– Очень злая, – нетерпеливо продолжал Андреас. Ему почудилось протестующее движение у двери, но меньше всего его мысли сейчас занимала бессловесная жена. – Но мы будем к ней добры. Просто заберем у нее монеты. Все-все! Отдадим их Мине. Пусть Мина купит себе сладкое.
– А ты не отберешь мою денежку?
– Ни за что!
– И не будешь бить Катерину?
Андреас усмехнулся. Как же просто оказалось купить расположение дурочки: один евро – вот цена ее симпатии.
– За что ее бить? Разве она в чем-нибудь виновата?
– Нет…
Он обнял Мину и на секунду прижался губами к ее мягким влажным коровьим губам.
– Ты моя умница. А теперь расскажи мне все. Когда Катерина дала тебе деньги?
На обратном пути Илюшин свернул налево от отеля и пошел вдоль обрыва, уходя от гостиницы все дальше и дальше, пока не добрался до пустынной площадки, откуда даже не видно было бухты с туристами. Выжженная солнцем трава шуршала под ногами, как нарезанная бумага. Он сел и стал смотреть на море.
Надо было собраться с силами и рассказать Гаврилову о своих выводах. Но кроме этого, Илюшин чувствовал, что ему требуется переварить рассказ Синекольского.
Он думал о двоих детях, от отчаяния задумавших убийство. О Русме, в которой он никогда не был. О человеке по имени Николай Белкин, убившем слабоумную Маню и неизвестную ему Аделаиду, и о десятках людей, живших вокруг и не вступившихся за женщину и ее дочь.
Потом он подумал про Бабкина и вытащил из кармана сотовый.
– Есть новости? – спросила телефонная трубка, не поздоровавшись.
– Есть, – сказал Илюшин. Он вдруг почувствовал такое облегчение, словно тонул и нащупал спасательный круг. Это был голос из другой жизни, где не били своих женщин и не калечили детей, где вещи были просты и понятны, а если и непонятны, значит, нужно было всего лишь сесть и спокойно в них разобраться. Он временами завидовал этой ясной простоте. А сейчас особенно остро ощутил, до какой степени ему не хватает не только Бабкина, но и его жены – не по отдельности, а обоих вместе, чтобы можно было сидеть у них на кухне, слушать, как они спорят, кому варить кофе, и быть включенным в их болтовню, в их счастье, в их смыслы, которые они сами создавали для себя, а не питались чужими.
На миг он испугался того, как глубоко эти двое проросли в его жизни. Потом вспомнил несчастного Синекольского и сказал себе, что есть вещи и пострашнее.
Бабкин что-то неразборчиво, но осуждающе пыхтел.
– Что?
– Долго, говорю, я буду слушать этот нудный прибой? Он мне еще в Греции осточертел.
– В Русме, надо думать, тебе больше нравится?
Бабкин помолчал, затем хмыкнул:
– Как ни странно, да. Ну, знаешь, лето же… Везде хорошо.
– Марию Шаргунову убил Николай Белкин, – сказал Илюшин.
– Откуда ты знаешь?!
– Синекольский раскололся. Белкин, похоже, был психопат.
– Это я уже понял, – сказал Сергей. – Мне тут порассказали про него…
– И они вдвоем его убили.
В трубке повисла тишина.
– Алло! – сказал Макар. – Ты там?
– Кто вдвоем?
– Гаврилова и Синекольский.
– Они же были совсем мелкие, – недоверчиво проговорил Сергей.
За это недоверие Илюшин готов был обнять его, если бы только подобные проявления чувств не были ему чужды. Десять лет проработать оперативником – и сомневаться в существовании детей, убивших отца одного из них. Да благословит Бог чистых сердцем, сказал он себе с насмешливостью, в которой была изрядная доля зависти.
– Мелкие, да. Хитрые. Умные. Заманили его на ферму Бурцева и сбросили в воду. – Макар опустил подробности.
– Да-а-а… Жаль, Ляхову рассказать нельзя.
– Какому Ляхову?
– Да есть тут один… непросыхающий старикан. Одно время работал сторожем у Бурцева, а потом, когда все предприятие накрылось, решил использовать эти руины с пользой. Пытался там раков разводить. Считает, что Николая прикончил он.
– С чего бы? – удивился Макар.
Бабкин усмехнулся, вспомнив вчерашнюю беседу. Старый пьяница был и смешон, и жалок. Чтобы успокоить беднягу, ему пришлось сбегать к соседке и сторговать у тощей и плосколицей как индеец карги чекушку, за которую оборотистая бабка, мигом поняв всю безвыходность его положения, содрала с него стоимость неплохой бутылки коньяка.
– Задним умом думаю, что развели меня как ребенка, – усмехнулся Сергей. – Спектакль разыграли, красавцы. Хотя, может, и нет. Я вчера выслушал занятную теорию о том, что Белкин распространял вокруг себя яд. Те, кто послабее, от одного его присутствия портились или малость сдвигались по фазе, как Ляхов.
– Что-то в этом есть. Ладно, возвращайся в Москву.
– А с Гавриловой как?
– Возвращайся, – повторил Макар.
– Ясно, – помолчав, сказал Бабкин другим тоном. – Ты тело обнаружил или просто предположение?
– Предположение. Тело не найдем. Море же…
Нажав отбой, он вновь стал смотреть на медленно катившиеся синие волны. Где-то глубоко под ними лежала Ольга Гаврилова, и предстояло сообщить об этом ее мужу.
