Илюшин глубоко вдохнул и продолжил копать, на это раз сдвигаясь правее. Глуховатый стук заставил его замереть.
– Вы что, ополоумели? – вслух спросил он.
С третьей коробкой пришлось повозиться, и, увидев то, что находилось внутри, Макар пожалел, что ему удалось ее открыть. Требовался небольшой перерыв. Илюшин порыскал по кустам, отыскал какую-то пахучую траву, натер ею носовой платок и сделал из него импровизированную повязку. Запах из гробов был почти не ощутим, но так он чувствовал себя спокойнее.
Четвертая коробка присоединилась к первым пять минут спустя. Судя по тому, что от тела осталась лишь горстка костей, оно было закопано первым.
Макар продолжил рыть, но стук больше не раздавался. Он отложил лопату, сел на землю и уставился на гробики. С него градом тек пот, который сразу же высыхал на ветру, и он отстраненно подумал, что его вдребезги продует во время этой эксгумации.
Четыре коробки выстроились поодаль. Они походили на упаковки для кукол. Макар допил воду, смочил лицо, и вытащил из рюкзака тонкие резиновые перчатки.
Ему не приходилось раньше заниматься ничем подобным. Он снова пожалел о том, что рядом нет Сергея. Солнце пекло все сильнее, а Макар не представлял, как на жаре поведет себя находка из первого ящика, и не хотел даже думать в эту сторону.
Он выбрал самый хорошо сохранившийся труп – непропорционально большая голова, скрюченные конечности. Осторожно ощупал череп, ища дыру или вмятину, но кость по всей поверхности оставалась гладкой.
– Профанация это все, – пробормотал Илюшин. – Экспертиза нужна.
Зашуршали кусты, и на поляну выскочила Катерина. Одним взглядом окинув раскопки, она уставилась на Илюшина.
Макар потянул к себе саперную лопату.
– Отличная была идея – отвлечь меня от камня рассказом о Гавриловой, – хмуро сказал он. – Ты молодец, девочка. Очень быстро соображаешь.
Катерина сбросила с плеч рюкзак – из него вывалились помидоры и три большие лепешки, один вид которых вызвал у Илюшина тошноту, – подошла к ящикам и что-то прошипела сквозь зубы.
– Булыжник ты зря притащила, конечно. И надпись на нем нацарапала зря. Я, правда, поздновато сообразил, что это надгробие. Надо было сразу связать его с твоей внезапно прорезавшейся речью. Спасибо, кстати, что не убила. Приложила бы сзади камушком по черепу, и лежал бы я, как эти четверо.
Девушка, вспыхнув, шагнула к нему. Илюшин перехватил поудобнее ручку лопаты.
Странно, но она не выглядела ни виноватой, ни испуганной.
– Ты дурак! – сердито сказала Катерина.
– Четверо младенцев, – сказал Макар. – Не знаю причин гибели, но подозреваю, своей смертью никто не умер. Судя по размерам, это новорожденные. Полиция проведет экспертизу и скажет точнее.
– Глупый дурак!
Не обращая на него внимания, она присела на корточки и начала прилаживать крышки к коробкам.
– Что ты делаешь? Катерина!
Девушка вскинула голову; синие глаза сверкнули гневом. Меньше всего Илюшин ожидал увидеть ее рассерженной.
– Илифиос!
– Звучит так, словно ты хочешь вызвать патронуса, – пробормотал Макар.
– Падла!
– Не самое уместное ругательство. Твоя русская старушка плохо тебя учила…
– Я спрятала их от нее! – перебила Катерина.
Не успел Илюшин возразить, как содержимое его рюкзака посыпалось на траву.
– Эй!
Яростно бормоча что-то под нос, девушка вытащила пару перчаток. Она действовала так уверенно, что Илюшину оставалось лишь в некотором ошеломлении наблюдать за ней. Он все же сделал попытку остановить ее, но Катерина повелительно ткнула пальцем в сторону, и Макар подчинился.
Девушка натянула перчатки и бережно вернула в гроб те кости, которые он успел вытащить. Перекрестила, певуче заговорила над ними по-гречески. Илюшин пытался понять, что она делает. Читает молитву? Просит прощения?
Как бы там ни было, ее гнев выглядел неподдельным. Он сидел в тени, наблюдая за ее скупыми, экономными движениями: как она поочередно закрывает крышки, ловко вбивает выскочившие из пазов гвозди его же собственной лопатой.
Закончив, девушка с сожалением посмотрела на разрытую яму.
– Ты прямо как белка, которая не знает, куда ей перепрятать орехи, – сухо сказал Илюшин. – Девочка моя, я жду объяснений.
Катерина что-то прошипела.
– По-русски, – попросил Макар.
Она поочередно опустила самодельные гробики в яму и не произнесла ни слова, пока не засыпала их землей. Притащила обратно слой травы и полила цветы питьевой водой из бутылки Илюшина.
– Это ты их убила?
– Их никто не убивал.
– Катерина, хватит.
– Никто! Они сами!
– Почему ты закопала их здесь? Это ведь твоих рук дело?
Катерина села на землю, подогнула под себя исцарапанные загорелые ноги. Помолчала, собираясь с мыслями.
– Это из-за старухи.
– Которая жила с вами? При чем здесь она? Не говори мне, что это ее дети.
Девушка машинально разровняла ладонью землю.
– Лала когда стала старая, стала плохая. В голове песок и трава, руки и ноги сильные. Много говорила про своего мужа. Она его убила.
– Что? – переспросил Илюшин, решив, что ослышался.
