И все же даже Армстронг и Стиллман продолжают выступать за давно бытующую точку зрения, согласно которой казнь Курайза, хотя и понятная в историческом и культурном контексте, тем не менее стала трагическим результатом глубоко укоренившегося идеологического конфликта между мусульманами и евреями Медины, конфликта, который по-прежнему можно наблюдать на современном Ближнем Востоке. Шведский исследователь Тор Андре наиболее четко отстаивает эту позицию, утверждая, что казнь явилась результатом убеждения Мухаммада в том, что «евреи были заклятыми врагами Аллаха и Его откровения. [Поэтому] ни о какой милости по отношению к ним не могло быть и речи».
Но точка зрения Андре и многих других, кто согласен с ним, – это в лучшем случае пример незнания мусульманской истории и религии, а в худшем – пример фанатичности и тупости. Дело в том, что казнь Бану Курайза – бесспорно кошмарный эпизод в истории, – не была ни актом геноцида, ни частью некоей всеобъемлющей антисемитской повестки дня со стороны Мухаммада. И, что совершенно точно, она не была результатом укоренившегося природного религиозного конфликта между исламом и иудаизмом. Ничто не может быть более далеким от истины, чем подобное утверждение.
Следует начать с того, что Бану Курайза казнены не за то, что они были евреями. Как продемонстрировал Майкл Лекер, значительное число Бану Килаб – арабских клиентов Курайза, которые состояли с ними в союзе как вспомогательная сила за пределами Медины, – были также казнены за измену. И хотя итоговое число убитых мужчин колеблется от 400 до 700 (в зависимости от источника), самые высокие цифры по-прежнему представляют собой не более чем крошечную долю всего населения евреев, проживавших в Медине и ее окрестностях. Даже если исключить кланы Кайнука и Надир, тысячи евреев оставались в оазисе, живя дружно со своими мусульманскими соседями в течение многих лет после казни Курайза. Только под руководством Умара, приблизительно в конце VII в., оставшиеся еврейские кланы были изгнаны – мирно – в контексте более крупного процесса исламизации на всем Аравийском полуострове. Описывать смерть чуть более 1 % еврейского населения Медины как «акт геноцида» – это не только преувеличение, это оскорбление памяти тех миллионов евреев, которые пострадали от ужасов Холокоста.
К тому же, как почти единогласно утверждают ученые, казнь Бану Курайза никоим образом не создавала прецедент для выстраивания отношений с евреями на исламских территориях в будущем. Наоборот, жизнь евреев процветала под мусульманским правлением, в особенности после того, как ислам распространился на византийские земли, где православные властители регулярно преследовали как евреев, так и неправославных христиан за их религиозные убеждения, часто заставляя их обращаться в имперское христианство под страхом смертной казни. В противовес этому мусульманское право, в котором евреи и христиане считались «защищенными народами» (зимми), не требовало и не заставляло переходить в ислам. (Язычники и многобожники, однако, зачастую стояли перед выбором между переходом в ислам и смертью.)
Преследование мусульманами зимми не только было запрещено исламским правом, но и напрямую нарушало приказ Мухаммада, который он дал своей расширяющейся армии, возбраняя когда-либо препятствовать евреям в совершении их иудейских практик и призывая всегда способствовать сохранению христианских традиций. Таким образом, когда Умар приказал снести мечеть в Дамаске, которая была незаконно построена вследствие принудительной экспроприации дома одного еврея, он просто следовал предупреждению Пророка о том, что «против того, кто плохо поступает с евреем или христианином, я выступлю обвинителем в Судный день».
В обмен на специальный «налог на защиту», названный джизйа (джизья), мусульманское право предоставляло евреям и христианам религиозную автономию и возможность участвовать в работе социальных и экономических институтов мусульманского мира. Нигде такая толерантность не была более очевидной, чем в средневековой Испании, ставшей высшим примером сотрудничества мусульман, евреев и христиан, где в особенности евреи могли достигнуть высоких позиций в обществе и правительстве. Действительно, одним из наиболее могущественных людей в мусульманской Испании был еврей по имени Хасдай ибн Шапрут, который в течение многих десятилетий служил доверенным советником халифа Абд ар-Рахмана III. Поэтому неудивительно, что еврейские документы, созданные в этот период, относятся к исламу как к «акту Божьей милости».
