На развилке он подумал, не вернуться ли ему в бар «Под пальмой». Было уже очень поздно. Из посетителей там остались только самые закоренелые алкоголики. Напиваться ему не хотелось. Но домой, где он чувствовал себя чужим, возвращаться тоже не было желания.
Задние огни машины Лауры исчезли за холмом в противоположном направлении.
— Будь все проклято, — пробормотал он, поворачивая «Линкольн» вслед за ней. Несмотря на ее уверения, она выглядела неважно. Ему надо удостовериться, что она доберется до дома благополучно.
Лаура не заметила, что Кей ее сопровождал, и неприятно удивилась, увидев въезжающий во двор «Линкольн» как раз в тот момент, когда она отпирала заднюю дверь дома.
— У меня нет приема! — крикнула она. Кей не обратил внимания на ее слова. — Что вам еще надо? Почему вы не можете оставить меня в покое?
У нее срывался голос, и он не мог этого не заметить. Слезы, которые она сдерживала, пока вела машину, наполнили глаза; она видела его как в тумане.
Лаура повернулась к нему спиной и вставила ключ в замок. Во всяком случае, попыталась вставить, но слезы застилали глаза, и она никак не могла попасть в замочную скважину.
Кей протянул руку из-за ее спины.
— Я помогу.
— Убирайтесь.
Он отобрал у нее ключ, легко вставил его в замок и открыл дверь. Раздался сигнал тревоги. Кей вошел в дом впереди нее и сразу же направился к щитку сигнализации.
— Какой у вас код?
Она хотела послать его к черту, вышвырнуть из дома собственными руками, но у нее не нашлось сил ни на то, ни на другое.
— Четыре ноль четыре пять.
Он нажал на кнопки, и гудение прекратилось.
— Не думайте, что вы в выигрыше, раз знаете код, — проговорила она уже на грани истерики. — Я его завтра изменю. Слышите!
— Где у вас кофейник?
— На кухне. Зачем он вам?
— Вы совсем раскисли, того и гляди перевернетесь вверх тормашками. Чашка крепкого черного кофе поможет вам избавиться от ваших бед, уж не знаю, какие они там у вас.
— Вы моя единственная беда. Оставьте меня в покое, и все будет в порядке. Неужели вам трудно это сделать? Прошу вас! Это ведь так просто! Уходите!
Ей совсем не хотелось унижаться перед ним, но Лаура уже потеряла контроль над собой. Ее голос сорвался на двух последних словах. Она хотела показать ему рукой на дверь, но вместо этого прижала ее к губам, заглушая рыдание; колени подогнулись, и она упала в ближайшее кресло. Слезы ручьями хлынули из глаз. Плечи затряслись. Несмотря на все ее старания, она не смогла сдержать громких всхлипываний.
Уронив голову на руки, Лаура дала волю слезам. Она позабыла о своей гордости. Печаль, горечь, боль вырвались наконец наружу: слишком долго их держали взаперти, чтобы сразу загнать обратно.
Кей, к его чести, не задавал ненужных вопросов и не выражал сочувствия. Темнота в комнате в какой-то степени скрывала ее позор. Она плакала до тех пор, пока у нее не разболелась голова. Потом Лаура несколько минут сидела, спрятав лицо в ладонях, и затихающие рыдания сотрясали ее тело. Лаура все еще вздрагивала, но взрыв эмоций был уже позади.
В конце концов она подняла голову, ожидая, что он стоит рядом, наблюдая за спектаклем. Однако в комнате никого не оказалось. В коридор проникал неяркий свет из кухни. Лаура с трудом поднялась на ноги, пригладила волосы и направилась туда.
Кей стоял, прислонившись к плите. В кухне горела только лампа над плитой. Его лицо было в тени; он пил кофе. Кей нашел бутылку бренди, и теперь она украшала кухонный стол. Лаура почувствовала душистый аромат бренди, смешивающийся с запахом свежесваренного кофе.
Заметив ее, он указал на кофеварку:
— Вам налить?
— Спасибо, я сама. — Голос прозвучал хрипло после долгого плача. Ее беспокоило, что он так вольготно расположился здесь и явно чувствует себя как дома в ее кухне в эти предрассветные часы. Кей Такетт, сам объявивший себя ее врагом, рылся у нее в кладовке, трогал ее вещи, а вот теперь угощает ее кофе в ее собственной кухне.
— Ну как, лучше стало?
Она прислушалась, ожидая ноток сарказма в его на первый взгляд невинном вопросе, но их не было. Лаура кивнула, налила себе кофе и села у стола. Она сделала глоток. Кофе был горячий и крепкий, таким его должен варить мужчина.
— Теперь вы можете идти. Вам больше нечего здесь делать. За меня не беспокойтесь, у меня нет склонности к суициду.
Не обращая внимания на ее слова, Кей отошел от плиты, прихватив с собой бутылку, и сел напротив нее. Он подлил ей в чашку большую порцию бренди.
Его настойчивый изучающий взгляд невольно вызывал замешательство. Кончиками пальцев он поглаживал поверхность чашки, которую держал, обхватив сильными загорелыми руками. Лаура отвела глаза в сторону: эти руки, казалось, гипнотизировали ее.
— Так в чем же дело?
Лаура поправила волосы и, преодолевая смущение, спросила:
— А вам-то что?
Он склонил голову и тихонько чертыхнулся.
Волосы у него на голове росли непокорными прядями. Даже в полумраке она могла разглядеть отдельные вихры. Самый талантливый парикмахер вряд ли сумел бы с ними справиться. Возможно, поэтому он носил длинные волосы и явно давно не стригся.
Когда Кей поднял голову, в его глазах она увидела злость.
— Вы не считаете, что я могу быть… ну скажем… добрым.
