ычных теологических и правовых изменений в исламе.
Например, вера в вечное и несотворенное слово Божье привело к широко распространенному убеждению среди мусульман, что Коран не может быть переведен со своего оригинального языка. Перевод на любой другой язык сотрет прямую речь Бога, превратив ее в толкование Корана, а не в сам Коран. По мере того как ислам распространился с Аравийского полуострова на весь мир, каждый новообращенный – будь то араб, перс, европеец, африканец или индус – должен был учить арабский язык, чтобы читать священные тексты ислама. Даже сегодня мусульмане независимо от их культурной и этнической принадлежности должны читать Коран на арабском, понимают они его или нет. Послание Корана важно, чтобы жить праведной жизнью мусульманина, но именно сами слова – фактическая речь единственного Бога – обладают духовной силой, известной как барака.
Хотя барака можно испытать несколькими способами, наиболее ярко эта сила раскрывается в непревзойденной исламской традиции каллиграфии. Отчасти из-за первоначала слова в исламе, а отчасти из-за отвращения религии к иконографии и, следовательно, фигуральному искусству каллиграфия стала высшим художественным выражением в мусульманском мире. Однако исламская каллиграфия – это нечто большее, чем просто форма искусства; это визуальное представление вечного Корана, символ жизненного присутствия Бога на земле.
Слова из Корана записаны на мечетях, гробницах и молитвенных коврах, чтобы освятить их. Ими расписаны предметы быта – чашки, миски и лампы, – чтобы тот, кто ест из тарелки, украшенной божественным изречением, или зажигает лампу с выгравированными на ней кораническими строками, мог вкусить бараку или освятить себя ею. Точно так же, как считалось, будто доисламская поэзия передавала божественную власть, так и слова Корана действуют как талисман, который передает божественную силу. Неудивительно, что, после того как Кааба была очищена и переделана, языческие оды, надписи которых были начертаны на ткани, покрывавшей Каабу, сменились строками из Корана, которые по-прежнему золотом обрамляют святыню.
Еще один способ, с помощью которого мусульмане могут познать барака, – это искусство или скорее наука коранических декламаций. Как отметил Уильям Грэм, ранняя мусульманская община, несомненно, воспринимала Коран как устное священное писание, которое предназначено для декламирования вслух в общине, а не для тихого чтения наедине с собой. Напомним, что слово «Коран» буквально означает «чтение вслух», и именно поэтому так много строк начинается с команды куль, или «скажи».
Первые усилия курры, или чтецов Корана, по запоминанию и сохранению священного писания в конечном итоге привели к созданию технической дисциплины о чтении Корана, названной таджвид, строгие правила которой регулируют, когда разрешено останавливаться во время чтения, а когда запрещено, когда падать ниц, а когда подниматься, когда делать вдох, а когда затаить дыхание, какие согласные подчеркнуть и как долго удерживать каждую гласную. Поскольку ислам традиционно подозрительно относился к использованию музыки во время богослужения, опасаясь поставить под угрозу божественную природу текста, чтение никогда не может быть откровенно музыкальным. Однако использование спонтанной мелодии поощряется, и некоторые современные чтецы Корана демонстрируют необычайную степень музыкальной виртуозности. Их чтение сродни рок-концертам, на которых тысячам шумных слушателей предлагается ответить на звучащие строки от исполнителя со сцены, реагируя какими-нибудь своими выкриками – положительными или отрицательными.
Но было бы совершенно неправильно называть эти чтения «концертами» или даже «представлениями». Это духовные собрания, на которых чтец передает бараку Божьего слова тем, кто, по существу, составляет паству. И хотя Коран может быть драматическим монологом Господа, когда он читается вслух, он чудесным образом превращается в диалог между Создателем и Творением, диалог, в котором Бог присутствует физически.
Безусловно, самое значительное развитие позиции традиционалистов в отношении вечного Корана можно наблюдать в таком разделе науки, как кораническая экзегетика. Поначалу было необычайно трудно заниматься интерпретацией значения и послания Корана. Как прямая речь Бога Коран был записан без толкований или комментариев, практически без соблюдения хронологии и почти при полном отсутствии повествования. Чтобы помочь мусульманам в решении вопросов толкования, первые улемы разделили откровение на два отдельных периода – стихи, которые были явлены в Мекке, и стихи, явленные в Медине, – таким образом была создана свободная хронология, которая способствовала прояснению толкования текста.
Однако неофита такая систематизация Корана сбивает с толку. Текст, собранный Усманом, разделен на 114 глав, называемых сурами, каждая из которых содержит разное количество стихов, или айатов. За несколькими исключениями, каждая сура начинается с призыва Басмала: «Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного». Возможно, чтобы подчеркнуть статус Корана как прямого откровения, суры расположены не в хронологическом или тематическом порядке, а от самой длинной главы к самой короткой; единственное исключение составляет первая и самая важная глава, сура аль-Фатиха: «Открывающая Книгу».
