— Нет, нельзя! Ты все оставила на тарелке.
— У меня нет аппетита. К тому же курица очень жирная. Это тяжело для желудка.
— В твоем возрасте я бы умерла от счастья, если бы кто-нибудь готовил для меня обед!
«Ну пошло-поехало, — подумала Хэвер. — Сейчас снова услышим жалостливую историю о безотрадном детстве».
— Не принуждай ее есть, если она не хочет, — попросил Фергус.
— Ты, естественно, на ее стороне.
— Спасибо, папочка. Мы с Таннером где-нибудь перекусим.
— Ты сегодня встречаешься с Таннером? — спросил Фергус.
— Ну конечно. — Хэвер взглянула на мать и победно улыбнулась. — Мы теперь встречаемся с ним, так сказать, на законной основе.
— То есть?
— Ну, они уже так долго вместе, — Дарси не спускала глаз с дочери. — Нельзя сказать, что я от этого в восторге.
Хэвер, усмехнувшись, сделала еще глоток чаю. Дарси заставляла ее регулярно принимать противозачаточные таблетки, и теперь Хэвер не упускала случая отплатить ей за это. Всякий раз, когда у них с Таннером предстояло свидание, она напоминала матери, что они могут заниматься любовью без каких-либо последствий.
Дарси была вынуждена молчать, особенно в присутствии Фергуса. Он вообще не имел никакого представления о ситуации и поднял бы скандал, узнай, что Дарси, в сущности, поощряет Хэвер и Таннера к интимной жизни. Он придерживался устаревшей идеи, что девушка в возрасте Хэвер и не помышляет ни о чем подобном. Хорошее воспитание, считал он, — вот панацея от всех бед.
Хэвер доставляло удовольствие держать мать в постоянном напряжении. Ее многозначительные взгляды и намеки говорили о том, что она уже вовсю пользуется своими правами. Но в действительности они с Таннером еще не пересекли последнюю черту. Не потому, что она его не любила, и не потому, что боялась забеременеть, и не потому, что страшилась наказания со стороны родителей.
Причина оставалась прежней. Хэвер не хотела походить на свою мать.
Таннер хорошо понимал ее в этом вопросе. С того вечера на озере, когда он так опозорился, он стал нежным и терпеливым, благодарным за те крохи любви, которые она по настроению ему дарила, и не требовал ничего больше.
Для Фергуса Хэвер продолжала оставаться любимым ангелочком, и она старалась поддерживать этот образ. Но ее отношения с матерью значительно ухудшились. Мать и дочь превратились в двух тайных противников, двух женщин в молчаливом противостоянии. Линия фронта, намеченная ранее, теперь обросла окопами.
— Я не знал, Хэвер, что ты сделала себе кумира из доктора Маллори, — заметил Фергус, размешивая сахар в кофе. — Кстати, а как ты с ней познакомилась?
— Мама водила меня к ней на консультацию. Разве она тебе об этом не говорила?
— Для простой проверки, — торопливо пояснила Дарси. — Ей была нужна справка о состоянии здоровья для участия в группе поддержки. Я решила, что не следует отказываться от услуг доктора Маллори только потому, что когда-то у нее был роман с Кларком Такеттом. Нам-то что? Все произошло сто лет назад. К тому же враг Джоди Такетт автоматически твой друг, верно, Фергус?
— Я должен заметить, что доктор Маллори проявила большую смелость, приехав в наш город. Кроме того, она не теряет времени даром. Мне это нравится.
— Когда ты с ней разговаривал? — заинтересовалась Дарси.
— Вчера. Она хочет побеседовать с учащимися старших классов о сексуальной ответственности. На мой взгляд, это несколько смелая тема для Иден-Пасс, но я сказал, что мы хотели бы познакомиться с ее планами на заседании школьного совета на следующей неделе.
Несколько секунд Дарси смотрела на мужа, не говоря ни слова. Потом сказала:
— Ты прав, Фергус. Действительно, у нее хватает нахальства. Ее заклеймили за адюльтер. И она еще смеет говорить о сексуальной ответственности.
— Она подчеркнула, что не будет касаться моральной стороны вопроса. Доктор только хочет предупредить подростков о риске для здоровья, с которым это связано.
— Думаю, что местная церковь не одобрит подобных начинаний. Сомневаюсь также, что подобную проблему можно рассматривать в отрыве от морали. А уж если Лаура Маллори заговорит о морали… А тебе известно, что она посоветовала Хэвер всегда иметь наготове презерватив?
— Она этого не говорила! — запротестовала Хэвер.
— Не успеем мы оглянуться, как детишки будут приносить в школу резинки вместе с завтраком и заниматься любовью на переменах, — дожимала Дарси, не слушая никаких возражений.
— Дарси, прошу тебя! — взмолился Фергус. — Не надо говорить об этом при Хэвер. Ей не следует это слышать.
— Проснись и протри глаза, Фергус. Ребята сегодня знают все и обо всем. Как только Лаура Маллори даст им зеленый свет, они начнут совокупляться, как кролики.
Фергус поморщился.
— Доктор не собирается пропагандировать секс, а только хочет предупредить о возможных последствиях занятий сексом.
— Да неужели? Здорово она тебе задурила голову. Просто у нее мало работы, а если девчонки будут беременеть одна за другой, то дел у нее прибавится.
— Мама, ты говоришь глупости.
