Наконец Корделия нарушила тишину.
– У меня есть снимок музея, недалеко от Копенгагена, который Юджин сделал, когда мы в последний раз ездили в Европу, – он говорил, что если когда-нибудь построит дом своей мечты, он будет выглядеть именно так.
Корделия смотрела не на Нолу, а в какую-то точку поверх ее головы. Глаза блестели, но, вероятно, это было лишь отражением света люстры на ее тонком лице.
– Музей современного искусства в Луизиане, – сказала Нола, улыбнувшись тому, что в Дании тоже есть Луизиана. – Йорген Бо был его архитектором. Я всегда хотела увидеть именно этот музей…
– Он на самом деле изумителен… Надеюсь, вы когда-нибудь его увидите. Потому что при первом взгляде на ваш проект я подумала именно об этом музее в Луизиане. Не о самом музее, а о его духе. Думаю, завтра вы убедитесь в этом, когда посетите нашу библиотеку.
Нашу. Это слово повисло в воздухе между ними.
– Я должна идти, – сказала Нола, – уже поздно. К тому же мне еще надо устроиться на ночлег.
Она поднялась с трудом, ощущая, что оттоманка, восточный ковер под ногами и даже стены давят на нее своей тяжестью.
И тут что-то вполне реально надавило на нее – маленькая ручка, легкая, как крылышко мотылька, но удивительно сильная.
– Не уходите. – Впервые Корделия улыбнулась искренне, и эта улыбка озарила ее лицо сиянием, которое Нола за всю свою жизнь видела лишь однажды – на лице своего отца. Что-то сжало ее горло, а глаза защипало. – Я очень хочу, чтобы вы познакомились с одним человеком, – продолжала Корделия, – он мой близкий друг, я говорила вам о нем – Габриэль Росс. – Она подняла ликерный стаканчик, словно предлагала тост. – Он придет с минуты на минуту. Я уверена, что он тоже будет рад встретиться с вами. Вы ведь останетесь на ужин, не так ли?
– Ханна, я так рада, что ты смогла приехать!
Корделия протянула руку и была приятно удивлена твердостью ответного рукопожатия. Этого трудно было ожидать от девушки, одетой совсем как хиппи, которыми так увлекалась Грейс в этом же возрасте – джинсы и мешковатая черная хлопчатобумажная блузка. Длинные темные волосы обрамляли продолговатое нежное лицо.
– Они не смогли найти для меня приходящую няню.
Одураченная невозмутимым выражением лица Ханны, Корделия на миг смешалась, но потом поняла, что Ханна привыкла так шутить, и рассмеялась. Стоявшая рядом с ней Грейс тоже засмеялась и шутливо толкнула Ханну в бок.
Когда Ханна, Крис, Грейс и Джек вошли в дом, Корделия почувствовала, что, вопреки ее страхам, все будет отлично.
Крис, которому исполнилось шестнадцать, стал еще выше, чем при их последней встрече. Он чуть поправился. Корделия, правда, подумала, что было бы неплохо, если бы завтра на церемонии открытия на нем было надето что-нибудь другое, а не сегодняшние шорты и майка. Вскинув голову привычным движением, он убрал с лица шелковистые каштановые волосы и протянул Корделии ладонь, протрубив густым баритоном, появившимся у него недавно:
– Держи пять, Нана.
Грейс тоже выглядела пополневшей, но не так, как Сисси – в ней просто появилась приятная мягкость, черты лица стали не столь резкими, угловатая фигура округлилась. И неужели на ней платье? Корделия уже и не помнила, когда Грейс надевала что-либо, кроме джинсов или, в особых случаях, нарядных брюк.
Она поцеловала Грейс в щеку и уловила запах зеленых яблок. Наверное, она вымыла голову одним из тех модных шампуней из корзинки с туалетными принадлежностями, которую Корделия послала ей на новоселье. Это тронуло ее.
– Как вы долетели?
– Неплохо. Мы застряли в «Шарлотт» примерно на полчаса, но потом все прошло гладко.
– Надо было мне встретить вас в аэропорту.
– Что ты, мама… Ты можешь представить, как мы встаскиваемся в твой «бьюик» с ворохом чемоданов и сидим на голове у тебя и Холлиса? Мы взяли напрокат микроавтобус в аэропорту. И я смогла устроить Ханне и Джеку экскурсию по городу всего за десять долларов.
– Не давайте ей дурачить себя, она просто обожает все контролировать, – Джек засмеялся, обняв жену за талию. Он напомнил Корделии булочника, у которого она обычно покупала хлеб, огромного мужчину с руками, выпачканными мукой, который обращался со своими батонами с бережностью хирурга. – Грейс – на командном посту, все остальные – в тылу.
Корделия привстала на цыпочки, когда этот необыкновенно высокий человек наклонился, чтоб поцеловать ее в щеку.
– Ну что ж, заходите, заходите, – звонко сказала она. У нее стало необычно легко на сердце, когда она проводила Грейс и Джека в залитую солнцем парадную комнату. Крис поднялся с Ханной наверх показать ей дом. – Я скажу Нетте, чтобы она принесла кувшин с охлажденным чаем. Надеюсь, что все вы проголодались и никто вас не заставлял есть в самолете эту жуткую еду. У нас будет ранний ужин с жареным цыпленком и картофельным пюре.
– Нет, мама, вооруженный человек в маске приставил «Люгер» к моей голове и приказал: "Ешь макароны с мясом или ты умрешь!" – Грейс сбросила туфли на высоких каблуках и улеглась на софе с ситцевой обивкой, стоявшей в эркере. Она делала так с четырнадцати лет.