Конечно, даже в истории мусульманской Испании были периоды нетерпимости и преследований по религиозному признаку. Более того, исламское право настоятельно запрещало евреям и христианам открыто обращать в свою веру в общественных местах. Но, как отмечает Мария Менокал, такие запреты в большей степени касались христиан, нежели евреев, которые исторически не склонны к прозелитизму и публичной демонстрации своих религиозных ритуалов. Это может послужить объяснением, почему христианство постепенно исчезло с большинства территорий, где господствовал ислам, в то время как еврейские общины разрастались и процветали. В любом случае даже в периоды наибольших угнетений в исламской истории под властью мусульман к евреям относились гораздо лучше и предоставляли им гораздо больше прав, чем в эпоху христианского правления. Не случайно, что через несколько месяцев после того, как мусульманская Испания пала под натиском христианской армии Фердинанда в 1492 году, большинство испанских евреев были бесцеремонно изгнаны из королевства. О тех, кто остался, позаботилась Инквизиция.
Наконец, и это самое важное, казнь Бану Курайза не была, как это часто представляется, отражением природного религиозного конфликта между Мухаммадом и евреями. Эта теория, которая иногда преподносится как неоспоримая истина в исламских и иудейских исследованиях, основана на убеждении, что Мухаммад, считавший свое послание продолжением иудейско-христианской пророческой традиции, прибыл в Медину в абсолютной уверенности в том, что евреи подтвердят пророческую природу его личности. Предположительно для того, чтобы облегчить процесс принятия его евреями как Пророка, Мухаммад постарался сблизить две общины путем заимствования мусульманами ряда еврейских ритуалов и практик. Однако, к его удивлению, евреи не только отвергли его, но и яро выступили против утверждения о подлинности Корана как источника божественного откровения. Обеспокоенный тем, что такой отказ евреев некоторым образом дискредитирует его пророческие заявления, Мухаммад не имел другого выбора, кроме как жестко выступить против евреев, отделив от них свою общину, и, по словам Ф. Е. Петерса, «перемоделировать ислам в качестве альтернативы иудаизму».
У этой теории есть два слабых места. Прежде всего она недооценивает религиозную и политическую проницательность Мухаммада. Неправильно представлять Пророка как невежественного бедуина, воздававшего милости стихиям и склонявшегося перед каменными плитами. Это был человек, который почти полвека прожил в религиозной столице Аравийского полуострова, где состоялся как успешный торговец, имевший прочные экономические и культурные связи как с еврейскими, так и с христианскими общинами. Было бы до смешного наивным для Мухаммада считать, что его пророческая миссия будет «столь же очевидна для евреев, как для него самого», цитируя Монтгомери Уотта. Мухаммаду достаточно было только ознакомиться с азами иудаизма, чтобы понять, что он совершенно необязательно будет принят как один из их пророков. Безусловно, он знал, что евреи не признавали в качестве пророка Иисуса; почему же тогда он должен был считать, что в этом качестве примут его?
Но самый вопиющий недостаток этой теории заключается не в том, сколь мало доверия оказывают ее приверженцы Мухаммаду, а в том, каким доверием у них пользуются евреи Медины. Как отмечалось, еврейские кланы в Медине – а их члены были арабами по происхождению, обращенными в иудаизм, – едва отличались от язычников как в культурном плане, так и, если на то пошло, в религиозном. У них не было своей литературной традиции. Арабские источники повествуют, что еврейские кланы Медины говорили на своем языке, называемом ратан, который ат-Табари назвал персидским, но который, вероятно, представлял собой гибрид арабского и арамейского. Нет никаких свидетельств, подтверждающих, что они говорили или понимали иврит. На самом деле их знание еврейских писаний было, вероятно, ограничено лишь несколькими свитками законов, несколькими молитвенниками и незначительным числом фрагментарных арабских переводов Торы – то, что С. У. Барон называет «искаженной устной традицией».
Их познания в иудаизме были настолько невелики, что некоторые ученые не верят, что они были настоящими евреями. Д. С. Марголиус считает, что евреи Медины ненамного отличались от свободных групп монотеистов – за исключением ханифов, которых правильнее всего назвать «рахманисты» (Рахман – второе имя Аллаха). Хотя многие не согласны с анализом Марголиуса, существуют и другие причины задать вопрос о том, в какой степени еврейские кланы Медины отождествляли себя с носителями еврейской веры. Примем во внимание, например, что к VI в. было установлено, как отмечал Х. Г. Рейсснер, соглашение между еврейскими общинами диаспоры о том, что неизраэлит мог считаться евреем только в том случае, если он был «последователем закона Моисея… в соответствии с принципами, изложенными в Талмуде». Такое ограничение автоматически бы исключало еврейские кланы Медины, члены которых не были израэлитами, не соблюдали строго закон Моисея и, казалось, не обладали серьезными знаниями Талмуда. Более того, бросается в глаза отсутствие в Медине легко идентифицируемого археологического доказательства значительного еврейского присутствия. Согласно Джонатану Риду, определенные археологические находки (остатки каменных сосудов, руины водных резервуаров для омовения (миква), захоронения оссуариев) должны присутствовать в этих местах для по