Что ж, это случилось не в первый раз. И если судить по сегодняшнему вечеру, то и не в последний.
– Не возражаете, если мы вернемся в квартиру? – спросила она.
"Я умираю… Умираю, потому что хочу, чтобы вы были Джеком. И знаю, что вы никогда не станете им". Но вместо этого она произнесла:
– Мне холодно. Да и пора уходить…
27
Франкфурт, октябрь, 1992 г.
– Мендельсон-штрассе, сорок три, – сказал Джек водителю.
Такси выехало из аэропорта. Как это всегда бывало в октябре, когда Джек прилетал во Франкфурт, он удивился тому, что дома приходится ездить в ревущих и прыгающих на плохих рессорах такси, а в Германии, проигравшей мировую войну, таксисты сидели за рулем элегантных и бесшумных "мерседесов".
Машина мчалась по автобану, и его мысли переключились на сегодняшний прием – Хони Кэролл каждый год устраивал чествование автора, чья книга была опубликована на большинстве иностранных языков. В этот раз героем года стала Грейс Траскотт.
Грейс. Джек ощутил тяжесть внутри. Это все от икры и шампанского, которым пичкали его в первом классе. Нужно было отказаться.
Нет, причиной была не обильная еда. Причина была в ней.
И через девять с половиной месяцев потребность видеть ее, касаться ее была такой же неистребимой, как вечный огонь на Арлингтонском кладбище. Ему нужно справиться с этим чувством, которое теперь стало бессмысленным.
Джек заставил себя не думать о Грейс. Клотильда Гранди в этом году составила основу его бизнеса. Семидесятилетняя писательница обогнала всех со своим roman a clef[34] о тех годах, когда она была певицей в кабаре, а заодно агентом Сопротивления в прогнившей атмосфере оккупированного нацистами Парижа.
Бертельсманн сделал небольшой заказ на эту книгу, однако никто не ожидал, что немцы так увлекутся романом о временах нацизма. В Италии Риццоли все еще боролся за право публикации с Монтадори. И теперь, когда Джек уговорил Клотильду вернуться во Францию и заняться рекламой своего романа, «Ашетт» и "Ле Пресс де ля Сити" скорее всего передерутся из-за книги.
Но сейчас, после долгого ночного полета, он хотел только одного – добраться до своего пансиона и упасть в постель. Интересно, выучила ли фрау Штруц еще несколько слов по-английски? Он подумывал – как это делал ежегодно – о том, чтобы заказать номер в одном из роскошных отелей: «Интерконтиненталь» или «Парк». Но спартанские условия в пансионе Штруц с лихвой компенсировались его близостью к книжной ярмарке и ценой – шестьдесят долларов за ночь вместо четырехсот.
Кроме того, несмотря на придирки старой фрау, он бы, наверное, скучал по ней. Кто еще постирает белье за ночь и не возьмет за это ни гроша? В течение двадцати лет в октябре он приезжал к фрау Штруц – это был срок куда более долгий, чем их брак с Натали.
Странно, подумал Джек, в последнее время я считаю время неделями, месяцами, годами. Время, проведенное в разлуке с Грейс. Девять месяцев и две недели – если считать точно.
Черт, я должен похвалить сам себя. Продано более четырехсот тысяч экземпляров "Честь превыше всего" – тем самым я вытащил «Кэдогэн» из финансовой пропасти и в придачу укрепил собственное положение.
Но чего он достиг как любовник? Как мужчина?
Джек почувствовал, как внутри все переворачивается. Сознание того, что он увидит ее, будет рядом с ней – ровно через десять с половиной часов – не помогало.
Потребуется хорошая анестезия. Джек смотрел в окно машины на прямоугольные небоскребы, возвышающиеся за проносящимися ровными зелеными полями. Интересно, как выглядел этот город перед войной? Ему говорили, что это был прелестный город, но половина его была при бомбежке обращена в руины. Конечно, оставались мощеные булыжником улочки Старого Саксенхаузена, но они существовали только для туристов – что-то вроде Диснейленда для тех, кто обожает грызть свиные ножки и поглощать пиво в бесчисленных пивных. Облик Франкфурта, который он знал, определялся громадными зданиями со стеклянными фасадами. Уродливый памятник немецкой коммерции и человеческой способности к выживанию… Но в то же время он напоминал о том, что было потеряно и ушло безвозвратно.
Джеку не надо было напоминать об утерянном. Он видел Грейс повсюду. В «Ньюсуике» и «Пипл», на приеме в издательстве и в других местах.
И на выставке собак и пони, устроенной на прошлой неделе для рекламы будущего издания книги в мягкой обложке, когда только полированная крышка стола красного дерева шириной в три метра разделяла их…
Такси ехало по Фридрих-Эберт Анлаге. Справа от Джека была ярмарка – неуклюжее нагромождение зданий из белого камня и стекла. Скоро они будут заполнены издателями, агентами, редакторами из более чем пятидесяти стран мира. Бизнесмены забегают в поисках покупателей книг на финском и французском языках или попытаются приобрести издательские права для своих компаний, набросятся на сенсационные книжные новинки – наподобие романа Клотильды Гранди, как Джек надеялся.
