ути застегивая лифчик и блузку. На покрытом галькой пляже она встала на колени и принялась болтать рукой в воде. Она чувствовала отвращение, вызванное не столько веществом, испачкавшим ей руку, сколько просто тем, что все вышло так по-детски, так вульгарно, так неромантично. Ничего похожего на красивые любовные сцены в кино.
Хэвер пошла по берегу, пока не добралась до рыболовного причала, а потом до самого конца пирса; она села на дощатый пол и стала смотреть на воду. Через несколько минут к ней присоединился Таннер. Он сел рядом.
Некоторое время он молчал. Когда же наконец заговорил, его голос прерывался от волнения:
— Прости меня, пожалуйста. Это ненарочно. Ты никому не скажешь?
Хэвер поняла, что он чувствует себя униженным, и пожалела о своей резкости, поскольку тоже была виновата. Она погладила его по волосам.
— Не переживай, Таннер. Просто я этого не ожидала и сказала лишнее.
— Нет, ты права. Действительно противно.
— Не преувеличивай. Забудем об этом. Конечно, я никому не скажу. Зачем ты так плохо обо мне думаешь. Забудь, и все.
— Не могу, Хэвер. Не могу, потому что… — Он замялся, словно собираясь с силами, потом выпалил: — Потому что, если бы мы с тобой с самого начала делали все, как положено, этого бы не случилось.
Хэвер снова перевела взгляд на лунную дорожку. Он никогда не признавался, что хочет довести все до конца. Она знала, что он хотел. Но одно дело знать, а другое слышать от него самого. Она почувствовала себя неуютно, потому что решение принимать придется ей.
— Прошу тебя, не сердись, — продолжал он. — Выслушай меня, пожалуйста. Я люблю тебя, Хэвер. Ты самая красивая, самая добрая, самая умная девушка из всех. Я хочу, ты можешь это понять, знать о тебе все-все. Хочу знать, как все у тебя внутри, — добавил он тихо.
Его слова приятно поразили ее. Она почувствовала ответное волнение в тайных уголках своего тела.
— Это сексуальный разговор, Таннер.
— Я не собираюсь морочить тебе голову. Я серьезно.
— Я тебе верю.
— Оглянись вокруг. — Он показал рукой на стоящие вдали автомобили. — Все этим занимаются.
— Я знаю.
— Так вот, как ты думаешь… А ты сама хочешь?
Хэвер посмотрела в его вопрошающие глаза. Хочет ли она? Очень может быть. Но не из страстной любви к нему. Она не могла себе представить, что проведет всю свою жизнь с сыном бакалейщика Таннером Хоскинсом; что у них будут дети и внуки; что они вместе состарятся. Но он очень симпатичный, и он ее обожает.
С некоторым колебанием она произнесла это «да».
Ободренный, юноша придвинулся ближе.
— И тебе нечего бояться СПИДа, потому что мы друг друга хорошо знаем. И я обязательно позабочусь, чтобы ты не забеременела.
Его откровенность тронула Хэвер, она взяла его руку и крепко сжала.
— Это меня не беспокоит. Я знаю, ты будешь осторожным.
— Так что же нам мешает? Твои родители?
Ее улыбка погасла.
— Папа, наверное, застрелил бы тебя на месте, если бы услыхал наши разговоры. А мама… — Она вздохнула. — Она считает, что мы давно уже этим занимаемся.
Именно в этом и крылась причина столь долгих колебаний Хэвер. Она не желала оправдывать подсознательных ожиданий Дарси.
Отношения с отцом складывались куда проще. Вся его жизнь заключалась в ней, Хэвер. Она — его гордость и радость, его единственная маленькая дочурка. Он, не задумываясь, отдал бы за нее свою жизнь. Хэвер верила, что он будет ее любить, несмотря ни на что.
Отношения с матерью не были столь определенными из-за ее вспыльчивости и непредсказуемости. Ее нелегко было любить. Если Фергус был постоянен, как восход и заход солнца, то Дарси изменчива, как погода.
Хэвер с раннего детства помнила о том, как Дарси одевала ее в нарядное платье и отправлялась с ней в центр города. Там она гуляла с дочерью по Техас-стрит, заходила с ней в магазины, останавливалась поболтать со знакомыми, и все для того, чтобы привлечь к хорошенькой Хэвер всеобщее внимание. Дарси любила ею хвалиться.
Но стоило им возвратиться домой, как нежные материнские чувства куда-то исчезали. Дарси больше не осыпала ее знаками внимания, как делала на глазах публики, а тут же начинала подготовку к следующему подобному выходу.
«Побольше играй гаммы, Хэвер. Иначе не видать тебе премии на конкурсе».
«Не горбись, Хэвер. Люди подумают, что у тебя нет гордости, если ты позволяешь себе сутулиться».
«Прекрати грызть ногти, Хэвер. Посмотри, в каком ужасном состоянии у тебя руки, к тому же это отвратительная привычка».
«Вымой лицо еще раз, Хэвер. При жирной коже могут появиться угри».
«Отработай прыжки, Хэвер. Будешь лениться, тебя не переизберут лидером группы поддержки на следующий год».
И хотя Дарси утверждала, что старается во имя того, чтобы дочь стала первой во всем, Хэвер подозревала, что мать больше печется о собственном благе. Она также подозревала, что в основе необыкновенной придирчивости Дарси лежит глубоко затаенное чувство зависти, переходящее в откровенную ревность. Хэвер не могла этого понять. Матери не должны ревновать своих дочерей. Что она сделала и в чем ее вина, если она вызвала такое противоестественное чувство?
