Дождь быстро переметнулся на другую сторону. Окопчик стало заливать водой.
— Пошли отсюда, пока не промокли совсем! — забеспокоился майор Воронов.
— Подождем. — Добриченко из-под капюшона глянул на небо. — Ливень скоро пройдет. Авось что-либо и прояснится… Интересно, как немцы пережили омовение…
Лейтенант, приблизив к глазам бинокль, долго смотрел в одну точку, потом радостно позвал:
— Полюбуйтесь и вы, товарищ майор!
Воронов взял бинокль.
Заминированную ложбину между двумя высотками пересекали проволочные заграждения в шесть рядов. Под колючей проволокой, на самом дне котловины, бурлил и пенился весенний поток. Он ширился на глазах, размывая удобный лаз.
Ночью разведгруппа во главе с лейтенантом Добриченко воспользовалась этим лазом.
Первую линию обороны разведчики миновали один за другим, стараясь не потерять из виду впотьмах широкую спину Сомова, посланного в головной дозор. Последним шел Иванчук; он старательно «заметал» следы. Сегодня ему досталось много хлопот: разведчики пересекли узенькие полоски истоптанной ржи, низкорослого ячменя, реденького проса. Иванчук поднимал наклонившиеся стебли, печально гладил руками колосья. Па его родной Киевщине пшеница плескалась сплошным золотым океаном — глазом не окинешь… А здесь — жалкие полоски… На полтора года пришла на обездоленные земли Западной Украины желанная свобода. Только распрямились спины, исполосованные панскими кнутами, как в июне сорок первого года грянула новая беда, ободрала и разорила и без того бедного крестьянина, вернула к нищете — к узеньким полоскам, походившим на глубокие рубцы на теле украинской земли… «Ничего, — подумал Иванчук. — Пройдут тракторы, глубоко распашем эти полосы, и зашумит здесь не карликовый ячмень, а колосистые густые поля высокосортной пшеницы».
За вспаханным полем начинался луг. Кое-где из травы выглядывали гнилые пни, а вокруг них — редкая поросль ольшаника. Кусты ивняка спускались вниз; стала попадаться заросшая осокой топь. Зачавкала под ногами вода: группа приближалась к небольшой речке. Сомов притаился за кустом, рассматривая что-то в темноте. Группа остановилась. Не усмотрев никакой опасности, сибиряк отыскал в траве длинную палку и стал замерять глубину речушки. Пока он исследовал дно, Сорокин разбежался и одним махом перелетел на другой берег. За ним — остальные разведчики.
Вдали, слева, замелькали синие точки: фашисты на грузовиках подбрасывали что-то по шоссе к переднему краю. Добриченко провожал взглядом автоколонну до тех пор, пока огни подфарников не исчезли за пригорком.
Разведчики прошли прибрежный луг, редкий кустарник и добрались до леса. Лейтенант мысленно представил карту, быстро определил местонахождение группы и приказал двигаться на северо-запад. Где-то там, в конце маршрута, у Большого леса приютилась маленькая станция, которая очень интересовала штаб армии.
…Весь следующий день разведчики провели в наблюдениях за этой станцией, привокзальными постройками и шоссе. Удобно устроившись в густых зарослях леса, разведчики видели, как с самого утра вокруг военного эшелона бегали гитлеровцы. Они разгрузили двенадцать орудий, столько же тягачей, двадцать минометов. Артиллерию и тягачи кое-как замаскировали в лесу за переездом. Возможно, техника должна была дождаться особого распоряжения, а быть может, гитлеровцы просто не рискнули передвигаться днем.
Очень аккуратно снимали фашисты с платформ зеленые ребристые «сундуки». Около сотни этих загадочных «сундуков» нашли место под брезентовым навесом.
Затем пожилой железнодорожник отцепил два вагона в конце эшелона. Брюхатый немецкий паровоз, сорвав голос, тоненько пискнул и дернул состав. Порожняк отгромыхал колесами на стрелках и скрылся за семафором.
Возле вагонов с техникой снова засуетились солдаты. Толстый фельдфебель что-то прокричал. Из сторожевой будки выбежало около десяти давно не бритых, хмурых мужчин. «Бандеровцы», — сообразил Добриченко. Впервые он видел их так близко. С собачьей преданностью козыряли они каждому невзрачному фашистику, бережно носили карабины и за пакгаузом грузили их на подводы. Потом бандиты направились на Печеновку…
Ценные сведения собрал Сорокин, обнаружив в лесу небольшой, тщательно замаскированный полигон. Подслушав разговор двух офицеров, сержант понял, что через полчаса фашисты начнут проводить испытание нового реактивного оружия. Сорокин осмелился подползти близко к забору. В одной из досок он выковырнул сучок. Через отверстие разведчик разглядел, как из светло-кофейной трубки вырвалось жаркое пламя синего цвета. Шипящий снаряд, мотнув огненным хвостом, пробил восьмисантиметровую броню, как картон.
— Раздобыть такой снаряд можно? — нетерпеливо спросил лейтенант.
— Полигон охраняет рота автоматчиков. Десять пулеметов. Электрическая сигнализация…
«Итак, — сделал вывод Добриченко, — засекреченная зондеркоманда испытывает новое вооружение во фронтовых условиях и, кроме того, снабжает винтовками бандеровцев. Задержаться бы здесь еще хоть на сутки. Это небезопасно». Он полез в карман за папиросой, но портсигар, вырезанный из корня груши, оказался пустым.
