– Не знаю, – честно и коротко на выдохе.
Желудок тянет. Кривлюсь и принимаю позу удобнее – меня сильно тошнит. Затхлый воздух только усугубляет состояние. Вздрагиваю, когда телефон похитителя звонит. Он удивленно хмыкает и подходит ко мне.
– А ты шустрый, Дымов. – Мне кажется, что в этот момент я дергаюсь всем телом – рвусь навстречу Егору, чтобы только услышать. Но выходит только вяло потянуться рукой. – Живая, ты же видел. – Я не слышу слов Дыма, но то, что они в принципе разговаривают, вселяет надежду. – Ты нужен. Один. Поменяю ее на тебя. Адрес у тебя есть. Жду сорок минут, потом стреляю ей в голову и сваливаю. – Он смотрит на меня, проверяя, какую реакцию вызвали его слова, а я думаю только о тянущем желудке и подбирающейся к горлу тошноте. – Двадцать секунд.
Похититель передает мне телефон, и я вцепляюсь в него, как в спасательный круг. Тело бьет дрожь, меня бросает в жар. С трудом давлю первый спазм в животе и подношу мобильный к уху.
– Егор… – говорю тихо, на большее просто сил не хватает. Стираю ладонью слезы со щек, будто хочу спрятать свое ничтожно-унизительное состояние от Дымова, хотя он меня не увидит.
– Тори, малыш, держись только, хорошо? – голос его такой родной, но одновременно с тем холодный и бесконечно далекий. Бесцветный. Таким обычно новости сообщают. Что с ним происходит?
– Мгм… – выдавливаю из себя и снова захожусь слезами. Надо мной Цербером стоит похититель, он делает вид, что не прислушивается, но я-то понимаю, что все с точностью до наоборот. Поза выдает напряженность, ему явно интересно узнать, о чем мы с Егором говорим, потому что эту информацию можно использовать против Дымова.
– Мы тебя вытащим оттуда очень скоро, – голос звучит уже мягче, в привычных мне интонациях. – Постарайся сейчас его не спровоцировать. Ты у меня умненькая, справишься. Я люблю тебя очень сильно, помни об этом, – воодушевляет несколькими фразами. Я сотрясаюсь в молчаливых рыданиях. Не такой должна быть любовь. Не нужно проходить через сотню страданий, чтобы оказаться любимым. Это же в кино только так. Почему и в наших жизнях происходит подобное? С самого первого дня мы проходили испытания на прочность. Выдержим ли еще одно?
– Хватит, – отбирает у меня попытку признаться в ответ, потому что это единственное, что я могу сделать до того, как сдохну в грязной комнате. Могла. Больше нет. Теперь только выживать, чтобы признаться, глядя в глаза.
Стискиваю зубы и обиженно смотрю на похитителя. Он качает головой и пренебрежительно цокает. А мне нужно успокоиться и перестать выискивать в заколоченном окне какой-нибудь свет. Но пока ярким прожектором сияет Егор, попадая прямо в сердце.
– Что дальше?
– Вставай и пошли, внизу нас будет сложнее найти. – Он кивает на дверь, а я понимаю, что силы закончились.
Короткий разговор с Егором размотал окончательно. Теперь плохо не только физически, но и морально. И болит, болит, болит. Подаюсь вперед, силюсь подняться на ноги, но меня волной утягивает обратно. Штормит. Головокружение разгоняется, на коже выступает пот. Меня мотает между жаром и холодом. Пальцы леденеют, а в груди жжет.
– Не могу, – цепляюсь за стену, чтобы не распластаться на матрасе. Что-то мне подсказывает, что я не встану, если упаду. Так и останусь лежать. Потому что пространство становится кисельным и сосредоточиться ни на чем не выходит.
– Я тут с тобой не в игрушки играю. Поднимайся. – Два шага, и он, схватив меня за кофту, рывком тянет наверх.
Желудок не выдерживает резкой смены положения – новый спазм вызывает неприятные ощущения во всем теле. Весь обед оказывается на полу. Меня скручивает, и я снова ладонью упираюсь в стену, чтобы не рухнуть. Похититель брезгливо морщится и отступает.
На лбу выступают капли пота. Меня выворачивает еще раз. Колени дрожат, а на пол падают слезы. Отвратительнее состояния не придумать. Я боюсь пошевелиться, потому что тогда снова закружится голова. Так и стою, сгорбившись и уперевшись лбом в стену, беспомощная и измученная.
Меня трясет то ли от шока, то ли от травмы. Голова раскалывается, я перевожу дыхание, потому что этот придурок так просто не отстанет. За шкирку выволочет, если надо будет. А ему, судя по всему, очень надо, потому что я слышу за спиной щелчок. От него в жилах кровь стынет. Кусаю губы, морщусь от неприятного вкуса во рту. Не сдвинусь с места, пока он ничего не скажет. Я просто никуда не дойду. Это сумасшествие какое-то. Полечу вниз по лестнице и сверну себе шею.
– Отлипни уже, блядь, от этой стены и пош… – Его голос тонет в треске двери.
Я хочу закричать, но моих сил хватает только на то, чтобы повернуть голову. Мужчины в форме что-то кричат, переговариваются, я слышу звуки выстрелов и ругань, но у них все происходит так быстро, что выцепить кого-то не получается. Только мутная картинка. Заблюренный экран, за которым улавливается движение.
– Бля, ствол! – рычит кто-то.
