Во всем исламском мире группы современных исследовательниц восстанавливают текст Корана с точки зрения, которой очень не хватает в исламоведении. Начиная с представления о том, что не моральные постулаты Корана, а социальные условия Аравии VII в. и безудержное женоненавистничество многих мужчин – толкователей Корана – привели к закреплению исторически сложившегося низшего статуса женщины в мусульманском обществе, исследовательницы стремятся освободить Коран от ограничений, заданных традиционными гендерными рамками. Мусульманские феминистки во всем мире работают в направлении достижения более гендерно-нейтрального толкования Корана и более сбалансированного применения исламского права. Первый перевод Корана на английский язык, выполненный женщиной – Лалех Бахтияр, был недавно опубликован и высоко оценен критиками в США и Европе, в то время как новая череда женщин-имамов, совершающих богослужения, в настоящее время руководит мусульманскими общинами в различных частях света от Торонто до Шанхая. Вместе с тем наблюдается постепенный численный рост женщин на посту глав государств и лидеров политических партий в странах с преобладающим мусульманским населением: Маме Мадиор Бойе в Сенегале, Тансу Чиллер в Турции, Качуша Яшари в Косово, Мегавати Сукарнопутри в Индонезии, Нурул Изза Анвар в Малайзии, Беназир Бхутто в Пакистане (была трагически убита террористом-смертником в 2007 г.), Халеда Зиа и Шейх Хасина в Бангладеш. За последние несколько лет исламский мир произвел больше президентов и премьер-министров из числа женщин, чем Европа и Северная Америка, вместе взятые.
Конечно, существует много государств с преобладающим мусульманским населением, где женщины по-прежнему не имеют равных с мужчинами юридических прав; то же самое можно сказать и о большинстве развивающихся стран во всех частях света – мусульманских и немусульманских. И без сомнения, незавидное положение женщин в таких государствах, как Иран, Афганистан, Судан и Сомали, ужасающе и требует срочного внимания. Тем не менее использование опыта жизни женщин в этих странах для широкого обобщения представлений об отношении к женщинам в исламе будет грубым упрощением. К сожалению, именно это и происходит во всем западном мире, где образ мусульманки, как несомненно угнетаемой и деградирующей из-за положений ислама, не только настойчиво сохраняется, но и выражается почти исключительно в единственном символе – хиджабе. В сущности, порой кажется, что для многих в Европе и Северной Америке вся жизнь мусульманских женщин определяется куском ткани, в отношении которого она вольна или не вольна выбирать – покрывать ли ей им голову.
Бесспорно, это не новое явление. Несмотря на тот факт, что покрытие головы – это обычай, который существует в бесчисленном количестве культур на протяжении тысяч лет как среди мужчин, так и среди женщин, в глазах многих на Западе вуаль долгое время рассматривалась как наиболее выдающаяся эмблема «инаковости» ислама. Европейцы, в частности, были одержимы вуалью еще с момента эротических путешествий писателей-ориенталистов, таких как Густав Флобер и сэр Ричард Бертон, которые создали фетиш из образа мусульманской женщины как восточной femme fatale[11]. Этот образ получил новую жизнь в работах европейских колониалистов, таких как Альфред, лорд Кромер, британский генеральный консул в Египте, для которого хиджаб был символом «деградации женщин» и окончательным доказательством того, что «ислам как социальная система потерпел абсолютное поражение». Примечательно, что джентльмен, представляющий колониальную страну, был при этом основателем Мужской лиги противостояния женскому движению суфражисток в Англии. Кромер не интересовался тяжелым положением мусульманских женщин как таковым; хиджаб для него был иконой «отсталости ислама» и наиболее заметным оправданием «цивилизаторской миссии» Европы на Ближнем Востоке.
В современном мире хиджаб стал символом не только овеществления мусульманской женщины, но также широкой пропасти в ценностях и нравах, которая, как настаивают многие, разделяет ислам и Запад. Отсюда недавно вступившие в силу законы, запрещающие мусульманкам ношение отдельных видов хиджаба во Франции и других странах Европы. Сторонники таких запретов утверждают, что хиджаб – это оскорбление принципов Просвещения, на которых основана Европа. Они заявляют, что хиджаб по определению является проклятием концепции освобождения женщины. Как сказал французский президент Николя Саркози, подписывая соответствующий закон: «В нашей стране мы не можем считаться с тем, чтобы женщины были заключенными за завесой, чтобы они были отрезаны от всех проявлений общественной жизни, лишены идентичности». Конечно, в центре его утверждения – абсолютно женоненавистническое убеждение в том, что ни одна мусульманка добровольно не выберет ношение хиджаба, что ее заставляют его носить (муж, или отец, или социальные ограничения, установленные ее религией), что фактически мусульманки не способны сами решать, что они должны носить, а что – нет, поэтому именно государство должно решить за них.