— Вы злы на весь свет, и это очевидно.
— Возможно, я хочу перемениться. — Она вздохнула, чем еще больше усилила его злость. — Давайте позабудем прошлые обиды, ладно? И навсегда. Почему вы называете меня по фамилии? Почему не по имени? Ну хотя бы иногда? Я буду называть вас Лаура. По рукам? — Он смотрел ей в глаза, пока она не опустила взгляда. Кей принял это за согласие и сказал: — Спасибо за помощь. Мне это было не по плечу, я сразу понял, как только увидел, в каком состоянии Хелен и физически, и морально. Такое бывает только в страшном сне. А вы оказались на высоте, как и подобает профессионалу. Вы… удивительная.
И снова Лаура попыталась уловить сарказм в его голосе, но сарказма не было. Она понимала, как трудно ему было произнести эти слова. Пожалуй, совсем уж невежливо не откликнуться.
— Благодарю вас. — Затем, смущенно рассмеявшись, добавила: — Между прочим, я лучше всего себя проявляю в чрезвычайных ситуациях. Я забываю о страхе. А разваливаюсь потом, когда все позади.
Молчание, казалось, будет бесконечным. Когда Кей заговорил, его голос звучал ласково, словно приглашая довериться:
— Так почему же вы плакали, Лаура?
Она почувствовала, что ее трогает не только его тон, но и то, что он назвал ее Лаурой. Она все еще колебалась, не желая открывать ему свою душу. Хотя какая теперь разница? Он стал свидетелем ее позора. Горло болело от долгого плача. Лаура откашлялась.
— Моя дочь. Я плакала о ней. О моей Эшли.
— Я так и подумал.
Она откинула назад голову, немного покрутила шеей.
— Иногда, когда речь идет о ребенке, это вызывает у меня страшные воспоминания. Эшли умирает снова и снова. — Она вытерла нос бумажной салфеткой, взяв ее из коробки на столе. — За последние дни произошло уже два таких случая. Сначала Летти Леонард. А вот теперь нерожденное дитя Хелен… Бессмысленная гибель маленького, невинного, беззащитного существа… — Она беспомощно пожала плечами. — Подобные вещи меня трогают. Глубоко. — Лаура отпила из чашки, которую еле удерживала в дрожавшей руке. Бренди пришлось кстати. Оно согревало и успокаивало ее.
— Расскажите мне о ней.
— О ком? Об Эшли?
— Красивое имя.
— Она тоже была красивой. — Лаура, словно оправдываясь, улыбнулась. — Я знаю, каждая мать думает так о своем ребенке, но Эшли была действительно очень хорошенькой. Белокурая и голубоглазая, словно ангел. У нее было личико как у фарфоровой куколки. Розовые щеки и ямочка на подбородке. Она росла таким спокойным ребенком, редко плакала, даже совсем маленькой. У нее был покладистый характер. И улыбка — как солнышко. — Лаура задумалась. Некоторое время она молчала, как бы боясь спугнуть образ своей девочки, так живо представшей перед ней. Кофе в чашке остыл. Лаура обхватила ее руками, чтобы удержать тепло. — До ее рождения я была страшно несчастлива. Работа Рэндалла занимала все его время и требовала больших усилий. Монтесангре ужасная страна. Я боюсь о ней даже вспоминать. Изгнание стало самым тяжелым временем моей жизни. Но это мне только казалось. Я узнала настоящее горе, когда потеряла своего ребенка. — Она снова замолчала, борясь с нахлынувшими воспоминаниями, прижала ладонь к губам и с трудом сдержала вновь подступавшие рыдания. Только справившись со своими чувствами, она продолжила рассказ: — Эшли озарила жизнь новым светом, даже в таком кошмарном месте с ней я смогла быть счастливой. Когда я кормила ее грудью, то набиралась какой-то особой энергии. После того, как отняла ее от груди, я долго не могла привыкнуть к тому, что эта ниточка между нами оборвалась. — Лаура положила руку на грудь, вновь ощущая ту самую боль, которую испытала, перестав кормить Эшли. Внезапно она пришла в себя, опустила руку и взглянула на Кея.
Он сидел неподвижно, не спуская с нее глаз.
— И тогда она умерла.
— Она не умерла. Ее убили, — поправил Кей.
Лаура отхлебнула кофе, но он уже остыл, и она отодвинула чашку в сторону. Она ждала, что он еще скажет, но Кей молчал.
— Что вы еще хотите услышать? — устало спросила она.
— Ничего, — ответил Кей тихо. — Но мне кажется, вам надо выговориться.
Она хотела послать его подальше, но слова замерли у нее на губах. Да и не все ли равно. К тому же он, наверное, прав. Это пойдет ей на пользу.
— Мы ехали в гости, — начала Лаура. — Богатый бизнесмен из местных праздновал день рождения одного из своих семерых детей. Я не хотела ехать. Знаете, в этой стране так непристойно хвастают своим богатством, что поневоле начинаешь сочувствовать повстанцам. Как бы там ни было, Рэндалл настоял на поездке. Хозяин был, видите ли, влиятельным человеком. Я нарядила Эшли в новое платье. Желтое. Это ее цвет. Завязала ей желтый бант, вот здесь, на самом верху. — Лаура притронулась к своей голове, чтобы показать, как она это сделала. — Мы ехали с шофером, потому что так солидней. Рэндалл сидел на переднем сиденье. Мы с Эшли — сзади. Мы с ней играли в ладушки. Машина остановилась на красный свет на большом перекрестке. Эшли так смеялась. Она была счастлива. — Лаура не могла продолжать. Она закрыла лицо руками и замерла в полной неподвижности. Через некоторое время заговорила снова: — Я сначала ничего не поняла. Набежали какие-