Такси остановилось из-за затора, и Джек внезапно вспомнил о Бенджамине. Сколько тому пришлось выложить денег, чтобы заполучить номер в Парк-отеле? Мальчик разозлился, когда Джек сказал ему, что «Кэдогэн» не оплатит счет за гостиницу. Он пытался объяснить сыну, что если пансион фрау Штруц хорош для него, то он подходит и для рядовых сотрудников фирмы. Какой-то миг Бен выглядел так, будто вот-вот взорвется, но отступил и согласился заплатить за гостиницу из своего кармана. Бог знает, на кого он хотел произвести впечатление.
Джек провел рукой по лицу. Сон – вот все, что ему нужно сейчас. Несколько часов сна – и он будет в полном порядке.
Такси подъехало к немного обветшавшему особняку, укрывшемуся среди деревьев. Этому зданию конца XIX века повезло – оно избежало бомбардировки союзников, а потом его разделили на квартиры.
Поднявшись на третий этаж, Джек позвонил. Фрау Штруц – высокая широкобедрая матрона с коротко стриженными седыми волосами – встретила Джека с той же военной прямолинейностью, что и последние двадцать лет. Она провела его в номер, выходивший на лужайку перед домом, – большой непритязательный номер с двуспальной кроватью, умывальником и мебелью «Формика». Однако кровать – о, Боже! – была застелена легчайшим одеялом с гусиным пухом, а простыни были чистыми, белыми и до хруста накрахмаленными.
Интересно, где остановилась Грейс? – подумал Джек, снимая измятую одежду. Он забыл спросить об этом у Нелл Соренсен, вернее, сознательно не захотел посвящать ее в свои дела.
Точно так же он не хотел спрашивать, встречается ли Грейс с кем-нибудь. Он пытался представить ее с другим мужчиной, как она пьет с ним по утрам кофе – вся взъерошенная и сладко пахнущая средством для придания мягкости тканям, которым злоупотребляла, чтобы простыни не мялись, когда у нее не было времени сложить их.
Все! Хватит!
Джек мысленно нарисовал себе массивную стальную дверь, захлопывающуюся со щелчком. Окончательно и бесповоротно. Именно так он должен вести себя, если хочет вычеркнуть Грейс из своей жизни.
Засыпая под хрустящим одеялом на твердой, как камень, кровати фрау Штруц, Джек пытался представить, как будет одета Грейс, когда он ее увидит? Надушится ли она «Опиумом», духами, которые он купил ей в прошлом году, возвращаясь из Франкфурта домой?.. И вспомнит ли она, что завтра будет девять месяцев, две недели и три дня с тех пор, как они в последний раз были близки?
Прием агентства «Кэррол» всегда происходил в одном и том же месте – в картинной галерее в Соссенхайме, в двадцати минутах езды от центра Франкфурта. Но стоило прокатиться, чтобы увидеть все это, думал Джек, вылезая из такси.
В отличие от огромных, излишне декорированных банкетных залов отеля, где проходило большинство приемов книжной ярмарки, галерея «Люксембург» представляла собой вереницу залов, переходящих один в другой через широкие арочные проходы – чистых, светлых и пустых, за исключением ультрасовременной живописи на стенах и случайных модернистских скульптур.
Джек вручил лакею пальто и взглянул налево, где был устроен буфет – не обычная «тяжелая» немецкая еда, а устрицы и морские моллюски на блюде с кусочками льда, листья цикория, разложенные, как лепестки роз, на каждом из них лежала черная икра; кусочки какого-то мяса, завернутые в листья, деревянная тарелка с вареной зеленой фасолью и лесными грибами. Все это выглядело так соблазнительно, что Джек пожалел, что у него нет аппетита.
Но физический дискомфорт, связанный с приемом, мгновенно улетучился, едва он увидел Грейс. Она стояла первой в цепочке сотрудников, принимавших гостей. Помимо нее здесь был Хэнк, Джинн Рэнсом, которая отвечала за издательские права «Кэррола» за рубежом, и Дуглас Крюгер, в чьи обязанности входило искать заграничных издателей. Грейс выглядела великолепно. На ней было прозрачное узкое платье до колен с чудесным голубовато-зеленым рисунком, плечи были обнажены, а грациозную шею украшал бриллиантовый кулон. В ушах – бриллиантовые серьги. Волосы были убраны назад со лба и перевязаны черной бархатной лентой.
Неожиданно Джек заметил, что пожимает чью-то руку. Это был шведский издатель, с которым он обедал всего месяц назад, но чье имя выпало у Джека из памяти. Затем, слава Богу, он припомнил его:
– Рад видеть вас, Свен, вы хорошо выглядите. Уладили проблему с вашим агентом?
Долговязый бородач-швед кивнул, энергично встряхивая кисть Джека обеими руками.
– Да. Я его уволил. Какой толк платить тысячу долларов в месяц, если я узнаю об этих книгах еще до того, как он приходит ко мне?
Дородная, похожая на почтенную мать семейства, Франческа Дзентерро кинулась к Джеку и расцеловала его в обе щеки.
– Слушай, я воздержусь от всех платежей твоему «Кэдогэну», пока ты не возьмешься за здоровье. Посмотри на себя! Такой тощий! Ты что, много работаешь?
– Это все перепад во времени, – успокоил он ее, смеясь, хотя, действительно, похудел так, что смокинг болтался на нем.