По мере того как Хэвер взрослела, их ссоры становились все более частыми и ожесточенными. Дарси вообразила, что у Хэвер уже есть любовные связи. Поэтому она постоянно делала ей скрытые намеки и язвительные замечания.
«Как это нелепо», — с усмешкой подумала Хэвер.
Ее мать — именно она — на самом деле пренебрегала всеми правилами приличий и нарушала супружескую верность. Даже школьницам в городе была отлично известна ее репутация, хотя никто не смел заикнуться об этом Хэвер. Хэвер была слишком популярна, и ее побаивались задевать.
Но отдельные слухи все равно доходили. Трудно притворяться, что ничего не знаешь, особенно дома, когда мать становилась совершенно невыносимой. Бесчисленное множество раз Хэвер могла бросить в лицо Дарси последние сплетни, чтобы заткнуть ей рот. Но она ничего не могла, не желая хоть как-то огорчить отца. Она любила Фергуса.
Поэтому, когда Дарси ее отчитывала за отношения с Таннером и выспрашивала, как далеко они зашли, Хэвер терпела в угрюмом молчании.
Ей не в чем себя упрекнуть, они с Таннером только целовались да обнимались. Хэвер определенно унаследовала от Дарси сильную чувственность, но не хотела идти на поводу своих желаний. Больше всего она боялась заработать репутацию шлюхи: «Какова мать, такова и дочь». И потом, она не предаст любовь отца, как это охотно сделала ее мамочка.
Таннер молча сидел рядом, терпеливо ожидая, когда Хэвер заговорит.
— Знаешь, Таннер, я испытываю то же, что и ты, — сказала она. — Только, может быть, у меня больше терпения, — добавила она с мягкой улыбкой. — Я хочу принадлежать тебе, но…
— Когда? — хрипло спросил он.
— Когда для этого будет подходящее время и настроение. Хорошо? Пожалуйста, не дави на меня.
Он был явно разочарован, но смирился и, наклонившись, нежно ее поцеловал.
— Пожалуй, пора отвезти тебя домой. Твоя мать закатит скандал, если опоздаешь хоть на полминуты.
Они приехали вовремя. Но Дарси уже их поджидала у дверей и наградила Таннера злобным взглядом, а Хэвер лекцией, что порядочной девушке следует заботиться о своем добром имени.
— Доброе утро.
— Доброе утро.
Бови Кейто и Джейн Элен Такетт смотрели друг на друга через стол в тесном офисе при складском помещении. Бови с удивлением понял, что ее глаза находятся на одном уровне с его глазами. При первой встрече он и не заметил, что Джейн Элен почти одного с ним роста. Она выглядела такой изящной и даже хрупкой, стоя за массивным столом. Но при этом не могла скрыть, что нервничает и чувствует себя неловко, как порядочная женщина, случайно оказавшаяся в борделе.
И почему только подобное сравнение родилось у него в голове в присутствии настоящей леди? Словно опасаясь, что она прочтет его мысли, он заговорил:
— Жаль, меня не оказалось на месте, когда вы звонили в бар. Хэп, я хочу сказать, мистер Холлистер, передал мне, чтобы я пришел. Сейчас удобно?
— Да. Очень любезно со стороны мистера Холлистера, что он не забыл о моей просьбе.
— Он неплохо относится ко мне.
Джейн Элен показала Бови на металлический стул. Он осторожно сел на край, а она сначала аккуратно расправила блузку на спине и только потом плавно опустилась на стул с подлокотниками. Некоторые ее движения, как, например, вот это, исполнены бессознательной грации. А в другое время, например, когда она смотрела прямо на него, ее движения становились судорожными, как у новорожденного жеребенка. Бови не встречал никого с такими вконец истрепанными нервами. Сделай он хоть один резкий жест, она, пожалуй, упадет в обморок.
Кейто никак не мог понять, отчего мисс Джейн Элен Такетт так взволнована. У нее в руках все козыри. Это он от нее зависит со всеми потрохами, а не наоборот.
— Я… — Ее голос неожиданно замер. Она откашлялась. — У нас появилась вакансия.
— Я знаю, мэм.
Ее большие синие глаза открылись еще шире.
— Вы знаете? Откуда?
И когда только он научится держать на замке свою пасть?
— Я… Я слышал, что вы выгнали служащего, потому что обвинили его в воровстве.
— Он действительно воровал! — Оба вздрогнули от ее громкого выкрика, и она явно расстроилась. Бови решил быть осмотрительней в разговоре, а заодно замолвить пару словечек и за себя.
— Я никогда не сомневался в этом, мисс Такетт. Вы не такой человек, чтобы обвинять кого-то без причины.
Бови сам слышал, как обходчик, которого все называли Мьюли, прямо-таки похвалялся тем, что его уволила «эта тощая сука Такетт». Как бы ни честил ее этот подонок и как бы непочтительно о ней ни отзывался, для Бови мисс Такетт оставалась той сдержанной вежливой леди, какой он ее увидел в первый раз.
Он поспрашивал вокруг и выяснил, что Такетты известны своей справедливостью. Они требовали от служащих честной работы, зато и платили хорошо. Мисс Такетт держалась скромно, но не давала спуску лентяям и бездельникам. Билл Мьюли определенно врун, а в придачу еще и вор.