Я медленно оседаю по стене, когда раздается очередной выстрел, а за ним сдавленный стон. И вроде бы не мой. Каким-то шестым чувством понимаю, что это спасение, что наконец-то меня нашли, что теперь я в безопасности, поэтому позволяю себе отключиться, краем сознания улавливая:
– Повторяю: Жара – Весне. Объект под нашей защитой. Возможно, черепно-мозговая, без сознания. Выходим. Прикройте.
Глава 25. Счастье
Первыми я начинаю чувствовать запахи. Ноздри раздражает едкость спирта. Морщусь. Веки тяжелые, их поднять не выходит. Следом просыпается слух. Шум дороги, голоса что-то обсуждают, но не могу выхватить ни слова – только гул, который очень медленно приобретает очертания.
– Не трясись так, все с ней хорошо будет, Дым, – не понимаю, кто это говорит, но ощущаю горячее прикосновение к ладони. Ее сжимают сильные пальцы, а мягкие губы касаются запястья.
– Когда будет, тогда и успокоюсь. Рита Пална, долго нам еще? – знакомый голос успокаивает. Егор рядом, это он держит мою руку, и я улыбаюсь. Не знаю, получается ли физически улыбнуться, но душа тихонько поет от счастья.
Значит, меня спасли и все закончилось? Теперь мне никто не угрожает, и мы с Дымовым спокойно вернемся домой? Открываю глаза и тут же их закрываю. Свет слишком яркий, в виски моментально простреливает боль, и я мычу, отворачиваясь.
– Тори? – Горячие пальцы касаются щеки. Егор гладит мое лицо, и я снова хочу улыбаться, забыв о тупой ноющей боли в теле. – Все хорошо, малыш.
– Минут десять еще. Смотри, чтобы не двигалась и лежала, – отвечает женщина резко.
Наконец нахожу в себе силы снова открыть глаза, но в этот раз поворачиваю голову вбок. Егор глядит неотрывно, вылавливает даже малейшее движение. Он очень серьезный и обеспокоенный. Гладит большим пальцем мою руку и наконец улыбается, когда наши взгляды встречаются.
– Привет, – тяну еле различимо. Он правда здесь, это не фантазия. И мне становится чуточку легче, будто луч солнца прорывается сквозь тучи и туман, разрезая серость бытия.
– Как ты себя чувствуешь? – Голос Егора подрагивает от волнения, мне же не хватает сил понять, что с ним происходит. Переживает за меня так сильно? Или за этим скрывается что-то еще?
– Не очень, – признаюсь. Смысла скрывать нет. – Что произошло?
– Ребята тебя спасли. Сейчас мы в «Скорой», едем в больницу. У тебя, скорее всего, сотрясение, поэтому старайся не шевелиться. – Он снова целует мою руку. К щекам неуместно жар приливает, и голова снова кружиться начинает. Мне, кажется, не только двигаться, но и чувствовать ничего нельзя: сразу же становится хуже.
– Хорошо, – соглашаюсь. – У меня в ботинке телефон. Давит. Достань, пожалуйста.
– Сейчас, малышка, – Дымов оставляет меня совсем ненадолго без своих рук. А я в этот момент начинаю мерзнуть. Без него совсем плохо, я так больше не хочу. Дальше только вместе, рука об руку, что бы ни случилось.
– Холодно, – пищу, как мышь.
– Потерпи, – реагирует врач, по всей видимости, Рита Павловна. – И заканчивайте с разговорами, пока ей хуже не стало.
И мы действительно замолкаем до самого приемного отделения. За время дороги мне становится чуточку лучше, и я успеваю узнать, что в больницу Дымова отправили не столько со мной, сколько с Мишей, потому что раненый товарищ не должен оставаться один. Но, конечно, все понимали, почему Егор на самом деле вызвался в сопровождающие. И никто не возразил, наоборот, поддержали, потому что каждый понимал, сколько для бойца значат близкие.
Мише я могла только улыбаться и кивать. Говорить мне запретили, но не поблагодарить спасителя я не могла. Он, оказывается, спас меня от пули. Какой-то у них отряд совсем сумасшедший. То Дымов под пули бросается, то Миша. И я в неоплатном долгу перед обоими за спасение жизни.
Миху увозят в операционную, а я под присмотром Егора прохожу осмотр. Сотрясение мозга, несколько ушибов. Мне назначают лекарства и дают направление на госпитализацию. При содействии Дымова меня определяют в частную палату. Это крохотная комнатушка, в которой кровать помещается с трудом, но Егор говорит, что мне будет лучше в полной тишине, чем среди незнакомых людей. Мы много говорим, точнее, я слушаю историю, как меня нашли, Дымов не перестает меня обнимать и целовать. Я периодически проваливаюсь в дремоту, но быстро выныриваю.
Егор помогает мне справиться с ужином. Я, признаться, затолкать в себя ничего не способна, так что приходится кормить меня с ложечки. Хочу в душ и переодеться, но пока не во что. Дымов обещает завтра днем привезти вещи.
Когда Егор наконец целует меня, к нам заходит Миха. Выглядит он бледным, но на губах шальная улыбка, а взгляд такой рассеянный, как будто он до сих пор под наркозом.
– Пулю вытащили, заштопали под местным, отправили домой, – рапортует он, стоя в дверях. – Я хочу в часть заехать, подписать все, и на больничный. Дольше ждать не могу, поэтому поехали. Отпустишь своего рыцаря, Вик?
– Вообще нет, но сейчас пусть идет, – улыбаюсь. У меня всего лишь сотрясение, а Миша пулевое получил, но выглядит гораздо бодрее меня. Надо исправляться и не думать о плохом. Все закончилось хорошо, и это уже отличный повод для радости.