Ротный толкнул Сорокина под локоть:
— Дай табачок, сержант! Говорят, чужой крепче…
— Какой же он чужой? Прислал дед Чуйкова. Как спирт! — Разведчик передал командиру кисет и сложенную в гармошку газету.
Добриченко оторвал ровный прямоугольничек, скрутил козью ножку и с наслаждением затянулся.
— Назад тронемся до наступления сумерек. Надо лес осмотреть.
Описав полукруг, в центре которого осталась станция, разведчики взяли курс на юг. Группу по-прежнему вел Сомов. Он пробирался сквозь чащу легко и уверенно, словно тут родился и вырос. И в самом деле, этот участок леса напоминал ему родную сибирскую тайгу. Сомкнутые вершины сосен и лохматых елей не пропускали свет, и люди двигались в зеленом полумраке. Черная земля пахла плесенью, подгнившей хвоей, влажным мхом. Иногда ноги натыкались на скользкие замшелые валуны. И вдруг под сапогами захлюпало болото.
Сомов остановился и, подождав лейтенанта, вопросительно посмотрел на него.
— Бери левее. — Добриченко пальцем сбил с плеча мокрицу. — Северная опушка леса, наверное, более интересна.
Сомов посмотрел на компас и свернул влево. Местность постепенно подымалась, стало сухо. Заросли отступили. Вышли на поляну, окруженную кустами шиповника. В высокой траве то тут, то там валялись выветренные плитки торфа.
Лейтенант поднял одну из них и стал внимательно рассматривать. Тем временем Сомов пересек поляну и поманил пальцем командира к себе. В лес вела просека, на которой возвышались две кучи торфа и опрокинутая вагонетка.
— Где-то неподалеку должна быть узкоколейка, — шепотом произнес Сомов.
Добриченко согласился.
Догадки подтвердились: за сто метров от просеки разведчики увидели однолинейное полотно. Лейтенант потрогал добротные, хорошо просмоленные шпалы:
— Ну вот и танкистам угодили. Пройдут, как на параде. Продвинемся еще на север. Теперь будьте осторожны: каждый ствол опасен.
И ротный не ошибся. Трижды разведгруппа пыталась достичь северной, опушки леса и трижды возвращалась обратно: всюду было много солдат. По-видимому, гитлеровское командование перебрасывало на фронт новые соединения.
К вечеру разведчики остановились у лесного ручейка.
— Товарищ лейтенант, — прошептал Сорокин, — может, задержимся на денек, выясним обстановку?
— Нет, — категорически возразил Добриченко. — Наших сведений уже ждут в штабе армии. Кроме того, днем здесь очень легко засыпаться: лес кишит немчурой.
Сорокин, облизав обветренные губы, зачерпнул немного воды.
— Как лед… Немного выше — родник. Прополощу рот!
За Сорокиным поплелся Сомов.
Лейтенант переобулся, мысленно прикинул обратный маршрут, а разведчики все еще не возвращались. «Как дети! — рассердился Добриченко. — Дорвались к воде, полощут рты…»
В темноте треснул сухой хворост. «Это, наверное, Сорокин отяжелел после водопоя… Ног поднять не может! — возмутился лейтенант. — Вот всыплю ему чертей!»
Из тьмы выплыл плечистый Сомов. За ним кто-то незнакомый лениво топтал валежник. Добриченко, прищурясь, рассмотрел гитлеровский мундир. Немец?! Сорокин — он шел третьим — шепотом доложил:
— Пил…
— Скорей отсюда! — оборвал его лейтенант.
Вдали уже потрескивал валежник: перепуганный голос звал Пауля.
…Допрашивали «языка» в зарослях кустарника, за узкоколейкой.
— Отвечайте тихо, — предупредил Добриченко. — Как вы попали в плен?
Сорокин вынул кляп. С опаской посматривая на огромного Сомова, немец залепетал:
— Герр офицер, на ужин нам дали селедку. После соленого захотелось пить, а фляга пустая. Слышу: вблизи журчит ручеек. Бояться нечего: под каждым деревом свои. Дай, думаю, наберу свежей воды… Стал на колени… Здесь меня и схватили, заткнули рот. Этот герр офицер, — пленный вежливо взглянул на Сорокина, — любезно поддерживал меня за локоть…
— Тогда продолжайте разговаривать с ним, а я послушаю. — Добриченко устало сел на кучу шпал.
— Ваша фамилия? — спросил у немца Сорокин.
— Пауль Шифф.
— Год рождения?
— Одна тысяча девятьсот двадцать седьмой.
— Войсковая часть?
— Девятнадцатая мотодивизия, сорок шестой полк.
— Когда и откуда прибыли?
— Позавчера. Из Саарской области.
— Много войсковых частей в лесу?
— Военных здесь много. Техники более чем достаточно: орудия, самоходки, танки… Кажется, восьмая танковая дивизия.
Пугливый взгляд немца все время перепрыгивал с Сорокина на Добриченко. По-видимому, пленный пытался установить, кто из них выше по званию.
А когда после допроса Сорокин вопросительно посмотрел на командира роты, немец все понял. Какое-то мгновение он стоял живым мертвецом, потом, жадно проглотив воздух, быстро-быстро заговорил, обращаясь к лейтенанту:
— Герр офицер, я не боюсь смерти… Нас у родителей было трое. Старшего брата, Густава, казнили в берлинской тюрьме, Плетцензее… Средний погиб под Севастополем… Я — последний. Мать не переживет…