Это не значит, как полагают столь многие либеральные мусульманские реформаторы, что хиджаб в действительности – символ расширения прав мусульманских женщин. Это аргумент, ставший известным благодаря выдающемуся иранскому политическому философу Али Шариати (1933–1977) и его знаменитой книге «Фатима – дочь Пророка». Для Шариати и других людей, разделяющих его точку зрения, хиджаб – это не символ угнетения женщин, а скорее знак усиленного противодействия западному женскому образу. Но, какой бы привлекательной эта идея ни была, она по-прежнему трагически грешит недостатком, связанным с тем, что Шариати описывает нечто, о чем не имеет никакого представления.
Правда заключается в том, что традиционный образ закрытой чадрой мусульманской женщины как защищенной и послушной сексуальной собственности своего мужа настолько же обманчивый и глупый, как и постмодернистское изображение вуали как эмблемы расширения прав и женской свободы от культурной гегемонии Запада. Вуаль может быть и тем и другим или ничем из этого, но решение зависит исключительно от самих мусульманок. Каким бы ни был выбор в отношении одежды, это выбор самой женщины, и только ее. Ни мужчина, ни государство не определяют правильную «женскость» в исламе. Те, кто относится к мусульманке не как к личности, а как к символу исламского целомудрия или светского либерализма, повинны в том же грехе – в овеществлении женщины.
Это, по сути, служит основой так называемого мусульманского женского движения, которое зиждется на идее о том, что именно общество, где доминируют мужчины, а не ислам, несет ответственность за подавление женщин в столь многих государствах с преобладающим мусульманским населением. По этой причине мусульманские феминистки по всему миру выступают за возвращение к тем основам общества, которые Мухаммад изначально завещал своим последователям. Несмотря на различия в культуре, национальности и убеждениях, они считают, что тот урок, который был получен от Пророка, те беспрецедентные права и привилегии, которыми он наделил женщин, доказывают, что ислам прежде всего – религия равенства. Медина в представлении феминисток – это общество, в котором Мухаммад назначал женщин наподобие Умм Варака духовными руководителями уммы; где самому Пророку публично делали замечания его жены; где женщины молились и сражались наравне с мужчинами; где женщины, как Аиша и Умм Салама, действовали не только как религиозные, но и как политические – а в некоторых случаях и как военные – лидеры; и где призыв к молитве, раздававшийся с крыши дома Мухаммада, собирал мужчин и женщин вместе, без разделения, и они благословлялись как представители единой общины.
Этот революционный эксперимент по построению социального равенства был настолько успешным, что в период с 622 по 624 г. число членов уммы очень быстро возросло как за счет вступления новых ансаров в Медину, так и за счет наплыва эмигрантов, желающих присоединиться к тому, что происходит в городе Пророка. Хотя, по правде говоря, это по-прежнему еще был Ятриб. Он не мог должным образом называться Мединой до тех пор, пока Мухаммад не переключил внимание от своих эгалитарных реформ вновь к святому городу Мекка и могущественному племени, которое распространяло власть на всю Аравию.
4. Усердие на пути Аллаха
Значение джихада
Посланнику Бога в Ятрибе снится сон. Он стоит на широком лугу. Рядом пасется скот. Пророк держит в руке обнаженный меч, сверкающий на солнце. На лезвии клинка сделан дол. Приближается война. Но на мирном лугу, среди пасущихся животных, при теплом свете царит спокойствие. И кажется, это хорошее предзнаменование. Пророк, осмотрев себя с головы до ног, видит, что облачен в неуязвимую кольчугу. Не о чем волноваться. В его руке меч. Он смотрит прямо на необъятный горизонт, высокий и уверенный, ожидая начала боя.
Когда Мухаммад просыпается, он сразу понимает значение этого сна: курайшиты близко. Однако то, что они в настоящий момент направляются в сторону Ятриба с хорошо вооруженным трехтысячным войском и двумястами единицами кавалерии, чтобы положить конец деятельности Мухаммада и его движению раз и навсегда, он знать не может. Согласно обычаю, за солдатами следует небольшая группа женщин, украшенных драгоценностями и облаченных в свои лучшие туники. Эту группу ведет сильная и загадочная женщина по имени Хинд, это жена Абу Суфьяна, нового шейха курайшитов. Годом ранее, в 624 г., когда курайшиты в первый раз столкнулись с Мухаммадом и его последователями при Бадре, брат и отец Хинд были убиты дядей Мухаммада по имени Хамза. Сейчас, проделывая трудный и долгий путь через всю пустыню, крепко ухватив подол своей развевающейся белой туники руками, она служит живым напоминанием того, что именно сподвигло курайшитов наконец довести борьбу за контроль над Аравией до порога дома Мухаммада.
«Утолите мою жажду мести! – кричит она мужчинам, марширующим перед ней. – И утолите свою!»