За спиной прошуршали шаги. Макар обернулся, готовый вновь увидеть Катерину, но это оказался Ян.
– Я вас из холла заметил, – смущенно сказал он.
Потоптался и, не дождавшись ответа, сел рядом.
– Я его боюсь, – после долгой паузы сказал Ян. – Его все боятся. Но он много хорошего сделал. Церковь построил. Помогает. Многим людям помогает.
– Он женщину убил, – сухо сказал Илюшин. – Молодую женщину, у которой мать есть, и муж, и оба ее любят. А вы станете молиться за его здоровье в церкви, построенной на его деньги.
– Я не стану.
Илюшин покосился на мальчишку, увидел, что тот чуть не плачет, и устыдился. Кому он читает морали? Зачем? Что может сделать этот парнишка да и любой из жителей деревни? Нет ни улик, ни свидетелей, разве что семья Димитракиса, где не сразу разберешься, кто из них страшнее.
– Лучше вот что скажи: где ты язык выучил? В самом деле у наших туристов?
Ян кивнул, украдкой вытер глаза.
– Девушки отдыхали, две сестры. Красивые очень. Русские все красивые. Прошлым летом, на три месяца приехали. Тогда работы было мало, кризис, отель совсем пустой стоял. Илиодор разрешил брать машину, я их возил по стране, мы даже на острова ездили… Я, наверное, влюбился, только не знал в кого.
Макар сдержал улыбку.
– Значит, ты с ними много разговаривал?
– Разговаривал, да. И слушал. Когда других слушаешь, хорошо запоминаешь. Люди между собой и с иностранцем по-разному говорят.
– Да, это правда, – согласился Макар.
– Надеялся, они этим летом тоже приедут. Телефон им оставил. – Ян вздохнул. – Такие красивые… Как снежинки!
– Ты снег когда видел?
– У нас снег почти каждый год бывает, – обиделся за страну Ян. – Только тает быстро. Жалко!
Он посидел еще, затем озабоченно дотронулся до непокрытой головы и встал.
– Извините, Макар… Я пойду, хорошо? Бежал сюда быстро, забыл кепку. Без кепки нельзя.
– Подожди! Я у тебя еще что-то хотел спросить. Вылетело… А, вспомнил! Отсюда до кладбища далеко?
– Какого кладбища?
– Вашего. Где вы усопших хороните. Ты знаешь, кстати, такое слово – усопшие?
Ян недоуменно уставился на него сверху вниз.
– Макар, у нас нет кладбища. В Неа Калликратии есть. Мертвых туда везут.
– В Неа Калликратии? – повторил Илюшин.
По спине у него пополз холодок.
– Да, в городе. Возле него большое кладбище. Там у меня бабушка и дедушка похоронены. Что с вами, Макар?
Илюшин несколько секунд смотрел на него до того диким взглядом, что Яну стало не по себе.
– Где, где он? – забормотал Макар, вскочив и хлопая себя по карманам.
– Что вы ищете? А! Телефон! Вот он, на траве. Вы сейчас на него наступите…
Илюшин схватил сотовый.
– Серега, – сказал он, едва ему ответили. – Немедленно! ты понял? – немедленно! – иди к Наталье Белкиной и спроси, где отец ее мужа. Сейчас же! И сразу перезвони мне.
– Что случилось?
– Быстро! – заорал Макар.
Ян вздрогнул. Он отчего-то полагал, что этот обаятельный спокойный парень вообще никогда не кричит. Он бы удивился, узнав, что Сергей Бабкин думал так же.
Звонок раздался минуту спустя.
– У меня есть ее телефон, я просто позвонил, – сказал Сергей. – Отец Белкина умер много лет назад. Отравился паленой водкой. Причем что интересно…
– …вместе с ним отравилось еще двое?
– Ну и зачем меня гонять, если сам в курсе?
Илюшин оцепенел. Он не слышал удивленных вопросов напарника, не замечал испуганного взгляда Яна. Из хаоса фактов – странных, нелепых, необъяснимых – сложилась неправдоподобной четкости картина, словно к его глазам поднесли бинокль. В этой картине две плоскости, которые виделись ему разделенными перспективой, пришли в движение и совместились.
Наконец он вздрогнул и пришел в себя. В телефоне бесился Сергей.
– Один вопрос, – сказал Макар. Тотчас наступило молчание. – Сторож Ляхов… Сторож, мать его, Ляхов считал, что он убил Белкина, потому что тот являлся ему после смерти?
Теперь замолчал Сергей. Он пытался понять, каким образом Макару стало известно содержание его вчерашнего разговора со старым алкоголиком.
– Серега!
– Да. Только откуда…
– Он ее убьет, – медленно сказал Илюшин. – Как только он догадается, где ее прячут, он ее убьет. А он догадается. Ему Мина расскажет. Она следила за сестрой.
– Кто убьет? – взвыл Бабкин, и в далекой Русме от него шарахнулись идущие мимо старухи. – Макар, твою мать! Кто кого убьет?
– Николай Белкин, – сказал Илюшин, лихорадочно обшаривая взглядом берег. – Николай Белкин убьет свою дочь.
Пройдя по тропе до пещеры, Катерина ахнула: пока ее не было, пленница доползла, как червяк, до входа, и теперь лежала на краю, вывернув голову и таращась на море.
– Ты что, сошла с ума? – девушка бросила рюкзак, схватила ее за связанные ноги и потащила обратно. – Хочешь упасть?