– Прости, Тори, правда работа, – виновато пожимает плечами Егор и целует меня в лоб и кончик носа.
– Тогда до завтра?
– Да, приеду, как только смогу. Не скучай и звони, если что. – Он кивает на рабочий телефон, который стоит на зарядке. Мобильный и правда меня спас, мы даже успели прозвать его героем дня. Егор рассказал даже про Артема и то, что благодаря ему мои вещи спасены.
Злюсь ли я на Дыма за то, что он просил друга следить за мной? Нет. В вопросах безопасности Егору я доверяю безоговорочно. Он и правда лучше меня знает, что стоит сделать. А мне остается только поддерживать своего мужчину и радоваться, что это счастье снова со мной.
– Думаю, я буду спать до твоего возвращения, – кусаю губы и тяну Дымова на себя, требуя уже поцелуя, пусть и короткого. Егор сдается быстро, чмокает меня трижды и кончиком носа о мой трется. И никакие лекарства не нужны, когда Дым окутывает меня заботой.
– Сладких снов, любимая.
Я засыпаю с первыми рассветными лучами, почти сразу после ухода Егора. Оказалось, меня спасали почти всю ночь, а вторую половину этой самой ночи врачи изучали состояние и составляли план лечения. Поэтому, когда утром приходит медсестра, приносит завтрак и меняет капельницу, я едва могу раскрыть глаза. Мне катастрофически мало выделенного времени на отдых. Я бы проспала еще два раза по столько же, но мое мнение никого не волнует, а у меня нет сил спорить.
Слабенький, едва сладкий чай с плавающими лепестками заварки вызывает отвращение, овсянка на молоке вызывает уныние, и только хлеб с маслом и сыром выглядит привлекательно. Медсестра настоятельно рекомендует съесть все; я хоть и киваю, но понимаю, что кашу ни за что в себя не затолкаю.
Мысли на удивление не вертятся вокруг произошедшего. То ли потом эмоции вывалятся, то ли у меня просто нет ресурса для этих эмоций. Дым ведь спас меня. Нашел, приехал, забрал. А это в разы важнее обид и страхов, потому что сердце подсказывает, что так всегда будет: он никогда меня не оставит наедине со свалившимися на голову проблемами. Улыбаюсь, потому что жду Егора. Он обычно заканчивает утром и к одиннадцати приезжает. У меня есть буквально пара часов, чтобы привести себя в порядок.
– Боже, ты живая! – В распахнувшейся двери вижу бледную Олю, которой шок не мешает ураганом ворваться в палату. В ее руках пакет и букет цветов. Она улыбается немного нервно, уголки губ дергаются, я же, справившись с удивлением, раскрываю объятия, в которые подруга влетает, напрочь забыв, что мне противопоказаны любые встряски. – Я так испугалась, когда трубку поднял какой-то мужик. Оказалось, это друг твоего Егора.
– Артем, наверное? – уточняю. Дымов говорил, что Тема за мной присматривал. Потом еще и вещи забрал, так что если Оля кого и терроризировала допросами, то его.
– Да какая вообще разница, – отмахивается подруга. – Главное, что с тобой все в порядке. Я привезла тебе кое-что из своих вещей переодеться. У тебя душ есть здесь?
– Нет. Только туалет. Душ общий на этаже, – целую Олю в щеку и крепко обнимаю. – Спасибо, что приехала. Я очень рада видеть тебя.
– Я тоже, солнышко, – она ласково гладит меня по волосам. – Но тебе бы помыться.
– Согласна. Подождешь меня тут?
– Конечно. Ты же должна мне рассказать историю своего спасения. А потом я решу, стоит отдавать тебя Дымову или нет, – заключает серьезно, а после мы снова смеемся.
Удивительно, но короткий разговор с Олей вселяет в меня энергию. Мне становится гораздо легче, и я почти бодро принимаю душ, только делать воду горячее не решаюсь, чтобы голова не закружилась. Мне падать в ближайшие пару месяцев нельзя, поэтому обратно иду, на всякий случай касаясь пальцами стены. Чувствую себя совершенно другим человеком. Я будто окончательно весь ужас вчерашнего дня смыла. Теперь совершенно обновленная.
В палате слышу голоса. Оля кого-то отчитывает за то, что не присматривали за мной как следует, и не дает никому лишнего слова вставить. Зря она все-таки пед бросила, хороший бы учитель из нее вышел. Посмеиваясь, захожу в палату и осматриваю гостей: Миша и Егор. Оба стоят, виновато понурив головы, признают свои косяки по всем фронтам. А я не хочу никого ругать и искать, кого казнить.
Сделанного не воротишь. Да, если бы мы знали сразу, кто за мной следил, может, и не допустили бы подобного, но в том, что случилось, нет ничьей вины. Меня спасли, все закончилось хорошо для всех. Миха, судя по состоянию, поправится быстро. Я тоже через две недели окажусь дома, а Дым… он уже наверняка успел во всем себя обвинить, судя по измученному внешнему виду.
– Егор, – подхожу ближе и обнимаю его плечо обеими руками, носом утыкаюсь, – я соскучилась, – совсем не смущаюсь произносить это при ребятах. Они и так все знают, возможно, понимают лучше нас самих, а мне жизненно важно эти слова сказать.
– Ты как? – спрашивает обеспокоенно, приподнимает пальцами подбородок и заглядывает в глаза. С головы до ног меня осматривает и наконец, целует в щеку. Обнимает. Держит так крепко, что даже если захочу – не упаду. И так в его руках тепло становится. Я моментально дома оказываюсь, и все остальное больше значения не имеет. Не выбиралась бы из них вечность.