– Плохое питание – вовсе не повод для смеха, – фыркнула Корделия, однако и сама не смогла удержаться от улыбки.
– Поддерживаю предыдущего оратора, – отозвался Джек. – Начиная с «Шарлотт», я все время слышу, что Нетта собирается нас здесь откармливать – как будто я в этом нуждаюсь.
Он похлопал себя по животу.
– Папочка! Папочка! Ты просто обязан взглянуть на это! – сияющее лицо Ханны появилось в дверях. – Настоящая башня с винтовой лестницей – ну совсем как в старом фильме!
Джек, уже направлявшийся к выходу, чтобы занести в дом багаж, покорно позволил увести себя наверх.
Корделия осталась наедине с дочерью впервые со дня ее свадьбы. Грейс твердила, что собирается навестить мать, но всегда что-то случалось и она не могла приехать. Поэтому сначала она послала сюда Криса, который всегда радовал Корделию, но все-таки не так, как если бы они приехали все вместе. Ей хотелось так много сказать Грейс – о том, как она скучала, и о том, как рада за нее и Джека… Но внезапно она почувствовала странную неловкость и даже некоторую застенчивость.
– Сисси извиняется, что не смогла приехать, – сообщила Корделия. – У мальчиков тренировка, а у нее неотложные дела. Но к ужину будет.
Грейс захихикала, зажав рот рукой.
– Ой, мама, никогда не думала… Но я действительно рада, что приехала. Здесь все так же, как было в те годы, когда мы навещали бабушку, когда я была ребенком, до того, как…
– До того, как начались осложнения между нами – ты это хотела сказать?
Грейс сидела, закинув ногу на ногу. Она изучающе взглянула на мать.
– Ты изменилась, мама.
– Да, я перестала красить волосы. У них появился какой-то забавный фиолетовый оттенок, как у старых леди. Поэтому я решила вернуться к натуральному цвету.
Она коснулась кончиков своих серебряных волос. Корделия носила прическу «паж», и ее локоны были завиты внутрь чуть ниже подбородка.
– Ты просто красавица. И прекрасно знаешь, что я имела в виду. – Опершись локтями на колени самым неаристократическим образом, Грейс добавила: – Я хотела сказать, что ты сейчас выглядишь гораздо более спокойной… более искренней. Может быть, это связано с определенным человеком в твоей жизни? – Ее глаза сверкнули.
– Что ж, если искренность – это болезнь, то она, безусловно, заразная, – Корделия зарделась, – и если хочешь знать, несерьезная.
– Что – болезнь или Гейб Росс?
– Ты насмехаешься надо мной.
– О, мама, ничуть! Я буду в восторге, если ты будешь так же счастлива с мистером Россом, как я в замужестве с Джеком. И судя по тому, что я знаю, все это довольно серьезно.
– Ты имеешь в виду мои письма? – удивилась Корделия.
Она-то думала, что была достаточно скрытной – только упоминала о Гейбе время от времени, рассказывала о его работе в саду.
– Мне хорошо удается читать между строк.
– Он просил меня выйти за него, – еще глубже вздохнула Корделия и откинулась на спинку глубокого кожаного кресла с темно-красной обивкой из плюша – любимого кресла Юджина.
– Замечательно!
– Нет, не замечательно. Потому что я скажу ему "нет".
– Ты еще не отвергла его?
– Нет, но…
– Мама, в чем дело? – Грейс вскочила, замахав в отчаянии руками. – Он что, ковыряется в зубах после ужина? Оставляет дверь в туалет открытой, когда писает? Носит темно-синие носки с коричневыми ботинками?
Корделия вспыхнула.
– Совсем необязательно дерзить мне, юная леди… Она замолкла, как будто каким-то образом включила радио и услышала свое старое выступление, в котором, опираясь на Библию, призывала грешников придти к Иисусу Христу. Она опустила гневно воздетый палец.
– Грейс, конечно, это не так. Нет, так, но… по-другому. Я просто не могу представить нас обоих вместе… Я имею в виду – мы так непохожи друг на друга.
– О, Боже, именно это я всегда твердила о Джеке. – Глаза у Грейс заблестели. – И смотри, к чему мы пришли. Я никогда не была так счастлива, как сейчас.
– Это не просто вопрос несхожести, – возразила Корделия, – дело в том, что… мы вращаемся в разных кругах.
– Ты хочешь сказать, что Блессинг не одобрит твоего брака с Гейбом Россом?
– Лично мне все равно, что думают другие, однако мы не можем отгородиться от общества. Во что превратится моя жизнь, если я не смогу видеть старых друзей?
– Твои настоящие друзья желают тебе счастья. И кроме того, Габриэль Росс не единственный здесь человек, который у всех на виду. Не пора ли тебе признать, какой необычной женщиной являешься ты сама? Кто из друзей сделал хоть половину того, что сделала ты? Думай обо всех сплетнях и пересудах за спиной, которые последуют за твоим замужеством, как еще об одной вершине, на которую придется взойти.
Корделия, пораженная похвалой дочери, удивила себя еще больше, признавшись:
– Он единственный мужчина из всех, кого я знала – помимо твоего отца, – который видит вещи такими, какие они есть. Но Гейб видит не только… большое. Он понимает всяческую мелочь тоже… И он… никогда бы не солгал мне. Я уверена в этом так же, как уверена, что Сисси будет запихивать в нас свой противный салат до второго пришествия Христа. – Она коротко засмеялась, хотя была ближе к тому,