– Мы с ней пели песни. У вас такие удивительные песни… как у врагов!
– У врагов? – не выдержал Макар.
– Как будто вы детские враги.
– Враги своим детям? – расшифровал он.
– Да!
– Почему это?
Катерина удивленно вскинула на него глаза.
– Ты знаешь песню про кузнечика?
Илюшин едва не сознался, но в последний момент передумал.
– Не уверен… О чем она?
– Это страшная песня! – без всякой насмешки сообщила девушка. – В траве сидел кузнечик. Он был милый, как огурец. Ты видел огурец?
– Да, встречался пару раз…
– Как молодой огурец, – уточнила Катерина. – Тоненький. – Она подняла указательный палец. – Вот такой. А потом пришла жаба и съела его. Она его не пожалела. Они оба зеленые, кузнечик и жаба, но она жирная и большая, а он маленький и худой. Хрупкий, как старый человек. За ним идет смерть, а он не знает об этом. Не догадывается, что ему остался совсем короткий кусочек жизни. Она сожрет его. Но смерть никогда не наедается досыта. Ей всегда мало! Она поползет дальше, искать новых кузнечиков. Вот о чем эта песня.
Катерина устремила взгляд вдаль, на море. Илюшин посмотрел на ее чистое задумчивое лицо, и внезапно его пробрала дрожь.
– Лала часто пела ее со мной… – добавила она, помолчав. – Но мне не нравилось! Я не хотела так! Я придумала заново.
– Как это – заново?
Катерина почесала нос и вдруг тихонько запела, почти речитативом, едва намечая голосом мелодию:
– В траве сидел кузнечик, совсем как огуречик, совсем как огуречик, зелененький он был! Представьте себе, представьте себе, совсем как огуречик! Представьте себе, представьте себе, зелененький он был!
Илюшин, совершенно завороженный, смотрел на нее.
– Но вот пришла лягушка! – Катерина стала петь громче. – Прожорливое брюшко, прожорливое брюшко, и не нашла его. Лишь травка и цветочки, зеленые листочки и две болотных кочки – и больше ничего!
Лицо ее изменилось. Из него исчезла вся ребячливость. Глаза враждебно сузились, острый подбородок выдвинулся вперед, и она внезапно пугающе напомнила Илюшину Ольгу Гаврилову – на том самом автопортрете, который так удивил Бабкина.
– А маленький кузнечик,
Веселый огуречик!
Веселый огуречик
Бежит, бежит вперед!
Голос ее набрал удивительную силу. Теперь это была отчаянная песня, воинственная песня, с которой армия могла бы идти на врага. Это был гимн, прославляющий торжество жизни над смертью.
– Он будет кушать травку,
Не трогать и козявку!
Не трогать и козявку!
И больше не умрет!
Последние слова она отчеканила с вызовом и изо всех сил хлопнула по земле.
Воцарилась тишина.
– Какая замечательная песня, – придя в себя, сказал Илюшин. – Она гораздо лучше той, первой.
– Да, – с достоинством кивнула Катерина.
– Она понравилась твоей… лала?
– Ку-у-урва! – протянула девушка.
– Что?
– Заткнись, стерва! – Катерина наотмашь мазнула ладонью по воздуху. – Сука!
Она с вызовом взглянула на Илюшина.
– Вот так ей понравилась моя песня!
Макар помолчал.
– Она тебя ударила, – наконец сказал он.
Катерина кивнула.
– Я все равно пела. Никогда больше кузнечик не умер. Он все время был живой, пока эта песня оставалась у меня. Я не отдавала ее старухе. Она злилась очень-очень! Кричала на меня!
С губ ее сорвалось ругательство, которое в любой другой обстановке прозвучало бы чудовищной грубостью. Но здесь его вопиющая неуместность как будто лишала его всякой силы.
– Крутой, однако, нрав был у бабульки, – пробормотал Илюшин. – Катерина, можно спросить? Почему ты не разговариваешь с людьми? Зачем притворяешься немой?
Она поднялась, наклонилась за термосом. Лицо снова стало непроницаемым и отчужденным. Даже глаза изменились, и прекрасный их синий цвет стал оттенком льда, а не моря.
– Им это не нужно.
– Вы что, издеваетесь надо мной? – спросил Илюшин.
Эта фраза традиционно принадлежала Бабкину, и оттого Макар злился вдвойне. Это Серега должен был страдать, жаловаться на издевательства и мрачно смотреть исподлобья подобно человеку, которого позвали в гости на шашлыки и водку, а выставили на стол тарелку тертой моркови и напиток «Буратино».
– Что еще за русская старуха? Откуда она вообще взялась?
Агата с менеджером по имени Илиодор переглянулись и одновременно пожали плечами.
Ну да, равнодушно сказали они, жила она здесь… Года два как померла, а может, и больше. Кому какая разница!
– То есть как? – растерялся Илюшин.
– Нет, я слыхал, конечно, о греческом раздолбайстве, – задумчиво сказал Бабкин. – Но чтоб настолько…
– Про раздолбайство переводить не буду, – мрачно сказал Ян. – Макар, от кого вы про нее услышали?
– Разведка донесла.
Илюшин был практически уверен, что теперь знает ответ на вопрос, откуда у их переводчика такой уровень владения русским. Должно быть, Ян помогал Катерине ухаживать за старухой. И уж конечно, ему известно о том, что девушка не немая.