– Вот так просто замечательно, – прикрываю глаза и улыбаюсь так широко, что кончики губ, кажется, ушей коснутся.
– Ладно-ладно, я поняла, что у твоего героя помилование, – вклинивается Оля. – Я тогда в другой день загляну, сейчас все равно на съемку бежать пора. – Она поднимается с кровати и, взяв Мишу под локоть, толкает его к дверям. – Все, ведите себя хорошо и закрывайте дверь на замок. Будет обижать – звони, телефон тебе наконец привезли. Целую! – Подруга исчезает так же внезапно, как и появилась. С Мишей мы вообще только успеваем кивнуть друг другу, как он уже оказывается за порогом.
– Я позвоню! – кричу вслед и окончательно расслабляюсь, когда мы с Егором остаемся одни.
Он, приподняв меня над полом, несет к кровати, усаживает и опускается на корточки напротив. Гладит колени, бедра, талию руками сжимает и обратно к голеням соскальзывает.
– Вик… – вздыхает. Сглатывает шумно и хмурится. На лбу выступает венка, которой я любуюсь. Волнение и страх его такие осязаемые, что колким покрывалом на плечи ложатся и тяжестью придавливают к месту. Я догадываюсь, что он хочет сказать, потому что знаю Дымова слишком хорошо. Ведь это только на первый взгляд кажется, что он очень сильно изменился. В сущности же почти ни капли. Такой же серьезный, уверенный и прямолинейный. А еще добрый и самый замечательный. Родной. У меня от одного взгляда на него сердце быстрее биться начинает, а он слова правильные подобрать пытается, чтобы забрать всю вину себе. Поэтому я останавливаю его, касаясь ладонью гладкой щеки. Глажу скулу большим пальцем и улыбаюсь, качая головой и мешая ему сказать хоть что-нибудь.
– Я не считаю, что это произошло из-за тебя, Егор. Ты не можешь нести ответственность за каждого непойманного преступника в мире.
– Это я его не поймал, Тори, – челюсти сжимает, злится. – Если бы тогда был чуть внимательнее, ты бы сейчас не лежала в больнице. Прости меня, – утыкается лбом в мои колени. Глажу затылок и часто-часто моргаю, отгоняя слезы. Это невыносимо. Невозможно смотреть, как он страдает. Боль всю хочется забрать. Утешить, сказать, что все будет хорошо. Мы ведь вместе. Но я все верчу-верчу-верчу в голове предложения, а подходящих не находится.
Так и сидим в тишине. Дымов ждет приговора. Я же не знаю, как его вынести.
– Знаешь, о чем я думала, пока была там? – Вопрос риторический, но мне нужно с чего-то начать. Мне нужно вытащить нас обоих из этой ямы. Дым без меня не справится, а мне без него свобода не нужна. Улыбаюсь. Слезы все же сбегают по щекам. Они скупые, но горячие и очень соленые. – О том, что ты меня обязательно спасешь, потому что ты мой герой, который ни за что не бросит. – Подбородок дрожит. Оказывается, очень тяжело заводить застарелые механизмы. Они со скрипом поддаются и наконец толкают нужные слова. Глубокий вздох – синхронно, потому что у обоих в душе столько, что разбирать до конца жизни придется. И я согласна, если только в моей Дымов будет копошиться. – А еще что слишком много сомневалась и искала подходящее время, чтобы сказать тебе все, что чувствую. Я люблю тебя, Егор. Сейчас даже еще сильнее, чем вчера.
– Тори… – Он отмирает и наконец смотрит на меня, утягивая в свои карие омуты. Я вижу, как с треском ломаются все его установки, которые он успел выстроить за те часы, что мы были далеко друг от друга. Дымов выпрямляется, изучает меня еще недолго и, улыбнувшись, кивает, помогая мне сдвинуться на самый край. К теплу зовет, к спокойствию, к любви, которой у нас целый океан. Он обнимает меня, щекой в живот упираясь, да так крепко, что едва дышу. – Ты лучшая женщина, ты в курсе?
Смеюсь, снова глажу его по голове и обнимаю с гораздо меньшей силой, с которой он меня к себе прижимает.
– Можно я просто буду твоей? – целую Егора в макушку. Мы снова заглядываем в души друг друга, а потом в глаза, где каждый видит счастье.
– У тебя нет другого выбора, – улыбается Дымов и тянется, чтобы меня поцеловать.
Прикосновение губ невыносимо сладкое, мы оба светимся от радости и стремимся больше отдать, чем получить. Окончательно залечиваем раны друг друга и наконец позволяем себе любить открыто и всем сердцем, потому что в этом и есть сила и смысл.
Эпилог
Два года спустя
Лето в этом году очень жаркое, поэтому в первый прохладный после трех недель адского зноя день мы, как и большая часть города, выбираемся в парк погулять. От фонтанов тянет свежестью, мелкие капли долетают до кожи и крохотной пыльцой остужают. Мы бродили по аллеям почти два часа, и теперь сделали перерыв.
Я осматриваюсь в очередной раз, стоя в очереди за мороженым. После того похищения до сих пор не могу отделаться от мысли, что за нами кто-то опять следит. Это уже не та паранойя, что была в первые месяцы, сейчас скорее фантом, но на больших открытых пространствах я от Тори стараюсь далеко не отходить. А вот малышка вполне себе спокойна.