Рожденный в 1902 г. в уважаемой семье шиитских священнослужителей, Хомейни изучал право и богословие в признанных семинариях Наджафа и Кума. Он быстро поднялся на высоту сложной клерикальной шиитской иерархии, став муджтахидом в необыкновенно молодом возрасте (23 года), а затем достигнув титула аятоллы. Как и большинство иранцев, Хомейни обвинял слабовольную монархию Ирана в превращении страны в раба Великобритании в один день, а Америки – на следующий. Однако в отличие от других аятолл, которые настаивали на сохранении традиционного политического квиетизма, Хомейни беззастенчиво использовал свой моральный авторитет для участия в общественно-политических интригах. Его выступления в конце концов привели к аресту и ссылке в 1964 г.
Пятнадцать лет спустя, в 1979 г., Хомейни вернется в Иран преисполненным решимости ввести страну в новую эпоху – ту, которую почти никто в толпе тогда не мог предсказать. Действительно, менее чем через год после возвращения из ссылки Хомейни предаст остракизму, а затем казнит своих политических и религиозных противников – тех самых мужчин и женщин, которые осуществили эту революцию – и заменит переходное правительство воплощением своего личного идеала исламского государства. Государства, в котором только он имел высшую власть над всеми вопросами – гражданскими, правовыми и религиозными.
Но в то февральское утро никто не называл Хомейни факихом, «законоведом», – титул, который он в конечном итоге присудит себе как верховный лидер новообразованной Исламской Республики Иран. В то время Хомейни еще не раскрывал свои планы об абсолютном клерикальном правлении. Однако среди песнопений «Бог, Коран, Хомейни» был еще один титул, о котором по толпе разносилась молва как о секрете, который нельзя раскрывать. Хомейни, шептались люди, это Махди; он вернулся в Иран, чтобы восстановить ислам в его первоначальном состоянии совершенства.
Причины успеха хомейнизма – уместный термин для обозначения религиозно-политической философии, которая в конечном итоге сыграла главную роль в формировании Исламской Республики Иран, – многочисленны и слишком сложны, чтобы раскрыть их здесь подробно. Во многих отношениях Иранская революция 1979 г. была неизбежным завершением двух предыдущих народных революций – конституционной в 1905–1911 гг. и националистической в 1953 г. Обе были подавлены силами иностранных правительств (первая – российскими и, в меньшей степени, британскими войсками; вторая – как уже отмечалось, Соединенными Штатами Америки), которые хотели сохранить свою власть над природными ресурсами Ирана. К концу 1970-х гг. большинство иранцев так устало от коррумпированного и неэффективного правления иранского монарха Мохаммеда Реза Пехлеви, что еще одна революция была неизбежна.
Столкнувшись с почти полным отсутствием возможности для участия в политической жизни (шах ликвидировал партийную систему и отменил конституцию), бездумной экономической повесткой дня, которая способствовала рекордной инфляции, оперативной и бесполезной милитаризацией, а также широко распространенной утратой национальной и религиозной идентичности, духовенство страны, интеллектуалы, прослойка торговцев и почти все социально-политические организации в Иране – от коммунистов до феминисток – отбросили свои идеологические различия и объединились в антиимпериалистическом, националистическом восстании против коррумпированного монархического строя. Несмотря на то, как эти события преподносит пропаганда после революции, это ни в коем случае не было монолитным революционным движением, инициированным по воле аятоллы Хомейни с целью создания исламской теократии. Напротив, это были десятки разнообразных и порой противоречащих друг другу голосов, поднявшихся против шаха. Голос Хомейни, к лучшему или нет, был просто самым громким.
Успех Хомейни как политика и религиозного лидера был обусловлен пониманием того, что в стране с верой и культурой шиизма только символы и метафоры ислама шиитского толка могли бы обеспечить общий язык, на основе которого удалось бы мобилизовать массы. Превращая Иран в систему теократического правления, такой, какой он ее видел, Хомейни обратился к лучшему примеру в истории, который был ему доступен, – опыту Исмаила, правителя Сефевидов, который за пятьсот лет до этого создал первое шиитское государство, провозгласив себя Махди.
Конечно, Хомейни никогда не связывал себя с Божественным, никогда не заявлял он и о титуле Махди – это было бы сродни политическому самоубийству. Скорее Хомейни сознательно примерил на себя мессианскую харизму Махди и позволил своим последователям сделать собственные выводы. Как и все Махди до него, Хомейни объявил себя потомком имама Мусы и с большой готовностью принял мессианский титул «имам». Он умышленно ввязался в ужасную ирано-иракскую восьмилетнюю войну (1980–1988) с Саддамом Хусейном, позиционируя это как реванш за резню, учиненную над Хусейном и его семьей при Кербеле, хотя такая месть была исключительном правом Махди. Тысячи иранских детей, которые были брошены на линию фронта как минные тральщики, носили вокруг шеи «ключи к раю» и повязки, украшенные словом «Кербела», как напоминание о том, что они не боролись в войне за территорию, а шли по стопам мучеников.