Судя по тому, как старательно юноша избегал его взгляда, Ян тоже понимал, где Макар раздобыл новые сведения. Но оба делали вид, что Катерина тут ни при чем.
Она была дряхлая и сумасшедшая, наконец сказала Агата, и ее родственники наверняка были только рады от нее избавиться. Пришла однажды в отель и бродила тут, как привидение, пугая клиентов. Хвала богам, Андреас согласился приютить ее у себя. Все думали, она вот-вот помрет, но греческий климат целителен и благотворен: старушонка протянула раз в десять дольше, чем от нее ожидали. Она не понимает, почему из-за этого столько шума.
– А если у нее остались родственники в России? Дети, внуки?
– Так приезжали бы и искали свою каргу, – с восхитительным бесчувствием заявила Агата. Илиодор горячо закивал.
– Есть что-нибудь еще, что мне нужно знать? – поинтересовался Макар. – Русская община? Монастырь с русскими монахами, которые последние сорок лет обитают в местных скалах? Вы ничего не забыли?
Менеджеры заверили, что все остальное ему известно.
– У меня есть новости, – со значением сказал Сергей.
Они поднялись в свой номер. Ян остался внизу.
На столе стоял открытый ноутбук.
– Ты подобрал пароль, – уважительно сказал Макар.
– Допустим, не сам. Пришлось кое-кого напрячь.
– Рассказывай.
Бабкин сел за стол.
– Большинство писем – от клиентов. Плюс обычная переписка с подругами. Но есть одиннадцать писем со странным содержанием.
– Странным – в каком смысле?
– Пишет мужик. Явно были знакомы раньше. Хочет встретиться и что-то обсудить. Что именно – не объясняет, выражается намеками. Гаврилова ему ни разу не ответила, а если ответила, то не из своей почты.
– Или удалила письма.
– Свои удалила, а его оставила? Вряд ли.
– Как зовут-то мужика, известно?
– Известно. Дмитрий Синекольский. А теперь самое любопытное: последние два года он живет здесь.
– Где – здесь?
– В Греции. Пишет, что сначала путешествовал по Криту, потом по островам, теперь осел на континенте. Последнее письмо датировано шестым июня.
– А после? Тишина?
– Да. Я тебе скомпоновал их вместе и переслал на почту.
– С Гавриловым разговаривал? – быстро спросил Илюшин.
– Обижаешь! Нет, конечно. Теперь спроси меня, мог ли Синекольский знать, где остановилась Гаврилова.
– Мог?
– У нее страницы в социальных сетях, «Фейсбуке» и «ВКонтакте», где она пишет, куда поехала, и каждый день выкладывает снимки. Точнее, выкладывала. Информация открытая, доступна всем. Я сам нашел ее за две минуты. А теперь спроси меня, есть ли у нас фотография самого Синекольского.
– Есть?
– Отправлена тебе следом за его письмами. В наш век интернета работать стало намного проще. Он зарегистрирован в «Одноклассниках», и там в профиле его снимок. Не слишком качественный, но опознать можно.
Макар удовлетворенно кивнул:
– Серега, ты молодец.
– Я-то да. А вот тебя куда понесло с утра пораньше? И что за история со старухой?
Илюшин вкратце рассказал о Катерине.
– …по ее словам, Гаврилова сама села в машину, без всякого принуждения. А теперь ответь мне, Серега: кто будет разъезжать на большой черной машине, читай – на джипе, по маленьким греческим городкам?
Бабкин хмыкнул.
– Вот именно, – кивнул Макар. – Готов спорить на половину твоего гонорара, что это русский.
Иногда, думал Бабкин, фортуна сыщика улыбается тебе там, где этого совершенно не ждешь. И это, с одной стороны, радует. А с другой, начинаешь нервно почесываться и думать, где же тебя настигнет провал. Ибо чаши удачи и неудачи всегда находятся в равновесии, и если где-то прибыло, то в другом месте непременно убудет.
Правда, Илюшин эту его нехитрую философию всегда высмеивал. Но Илюшин высмеивал все.
Так что услышав, что Макар нашел Синекольского, Сергей сразу сказал: везение закончилось.
Очевидно, с этим парнем они должны были намучиться. Попробуй отыщи русского чувака во всей Греции. Однако Макар не стал искать во всей, он взял телефонный справочник, посадил рядом Яна и принялся с его помощью обзванивать отели в Неа Калликратии.
Синекольский мог жить не там, а в любом другом месте. Или снять квартиру. Или вообще уехать, заметая следы.
Но на пятнадцатом звонке приятный женский голос ответил Яну, что господина Синекольского нет в номере, может быть, ему что-нибудь передать, когда он вернется?
Вот тут-то Сергей и сказал, что их везение закончилось. Вычерпали они его одним половником.
– Это мы еще посмотрим. – Макар обернулся к Яну. – Собирайся, мой друг. Поехали в Калликратию.
– Я не могу! Через полчаса должны привезти продукты на кухню, я помогаю разгружать!
Илюшин взлохматил светлые волосы и вдруг ухмыльнулся. Очень эта ухмылка Бабкину не понравилась.
– Забудь и думать, – сказал Сергей.
– Рубашку привезу, – пообещал Макар. – Однотонную. Серую. Может быть, даже черную!