В ее взгляде ясно читалось, что она не верит его словам. Она продолжала разглядывать его шрамы. Особенно страшным казался длинный неровный рубец на груди под правой рукой.
— Поножовщина, — пояснил он в ответ на ее немой вопрос.
— Ты явно не был победителем.
— Как раз наоборот.
Она побоялась спросить о судьбе проигравшего.
— А этот?
— Авария самолета. Я спасся, но поранил руку об обломок фюзеляжа.
Ее поражало его равнодушие к себе.
— Кроме сегодняшнего дня, тебе когда-нибудь еще грозила смертельная опасность?
— Один раз.
— Расскажи мне об этом случае.
— Меня ранили. Вот здесь. — Он показал на самый свежий шрам, который был ей знаком. — Я чуть не истек кровью.
Она, смеясь, отбросила волосы назад.
— Это не просто царапина, но и смертельной раной ее тоже не назовешь.
— Я знаю. Но я имел в виду не саму рану. Видишь ли, я искал дока Паттона, а нашел вместо него совсем другого человека. Женщину.
Лаура застыла под его взглядом, прислушиваясь к особой интонации его голоса.
— И это было опасно для жизни? — спросила она.
— Я на нее посмотрел и подумал: «Ну, Такетт, ты пропал».
Она ошарашенно молчала, но потом произнесла:
— Мы взрослые люди, Кей. Мы даже слишком стары, чтобы лукавить. Я не жду, что ты будешь засыпать меня клятвами и цветами. Тебе не надо…
Он закрыл ей рот ладонью.
— Я это тебе говорю не для того, чтобы заманить в постель. Ты и так со мной в постели, и я уже тебя имел. Я говорю это тебе потому, что это правда, и ты это тоже знаешь. Мы здесь с тобой потому, что хотели близости с самого начала. Мы оба знали, что рано или поздно такое случится.
Он погладил ее по щеке.
— Стоило нам увидеть друг друга, как все было решено и для меня, и для тебя. Я захотел тебя с самой первой минуты.
— Пока не узнал, кто я такая.
— Какая разница. — Он забрал в руку пряди ее волос, притянул ее к себе. — И по-прежнему хочу.
Кей попытался удержать Лауру, когда та вскочила с постели и принялась собирать свою одежду.
— Ты куда? — сонно пробормотал он.
— К себе в комнату.
— Зачем?
— Я хочу принять душ.
— Здесь тоже есть ванная.
— Но у нас больше нет мыла. Кроме того, мне надо собрать вещи. Надо быть готовыми, когда они придут за нами, чтобы везти в аэропорт.
Она быстро оделась.
— Который час?
— Девять.
— Девять! Неужели так поздно? — Он сел на кровати и пальцами причесал растрепанные волосы.
— Ты можешь еще поспать. До полудня далеко.
— Нет, я встаю. А то еще эти гады отложат наш отъезд. Я помоюсь, а потом попробую заказать кофе.
Но Кей продолжал лежать, глядя в потолок и раздумывая. Накануне Лаура высказала ему некоторые сомнения. Он же, будучи более скрытным, не признался ей в собственных опасениях.
Чтобы успокоить совесть, она придумала психологическое оправдание своей готовности лечь с ним в постель, хотя, как ему показалось, сама не слишком верила в свою выдумку. На его взгляд, вожделение не следовало анализировать или искать ему объяснение. Страсть требовала удовлетворения, только и всего.
Он не спрашивал себя, почему это случилось, но не мог определить своего отношения к случившемуся, своего отношения к Лауре после того, что произошло.
Никогда прежде он не получал такого наслаждения от женщины. Физически они отлично подходили друг другу. Она не уступала ему в страсти и умении. Газеты тогда много понаписали о ней, но он не ожидал от Лауры такой свободы в любовных играх. При одном воспоминании об этом он снова загорался. Ему мало ночного любовного марафона. Он хотел еще. И только ее.
Подобное состояние также было непривычным и обескураживающим. В любви он обычно выше всего ценил сам процесс преследования. Стоило настигнуть женщину, и ее притягательность быстро снижалась до нуля. Его сильно беспокоило, что с Лаурой все происходило наоборот: она становилась все более загадочной. Он открывал в ней все новые стороны и качества и был готов заниматься этим изучением до бесконечности.
Женщины подобны бритвенным лезвиям. Стоило лезвию затупиться, и он выбрасывал его, заменяя новым. Но Кей не представлял себе расставания с Лаурой. И другую на ее месте тоже.
Да он и не мог ею распоряжаться по своему усмотрению.
Так вот она, разгадка всех его душевных копаний и опасений. Лаура — не его собственность. Сложись обстоятельства по-иному, она по-прежнему могла бы принадлежать брату.
Сначала Лаура была женщиной Кларка.
Именно это обстоятельство мешало ему считать прошлую ночь вершиной их любви. Видимо, сам того не замечая, он как-то показал это Лауре. Или доктор Маллори обладала необычайной проницательностью.
Она заговорила об этом, когда накануне вечером они еще немного поели и решили, что им пора спать. Лаура лежала на боку, спиной к нему, подложив руки под щеку. Он задумчиво перебирал пряди ее волос; она заснула, а ему это никак не удавалось. Он удивился, когда она сонно произнесла:
— Я знаю, о чем ты думаешь.