— Замолчи, Хэвер! Я тебя не спрашиваю.
— Но ты перевираешь слова доктора Маллори. Это нечестно.
— Знаешь, здесь разговор для взрослых, никто тебя не приглашал принимать в нем участие.
В эти минуты Хэвер ненавидела мать и мечтала разоблачить ее лживость. Но любовь к отцу заставляла ее молчать. Дарси знала об этом и пользовалась слабостью дочери. На лице Дарси появилась довольная улыбка. Хэвер шумно отодвинула стул и с возмущением выскочила из комнаты.
Она слышала, как мать сказала:
— Давай, Фергус, пригласи доктора Маллори на заседание школьного совета. Интересно будет посмотреть, как они вцепятся друг другу в глотку.
— Я думала, я… Наверное, мне не надо было приходить.
Теперь, когда она стояла на крыльце перед парадной дверью Лауры Маллори, освещаемая ярким фонарем, Джейн Элен чувствовала себя совершенной идиоткой. Она не удивилась бы, если бы дверь захлопнулась перед ее носом. Доктор Маллори имела на то полное право.
— Рада вас видеть, мисс Такетт. Войдите.
Джейн Элен вошла в дом и огляделась вокруг.
— Уже поздно. Наверное, не следовало вас беспокоить.
— Нет, что вы. Как чувствует себя ваша мать?
— Не слишком хорошо. Я к вам пришла поговорить об этом.
Из приемной Лаура провела Джейн Элен в жилую часть дома.
— Я как раз собиралась выпить вина. Вы не присоединитесь ко мне?
Они вошли в уютную комнату, где на столиках лежали книги и журналы и душистые свечи горели в подсвечниках. Телевизор был настроен на станцию, передающую классические фильмы. На экране шла черно-белая картина.
— Я люблю старые ленты, — объяснила Лаура с извиняющейся улыбкой. — Наверное, потому, что у них всегда счастливый конец. — Она выключила телевизор. — У меня есть только шабли. Вы не против?
— Я предпочла бы какой-нибудь безалкогольный напиток.
— Хотите диетическую коку?
— Да, спасибо.
Пока Лаура ходила на кухню за кока-колой, Джейн Элен стояла, застыв на месте, посередине комнаты. Она забрела в логово врага, а оно оказалось очень симпатичным. Две стены занимали полки с книгами — в основном по медицине, но имелась также и беллетристика. Над камином, где прежде висело чучело оленьей головы, теперь была гравюра Эндрю Уайета.[1] На столике у дивана стояла фотография девочки в серебряной рамке.
— Это моя дочь.
Джейн Элен вздрогнула при звуке голоса Лауры, которая вернулась, неся стакан холодной кока-колы.
— Ее звали Эшли. Она погибла в Монтесангре.
— Я знаю. Я вам очень сочувствую. До чего же она была хороша.
Лаура кивнула.
— У меня всего две ее фотографии. Одна здесь, а другая в кабинете. И эти-то у меня только потому, что я их забрала у своих родителей. Все пропало в Монтесангре. Мне бы хотелось иметь что-нибудь из вещей дочери. Что-нибудь из игрушек. Хотя бы ее медвежонка. Платьице, в котором ее крестили. Что угодно. — Она покачала головой, словно отгоняя воспоминания. — Пожалуйста, садитесь, мисс Такетт.
Джейн Элен осторожно опустилась на диван. Лаура устроилась в кресле-качалке, в котором, видимо, и сидела до прихода Джейн Элен. Вязаный платок лежал на пуфе рядом, и стакан вина стоял на круглом столике.
— Ваша мать в больнице?
Джейн Элен отрицательно покачала головой.
— Нет?! — Лаура явно не ожидала подобного ответа. — Я считаю, что в таком состоянии ей необходимо хотя бы день провести в больнице.
— Я знаю. — Джейн Элен почти плакала. Она машинально сминала салфетку, подложенную под стакан с кока-колой. — Я пришла потому… потому что хотела узнать ваше мнение. Вы оказались там во время приступа. Я хотела бы знать, что вы думаете об этом как врач.
— Ваша мать определенно не хотела знать моего мнения.
— Мне очень жаль, что она вела себя так вызывающе, — искренне сказала Джейн Элен. — Если вы сейчас попросите меня уйти, я вас пойму.
— У меня нет для этого оснований. Вы не отвечаете за слова и поступки своей матери.
— Тогда, пожалуйста, скажите мне, что вы думаете о ее болезни.
— Было бы неэтично ставить под сомнение диагноз другого врача, когда я даже не осматривала пациентку.
— Очень прошу вас. Мне надо с кем-то об этом поговорить.
— А ваш брат?
— Он очень расстроен.
— И вы тоже.
— Да, конечно, но Кей — это совсем другое дело. Когда он расстроен или беспокоится… — Она опустила глаза. — Скажем так, что в настоящий момент от него мало помощи. Прошу вас, доктор Маллори, скажите мне свое мнение.
— Основываясь только на том, что я видела?
Джейн Элен кивнула.
— Вы хорошо понимаете, что я могу ошибиться?
Джейн Элен снова кивнула.
Лаура выпила глоток вина. Посмотрев на портрет дочери, она глубоко вздохнула. Она перевела взгляд на Джейн Элен.
— Что там у вас произошло в больнице?
— Врачи провели предварительный осмотр, но мама наотрез отказалась там оставаться.