Существует два разных метода по толкованию Корана. Первый, тафсир, в первую очередь занимается установлением буквального значения текста, в то время как второй, тавиль (тавил), в большей степени сосредоточивает внимание на скрытом эзотерическом значении Корана. Тафсир отвечает на вопросы, связанные с контекстом и хронологией, предоставляя мусульманам понятные правила праведной жизни. Тавиль проникает в скрытое послание текста, которое из-за своей мистической природы понятно только избранным. Хотя оба подхода считаются равно уместными, напряжение между приверженцами тафсира и тавиля – одно из неизбежных последствий попыток истолковать вечное и несотворенное писание, которое тем не менее прочно основано на особом историческом контексте.
Для рационалистов, которые отвергли понятие несотворенного Корана, единственный разумный метод толкования – тот, который учитывает временный характер природы откровения. По этой причине рационалисты подчеркивали первичность человеческого разума в определении не только сущности Корана, но также его значения и, что наиболее важно, его исторического контекста. По мнению традиционалистов, вечная и несотворенная природа Корана делала бессмысленным разговор об историческом контексте или первичном намерении его интерпретации. Коран никогда не менялся и никогда не изменится; не должны меняться и его толкования.
Как можно догадаться, позиция традиционалистов оказала сильнейшее влияние на кораническую экзегетику. Во-первых, она предоставила ортодоксальным улемам уникальную власть по толкованию того, что в настоящее время широко признано как установленный и неизменный текст, раскрывающий волю Бога. Во-вторых, поскольку вечный, несотворенный Коран невозможно рассматривать как продукт развития общества Мухаммада, исторический контекст не мог сыграть какую бы то ни было роль в процессе его интерпретации. Что было уместно для общины Мухаммада в VII в., то уместно и для всех появляющихся мусульманских общин вне зависимости от обстоятельств. Такой взгляд на Коран как на нечто статичное и неизменное становился все более проблематичным, поскольку откровение постепенно претерпевало изменения от простого принципа нравственного поведения в мусульманской общине до первого источника священного закона ислама – шариата.
Названный Джозефом Шахтом «ядром и зерном ислама» шариат был разработан улемами как основа для оценивания всех действий в исламе – как хороших, так и плохих, – чтобы вознаградить или наказать. Если говорить более конкретно, то шариат признает пять категорий поведения: (1) действия, которые обязательны, поэтому их выполнение вознаграждается, а уклонение – наказывается; (2) действия, которые заслуживают похвалы, поэтому их выполнение может быть вознаграждено, но уклонение от них не наказуемо; (3) нейтральные действия; (4) действия, которые считаются предосудительными, хотя они и необязательно наказуемы; (5) действия, которые запрещены и наказуемы.
Эти пять категорий призваны продемонстрировать всеобъемлющее внимание ислама не только к запрещенным порокам, но также и к активно поощряемым добродетелям.
Как всеобъемлющий свод правил, определяющий жизнь всех мусульман, шариат делится на две категории: правила, касающиеся религиозных обязанностей, включая надлежащий способ поклонения; и правила чисто юридического характера (хотя две эти категории зачастую пересекаются). В любом случае шариат предназначен для регулирования действий, связанных с внешними проявлениями; он практически не связан с внутренней духовной сферой. В результате те верующие, которые следуют мистическим традициям ислама (суфии), склонны рассматривать шариат только как отправную точку на пути праведности; истинная вера, говорят они, требует выхода за рамки закона.
Положения шариата, касающиеся морали, созданы предельно конкретными в дисциплине фикх, или исламской юриспруденции, где Коран – ее первый и самый главный источник. Проблема, однако, заключается в том, что Коран – это не свод законов. Хотя есть около восьмидесяти стихов, которые имеют прямое отношение к правовым вопросам – таким, как наследование и статус женщин, – в дополнение к горстке уголовных предписаний Коран не предпринимает никаких попыток по созданию системы законов, регулирующих внешнее поведение общины, как то делает Тора для евреев. Таким образом, имея дело с бесчисленными правовыми вопросами, по которым Коран безмолвен, улемы обращаются к преданиям, или Сунне, Пророка.
Сунна состоит из тысяч и тысяч историй, или хадисов, которые пересказывают слова и деяния Мухаммада, равно как и самых первых его Сподвижников. Как было рассмотрено в третьей главе, по мере того как эти хадисы передавались из поколения в поколение, они становились все более запутанными и недостоверными, так что некоторое время спустя почти любое мнение по юридическим и религиозным вопросам – независимо от того, насколько оно радикально или эксцентрично, – могло быть узаконено авторитетом Пророка. К IX в. ситуация настолько вышла из-под контроля, что группа ученых-правоведов, работавших независимо друг от друга, попыталась создать авторитетные своды хадисов, наиболее достойных доверия. Самыми уважаемыми из них считаются каноны Мухаммада аль-Бухари (ум. 870) и Муслима ибн аль-Хаджжаджа (ум. 875).