Безусловно, самым очевидным связующим звеном между Хомейни и Махди стала доктрина вилаят аль-факих, «правление просвещенного». Особенности этой доктрины, в которой народный и божественный суверенитет объединились в единую форму правления, будут подробно рассмотрены в десятой главе. На данном этапе достаточно понять основную концепцию доктрины и ее место в политической и религиозной идеологии.
Хомейни утверждал, что в отсутствие Махди божественное правление могло исходить только от представителей скрытого имама на земле, то есть аятолл. Хомейни не был первым шиитским богословом, сделавшим такое заявление; похожая идея была сформулирована на рубеже ХХ в. политически настроенными священнослужителями, в числе которых были шейх Фазлолла Нури (один из идеологических героев Хомейни) и аятолла Кашани. Но доктрина вилаят аль-факих дала две потрясающие модификации традиционной доктрины шиитов. Во-первых, она подразумевала абсолютную власть, сосредоточенную в руках одного духовного лица, вместо нескольких квалифицированных клириков. Во-вторых, будучи доверенным лицом Махди, верховный священнослужитель обладал авторитетом, который был идентичен авторитету «скрытого имама». Иными словами, согласно этой доктрине, руководство Хомейни было, как и руководство Пророка и двенадцати имамов, непогрешимым и божественно вдохновленным.
Это было поразительное и радикальное религиозное нововведение в шиизме. Противостоя давним убеждениям о том, что шииты могут быть ведомы только Махди, когда он вернется из своего укрытия в духовном царстве, Хомейни утверждал, что вместо этого священнослужители должны быть ответственны за вступление в мессианскую эпоху путем установления и управления государством Махди для него. Доктрина вилаят аль-факих предполагала, что в отсутствие «скрытого имама», факих – высший правовед в государстве – должен нести ответственность за ведение и осуществление всех дел, которые были доверены имамам. И поскольку он был представителем Махди на земле, факих претендовал на абсолютное послушание народа.
Признаком большого разнообразия религиозной и политической мысли в шиизме послужил тот факт, что большинство других аятолл Ирана – включая наставников Хомейни, аятолл Боруджери и Шариатмадари, – отклонили доктрину вилаят аль-факих, утверждая, что ответственность мусульманских духовных лиц в современном мире заключается в том, чтобы сохранять духовный характер исламского государства, а не управлять им напрямую. Но что столь примечательно в личности Хомейни, так это его умение облекать свои богословские воззрения в форму популистской риторики того времени. Так он протянул руку влиятельным коммунистическим и марксистским фракциям Ирана, переформулировав постулаты традиционной шиитской идеологии в призыв к восстанию угнетенных масс. Он обхаживал светских националистов, снабжая свои речи аллюзиями на мифическое прошлое Ирана, преднамеренно скрывая детали своей политической философии. Он заявлял, что правительство должно управляться в соответствии с законами Бога во имя благополучия страны. Зачастую он не упоминал публично, что существование такого государства было бы невозможно, если бы не надзор со стороны религиозных лидеров.
Хомейни продолжал стоять на своем, когда аятоллы упрекнули его, что доктрина вилаят аль-факих просто заменила одну форму тирании другой. В итоге Хомейни доказал, что факих – не просто светский лидер; он – наследник «скрытого имама». Таким образом, он не управляет божественной справедливостью, он сам – божественная справедливость.
Когда аятоллы были запуганы достаточно, чтобы хранить молчание, а шиитское большинство Ирана всколыхнулось и стало готово к действиям, ничто не препятствовало Хомейни захватить контроль над переходным правительством. Прежде чем большинство иранцев осознали, на что они согласились, он использовал народный мандат для введения своих религиозных убеждений в политическую сферу, превратив Иран в исламскую республику и провозгласив себя первым факихом страны – высшей светской и религиозной властью.
Спустя три десятилетия теории Хомейни о «правлении просвещенного», или вилаят аль-факих, снова будет брошен вызов, и на этот раз не только некоторыми из числа высокопоставленных религиозных деятелей Ирана, такими как Великие аятоллы Мир Мохаммед Рухани, Сайид Хассан Табатабай-Коми, Юсуф Санеи и Хусейн Али Монтазери; последний, в частности, перед своей смертью в 2010 г. произнес знаменитые слова: «Даже у Пророка не было абсолютного вилаята аль-факих». Теория также подвергается критике со стороны новой плеяды молодых студентов семинарии, которые обучаются в религиозной столице страны Куме. Эти будущие религиозные лидеры никогда не были преданы традиционному (то есть дохомейнистскому) шиизму, но они остро осознают неспо