– Ты с ума сошел!
– Не знаю, правда, как вы собирались это реализовать… И даже предполагать не хочу.
– Я ее не убивал!
Гаврилов вдруг выдрался из кресла и, издав утробный рык, двинулся на Макара с неотвратимостью лавины. Облапив Илюшина, вмяв его в себя, как ребенок игрушку, Петр Олегович забубнил ему в ухо, мерно раскачиваясь вместе с ним:
– Не убивал, богом клянусь… что хочешь бери, только не уезжай… дом есть в Подмосковье, газ проведен, соседи нормальные… возьми! хочешь, прямо сейчас перепишу! Только найди, найди ее… мне бы только поговорить с ней, понимаешь? спросить, почему, зачем она так со мной…
В следующий миг Бабкин разорвал эти дикие объятия. Слегка потрепанный Макар в сердитом изумлении уставился на Гаврилова.
– Совсем вы ополоумели, Петр Олегович.
– Участок… двадцать соток… – бормотал тот, глядя перед собой слезящимися глазами.
– Вы ее прикончили?
– Нет! Никогда! Я бы пальцем ее не тронул!
– Что? – Илюшин фыркнул. – Да вы ее били! Постоянно! Войдете в легенды отеля: даже горничных не стеснялись!
– Что? Горничных?.. Как это, зачем…
– Здесь полно свидетелей вашего рукоприкладства! И попробуйте только мне сказать, что это не так! Вы ей пощечины давали, при всех, не стесняясь!
Гаврилов вскинул голову:
– Ей это нравилось! – отчаянно выкрикнул он.
– Прекратите.
– Клянусь! Она сама меня просила!
– Так оно обычно и бывает, – со знанием дела поддакнул Бабкин. – Живет себе женщина, чувствует – все хорошо, но чего-то не хватает. И просит мужика своего: начисти мне рыло, милый. А то как-то пресно все стало, скучно. Если повезет, он ей еще и пару ребер сломает. Ну, знаешь, бонусом!
Гаврилов бессмысленно уставился на Сергея.
– Оля м-м-меня п-п-просила, – заикаясь, повторил он.
И застыл посреди комнаты, пошатываясь – сутулый, багровый, до уродливости несуразный.
Бабкин мысленно сплюнул.
Однако Макар очень внимательно посмотрел на клиента и, похоже, увидел что-то такое, чего Сергей не разглядел. Он развернул стул спинкой к Гаврилову и сел.
– О чем она вас просила?
– П-подраться…
– Вы практиковали игры? Для… э-э-э-э… оживления личной жизни?
– Нет, – сказал Гаврилов, к которому постепенно возвращался нормальный цвет лица. – Это никакие не игры.
Он чувствовал себя так, будто совершает предательство, выворачивая наизнанку их с Олей жизнь. Это было частное, неприкосновенное, а самое главное – это было только Олино, и он не имел права пускать туда чужаков. Но иначе они бы уехали. Он не мог позволить им уехать.
В свое время ему пришлось долго и мучительно плутать в лесу из недомолвок, намеков и завуалированных требований. На Ольгу словно было наложено заклятье немоты, не позволявшее ей прямо сказать, чего она хочет. Десятки ее провокаций ни к чему не приводили, пока однажды, ощущая себя бестолковой собакой, не соображающей, чего требует от нее любимый хозяин, Гаврилов не ударил ее по плечу.
– Я должен был ее бить, – сказал Петр, не глядя на Сергея с Илюшиным. – Это был как бы… комплекс. Комплекс мер. – Никогда он не ощущал себя глупее, чем произнося это. – Начиналось с пощечины. Потом мог… по спине ударить. По рукам. Это должно было идти по нарастающей. В виде наказания за что-нибудь… как будто она меня спровоцировала. Понимаете?
– Нет пока. Все это заканчивалось сексом?
– Все это заканчивалось тем, что она на меня кидалась, – сказал Гаврилов и поднял на Макара совершенно трезвые глаза. – Как в фильмах… когда героя долго бьют, а потом он встает и убивает всех своих врагов. Это я был ее врагом. Она больше никому не могла это доверить.
Бабкин с Макаром переглянулись.
– Сначала вы ее били, а потом она давала вам сдачи? – уточнил Илюшин. – Это было… наказание? Она в чем-то провинилась и вы ее наказывали?
– Нет. Ничего общего. Я… – признаться в этом было труднее всего, – я не знаю, что это было. Она мне никогда не рассказывала.
– И вы не спрашивали?
Гаврилов закрыл глаза ладонью. Как им объяснить? Оля доверилась ему, и больше всего он боялся нарушить хрупкое равновесие, к которому они так долго шли. Его постоянно мучил страх – страх, что она все-таки уйдет, потому что он так и не понял, что за человек каждое утро просыпается и каждую ночь засыпает рядом с ним.
– Ей становилось легче, – сказал он наконец. – Я объяснил себе, что это такая… терапия. Научился ловить… чувствовать… понимать, когда это ей нужно. Сначала ее охватывало возбуждение, Оля много смеялась, вздрагивала от громких звуков… Тогда я начинал… вот это все. Она пряталась от меня, потом избивала в ответ и успокаивалась.
– Надолго?
– На месяц, два.
Гаврилов не стал рассказывать, как трудно ему было поначалу и как быстро он вошел во вкус, привык ее бить. Больше всего его страшило, что Ольга поймет это по его глазам. И тогда бросит его и найдет другого – того, кому придется преодолевать себя, чтобы ударить ее, как некогда и ему. Потому что, как бы нелепо это ни звучало, все это время его жена оставалась человеком, ненавидящим насилие.