Он уперся коленями в ее спину.
— Ладно, умница, скажи мне, о чем я думаю.
— О Кларке.
Кей перестал улыбаться и выпустил из рук прядь ее волос.
— Почему о Кларке?
— Ты гадаешь, не сравниваю ли я вас двоих, а если сравниваю, то кто из вас лучше.
— Я не знал, что ты еще и ясновидящая.
Лаура повернула голову и посмотрела на него через плечо.
— Так я не ошиблась? Ты действительно об этом думаешь?
— Может быть.
Грустно улыбнувшись, она слегка покачала головой.
— Вы совершенно разные люди. Оба привлекательные, оба неординарные, оба прирожденные лидеры, но такие разные. Я любила твоего брата и считала, что он любит меня. — Она понизила голос до шепота: — Но никогда с ним не было так, как с тобой сегодня. — Она отвернулась и опять положила руки под щеку. Потом снова повторила: — Никогда.
Он некоторое время молча лежал, мучаясь ревностью и убеждая себя, что она говорит правду. Однако очень скоро зависть к Кларку сменилась желанием. А может быть, это было не желание, а ревнивое стремление подчинять.
Внезапно Кей обхватил ее рукой и грубо придвинул к себе, плотно прижавшись животом к ее ягодицам. Он овладел ею одним энергичным движением. Он укусил ее за шею и не разжал зубы, чувствуя потребность властвовать и укрощать.
Но сила и не требовалась. Лаура не сопротивлялась, а, наоборот, была податливой и уступчивой и так сильно возбуждена, что мускулы ее тела сжали его плоть, словно кулак, вытягивая влагу, а вместе с нею и его сомнения.
Некоторое время они не могли отдышаться. Пот мелкой росой покрывал их тела. Когда наконец они разъединились, Лаура повернулась к нему и ткнулась лицом в его грудь, подергивая губами волосы. Она прошептала:
— Какое бесстыдство.
— Я всегда был бесстыдным.
— Я не о тебе. Я о себе.
Он уснул, не выпуская ее из объятий, успокоенный этим подтверждением ее любви.
Но это произошло ночью, а теперь, при свете дня, сомнения возродились снова; вернулись, как влажная жара, сопровождающая восход солнца. Он припоминал все, что она ему говорила, ее бурную чувственность, ее смелые ласки. Не может быть, чтобы у них с Кларком это получалось лучше.
Ездила ли она верхом на Кларке, падая от усталости ему на грудь?
У него невольно сжались кулаки.
Доводила ли она Кларка до блаженного изнеможения прикосновением то нежной, то жестокой руки?
Кей грязно выругался.
Позволяла ли она Кларку целовать ее бедра, раздвигать, пробовать…
Страшный вопль заставил его сесть на кровати.
Когда следующий крик потряс утреннюю тишину, он уже натянул джинсы и бросился к двери, в поспешности чуть не сорвав ее с петель.
— Buenos dias. Доброе утро, — сказала Лаура охранникам, выходя из номера Кея. Не обращая внимания на их понимающие усмешки, она пересекла коридор, вошла к себе в номер и заперла за собой дверь.
С прошлого вечера на ковре остались грязные следы от их обуви, и, как заметил Кей, они превратили кровать в настоящий свинарник. Он признался, что впервые в жизни любил, не снимая сапог, хотя она, наверное, слышала о техасцах еще и не такие басни.
Он сказал «любил» или что-то другое? Может, он употребил более грубое слово, а ее память слишком снисходительна.
Лаура гнала прочь беспокойные мысли; право же, сколько можно пережевывать одно и то же. В объятиях Кея ее жизнь началась сначала. Это событие стало ее очищением, и надо ли подыскивать ему название? Ее тело, ее настроение говорили сами за себя. Она чувствовала себя прекрасно. На этом и остановимся.
Она подхватила рюкзак и направилась в ванную. Там неодобрительно посмотрела на свое отражение в зеркале над раковиной: лицо без косметики, вымытые мылом волосы, хотя и чистые, лишены блеска.
Кей ничего не замечал. Или не хотел замечать.
Она расстегнула две верхние пуговицы на блузке, и краска залила ее лицо и шею: как она и ожидала, грудь исколота щетиной Кея. Если они снова будут спать вместе, она потребует, чтобы он побрился.
Если они снова будут спать вместе. Если…
К своей досаде, Лаура обнаружила, что очень надеется на это, а также, что это случится очень скоро.
Улыбаясь своим мыслям, она отодвинула пластиковую занавеску душа и взялась за кран.
Ее крик эхом отозвался в выложенной розовым кафелем ванной.
Избитый, в крови, но, без сомнения, живой, в ванне лежал Рэндалл Портер.
Ее муж.
25
— Ты отлично выглядишь. — Бывший посол Соединенных Штатов в Монтесангре поднялся на ноги, когда его жена вошла в гостиную. — Но мне ты все-таки больше нравилась со светлыми волосами. Когда ты перестала их подкрашивать?
— Когда лежала в больнице в Майами. Это было трудное для меня время. Я тогда не думала о цвете волос.
Лаура взглянула на Кея. Он не встал, когда она вошла в комнату, а сидел, развалясь, в мягком кресле, положив ногу на ногу и нервно ею покачивая. Для других он был олицетворением безмятежности, но Лаура чувствовала, что он вот-вот взорвется.