– Убила. Давно. Была молодая. Он бил ее, бил сына. Сын был маленький, лала его любила сильно. До сына сделала четыре… Как сказать? Эктроши… Когда врач вытаскивает детей из живота.
– Аборты? Четыре аборта?
– Да. Ей муж приказал. Пятого родила, он ее за это наказывал. Не хотел детей. Они шумные. Лала боялась, муж однажды убьет мальчика. Она вылила водку из бутылки, налила… как это… спирт…
– Спирт?
– Да, спирт, неправильный…
Катерина защелкала пальцами, силясь вспомнить слово.
– Метиловый спирт? – медленно сказал Илюшин.
– Да! Человек умирает, если пьет! Она уехала к маме, ему оставила бутылку. Понимала, что он будет пить без нее. Вернулась через три дня, он уже мертвый лежал. И с ним еще двое. Его друзья. Она такого не хотела, говорила, что не стала бы оставлять отраву, если бы знала. Но я думаю, она все равно бы оставила.
– А при чем здесь дети?
– Лала захотела вернуть своих детей. Говорила, они не на небе, а из земли стучат, зовут ее, им страшно и темно, их червяки кусают. Очень кричала, громко, и плакала. Пошла на кладбище, ходила там, искала. Старое кладбище! Еще когда деревня очень большая была.
– Ты хочешь сказать, – начал Макар, прозревая истину, – этих несчастных мертвых детей выкопала безумная старуха?
– Я выкопала! – Катерина сердито посмотрела на него. – Лала кричала. Плакала много, каждую ночь. У меня от жалости вот здесь иголками тыкалось. – Катерина стукнула себя маленьким кулачком в грудь. – Она нашла четыре могилы, где похоронили маленьких. Давно, очень много лет прошло, не знаю сколько. Она взяла лопату у Андреаса. Я подумала так: лала раскопает, увидит, что они мертвые, и у нее трава сгниет в голове. Корни вырастут из песка. Трава мягкая, корни жесткие, будут царапать изнутри.
– Ты вытащила трупы, чтобы эта сумасшедшая нашла только пустые гробы? – изумленно спросил Илюшин.
Катерина с гордостью кивнула.
«Индуцированный психоз», – подумал Макар. Однако ему была понятна логика ее поступка. Другое дело, что нормальный человек никогда не решился бы на такое.
«Начнем с того, что нормальный человек не стал бы притворяться немым».
– Лала пошла ночью. Раскопала первую. Там никого нет. Одну, вторую, третью. Я за ней следила, но далеко, чтобы она меня не увидела. Лала смеялась, говорила, что бог ее простил, забрал детей к себе. Она вернулась домой и спала целую ночь, а потом еще день. И поела. Я ее кормила. Она худая была, белая, как рыбья кость.
Илюшин представил, как Катерина кормит с ложки сумасшедшую старуху, отказывающуюся есть, пока не спасет своих нерожденных детей. Как она разрывает могилы, одну за другой, и вынимает то, что внутри.
У него по коже пробежал озноб. Все-таки было в этой девочке что-то жутковатое.
– Похоронила их здесь. Камень принесла. Чтобы все как надо. Еще крест.
– Где крест?
– Цветы, – кивнула девушка.
Ах, вот оно что, подумал Макар. Ты еще и цветы посадила в виде креста, безумное ты дитя.
– Почему ты их не вернула на место? Когда твоя несчастная бабушка утихомирилась?
– Нельзя так с мертвыми поступать! Мертвые хотят покоя.
Катерина, кажется, была всерьез поражена его вопросом.
– Ну да, ну да, – пробормотал Илюшин. – Как из гробов их вытащить, так все в порядке. А как снова захоронить, так покой.
– Не хотела трогать. Они были очень старые. Как сухие веточки. Веточка сама ломается. Тронешь – она пополам.
– Мне показалось, у одного из них сломана шея.
– Может быть. – На этот раз его предположение не вызвало у нее ни удивления, ни гнева. – Их семьи давно закончились. Не живут здесь. Никого не осталось. Это ничьи дети.
Солнце неумолимо доползло до того места, где сидел Илюшин. Он передвинулся в тень.
Ничьи дети…
Все-таки хорошо, что здесь нет Бабкина, подумал он. Серега чувствителен к такого рода вещам. С него сталось бы потащить давно усопших младенцев обратно на кладбище, где бы оно ни находилось.
Внезапно ему в голову пришла новая мысль.
– А их одежда? Не может быть, чтобы в греческом селе младенцев хоронили голышом. Они наверняка были нарядные, в каких-нибудь кружевных платьях…
Катерина удивленно взглянула на него.
– Оставила в гробу. Как будто они там полежали, а потом ушли. На небо. На небе одежда зачем?
«М-да, логично».
– Не рой здесь больше, – сказала Катерина. – Нельзя. Нехорошо. Ты чужой здесь. Не твоя земля, не твои люди. Язык не знаешь. Я помогла тебе искать, ты мне сделал плохое. Я здесь все берегу.
Илюшин сложил вещи в рюкзак. Он всегда быстро принимал решения, но сейчас его охватили сомнения.
Возможно, следовало сообщить полиции о захоронении в лесу. Илюшин размышлял, поможет ли это в поисках Гавриловой. Получалось, что нет. Тела пролежали в песке довольно долго – не неделю и не две. Они не имели касательства к его расследованию. На все остальное Макару было наплевать. Допустим, думал он, младенцы были умерщвлены; допустим, к этому причастна девушка с острыми птичьими чертами смуглого лица, – что ему до того? Как справедливо заметила Катерина, это не его земля.