Бабкин вопросительно взглянул на Макара. Он ничего не понимал во всей этой истории. Они ищут сумасшедшую? Тогда почему клиент твердит, что она не принимает таблеток?
– Ольга что-нибудь говорила? – неожиданно спросил Илюшин. – В процессе этой… экзекуции?
Гаврилов на секунду замялся. Но он выложил им так много, что скрывать что-то еще просто не имело смысла.
– Что я сдохну, а они будут жить.
– Они?
– Я не знаю, кого она имела в виду.
– Хоть какие-то предположения есть?
– Я не строил предположений! – взорвался Гаврилов. – Я тебе не Алиса в Стране чудес!
– Это что за внезапные сравнения? – озадачился Макар.
– Страшно открывать лишние дверцы, понимаешь? – горячо заговорил Петр. – Там ведь ни хрена не сад! Не розы, не карточная колода… Там, блин, черные дыры! Я бы все вынес. Все! Но – другой-то, другой человек, внутри которого эта дрянь! Он-то – вынесет? А если нет? Ты туда сунулся, хотел как лучше, а у него там кишки, грязь, гной, все в кровище… Я же не врач, не исповедник… не психолог, в конце концов! Если бы Оля захотела, она бы рассказала. Кто я, блин, такой, чтобы лезть? Я бы все для нее!.. – Он сжал кулаки. – Но вдруг будет хуже? Вдруг больнее? Это ведь не отмотаешь назад, как пленку, не залепишь пластырем.
Он хотел добавить, что пытался ее беречь, потому что никогда прежде ни в ком не встречал такого сочетания уязвимости и ярости, которое, кажется, испепеляло ее изнутри. Но не стал.
Илюшин молчал, постукивая пальцами по спинке стула. Второй сыщик стоял, прислонившись к стене. По непроницаемому взгляду темных глаз ничего нельзя было понять.
– Когда вы узнали про Синекольского? – спросил наконец Макар.
Из Гаврилова как будто выпустили воздух.
– Случайно увидел адресата у нее в почте, – бесцветным голосом сказал он. – Это человек из ее прошлого, Оля однажды случайно обмолвилась. Они вместе ходили в школу… и черт знает что еще делали! Я без понятия!
Этому Синекольскому, будь он проклят, был доступ туда, куда сам Гаврилов боялся даже заглядывать. Он знал о его жене то, что ему не было известно.
– Ольга что-нибудь говорила о нем? О его письмах?
Петр покачал головой.
– Я заподозрил неладное… Выяснил, что он здесь рядом… И тогда подумал, что… что…
– …что она приехала сюда не ради свадьбы, и не ради Греции, а ради своего приятеля? – спросил Илюшин.
Гаврилов молчал. Эта мысль пришла ему в голову уже после Ольгиного исчезновения. Сначала он лишь следил за парнем, но это оказалось совершенно бессмысленно. Тот ходил на море, жрал в ресторанах, вечером заваливался на убогие греческие дискотеки. Чего Петр хотел добиться своей нелепой слежкой, зачем он несколько дней подряд врал жене о причине своих отъездов в Неа Калликратию – этого Гаврилов не мог бы объяснить даже самому себе. Ему становилось спокойнее, пока он держал эту сволочь Синекольского в поле зрения, – вот в чем было дело. Как будто тот оставался в его власти.
– Она убежала к нему, – наконец сказал он. – Устала от меня. Он ее знает, они вместе выросли. А я чужой. Я не сразу понял… Но Ольга с ним, она жива, я это чувствую. Поэтому вы нужны мне. Вы умеете искать пропавших людей. Я хочу, чтобы вы нашли ее и вернули. Хотя бы на час. Только поговорить! Вы сможете убедить ее. Я не смогу.
– Чувак, ты не по адресу, – пробасил Сергей. – Найми местных спецов, они тебе отыщут ее в два счета…
– Я нанял четверых, – перебил Гаврилов. – Никакого результата. Они уверяют, что у Синекольского ее нет…
– Что значит четверых? Вокруг рыщут частные детективы?
Гаврилов отмахнулся:
– Что им здесь делать… Они следят за этим уродом.
– Синекольский меняет партнеров каждую неделю, – сказал Илюшин. – Сейчас живет с молодым греческим красавцем. Наши коллеги вам об этом сообщили?
– Это для отвода глаз!
– У него нет вашей жены.
– Я мог бы попросить у нее прощения… – бормотал Гаврилов. – Объяснить… убедить… Господи, она даже камеру не взяла с собой! Бедная моя девочка…
Сергей вопросительно посмотрел на Илюшина. Свихнулся мужик?
– Рубашку снимите, – попросил Макар.
– Что?
– Рубашку. Пожалуйста.
Диковато посмотрев на него, Петр стал расстегивать пуговицы. Но еще до того, как он высвободил руки из рукавов, Илюшин увидел все, что хотел. В правом подреберье у Гаврилова синела гематома, вторая отливала застарелой желтизной на плече. Плечи были покрыты синяками.
– Мне нужно посоветоваться с напарником, – сказал Макар.
В коридоре он рассеянно улыбнулся пробегавшей мимо горничной, и та вспыхнула как маков цвет.
– Притуши обаяние, – посоветовал Сергей. – Слушай, насчет драк-то он, похоже, не врет. Что будем делать?
Макар потер лоб.
– Для начала поговорим с Синекольским. Я очень надеюсь…
Он замолчал.
– На что? – спросил Бабкин, устав ждать.
– На то, что именно он брал в аренду черный джип