господином.
Святой апостол Петр приводит христианским женщинам в пример добродетели Сарры. Он убеждает их так же повиноваться своим мужьям и располагать их к себе чистой и богобоязненной жизнью, украшать себя не внешним плетением волос, не золотыми уборами или красивой одеждой, но скромностью, кротостью и молчаливостью, что является нетленным, драгоценным перед Богом украшением. Так некогда и святые жены, – говорит апостол, – уповавшие на Бога, украшали себя, повинуясь своим мужьям. Так Сарра повиновалась Аврааму, называя его господином. Вы – дети ее, если делаете добро и не смущаетесь ни от какого страха (1 Пет. 3, 5–6).
Украшением Ревекки еще в девичестве служили доброта сердца, приветливость и благовоспитанность, что можно видеть из истории женитьбы Исаака. Вот, я стою у источника воды, – молился Богу раб Авраама, – и дочери жителей города выходят черпать воду; и девица, которой я скажу: «наклони кувшин твой, я напьюсь», и которая скажет: «пей, я и верблюдам твоим дам пить», – вот та, которую Ты назначил рабу Твоему Исааку (Быт. 24, 13–14). И пока он молился, к источнику подошла и зачерпнула воды Ревекка. На просьбу раба – дать ему напиться – девушка наклонила к нему свой кувшин и сказала:
– Пей, господин мой, я стану черпать и твоим верблюдам, пока все не напьются, – и она напоила его верблюдов.
Раб спросил у Ревекки:
– Чья ты дочь и можно ли нам переночевать в доме твоего отца?
– Я дочь Вафуила, сына Нахора (брата Авраама). У нас много соломы и корма и есть место для ночлега.
От ее слов сердце раба исполнилось большой радости. И, преклонив колени, он возблагодарил Господа, видя, что Сам Бог указал ему достойную невесту для Исаака из благочестивого семейства… Как известно, Ревекка стала достойной супругой, через нее утвердилось благословение Божие на потомстве Исаака.
Что же касается жен Иакова – Лии и Рахили, то их выдающимися добродетелями было их миролюбие, они не допускали между собой каких-либо ссор или несогласия и этим поддерживали счастье и довольство в семействе Иакова. Между тем эти две родные сестры имели повод к нарушению семейного мира, будучи женами одного человека. Лия была нелюбима своим мужем, ибо Иаков любил Рахиль, красивую станом и лицом. Но Лия переносила это с кротостью и терпением и не питала зависти к своей младшей сестре. А Рахиль, в свою очередь, не превозносилась над Лией, напротив, она уступала старшей сестре. Поэтому и сказано в Библии, что «Лия и Рахиль устроили дом Израилев».
Как часто можно видеть, что жены живущих вместе родных братьев своими ссорами и завистью вносят разлад, который лишает семью благословения Божия, разрушает благополучие… Зато Лия и Рахиль были достойно возвеличены Богом в их благословенном потомстве: один из сыновей Лии – Иуда – стал родоначальником иудейских царей и вождей и, наконец, Самого Спасителя. А Иосиф, сын Рахили, послужил орудием Промысла Божия для сохранения и умножения избранного народа израильского.