— Дайте мне одеться, я долго плавала и очень устала, — перевели апы ее слова.
— Да она не наша, — разочарованно воскликнул Метью.
— Скорее всего мата, — догадался Бен.
— Ну вот, а ты готов родного брата убить из-за какой-то чужой девки, — процедил Гель, поднимаясь и отряхивая песок.
— Уходите, — упрямо повторил Ром.
— Опомнись, что ты будешь с ней делать?
— Пойдем с нами, Ром, Гель прав, — Бен потянул его за рукав.
— Это мое дело.
— Черт с ним, пусть поступает как знает.
Они ушли, Ром поднял с земли одежду девушки, протянул ей и отвернулся.
— Кто ты? — спросил он.
— Я мата.
— Это я уже знаю. Как тебя звать?
— Ула.
— А меня Ром.
Она промолчала.
— Ты любишь плавать?
— Да.
— Я тоже.
И опять никакого отклика. Ром не отступался.
— Ты учишься?
— Да.
— Чему же вас учат?
— Тебе это будет непонятно.
— Ах, высокие материи, — съязвил он и, не услышав ответа, сказал с раздражением: — Что ты молчишь, снизойди наконец до простого смертного, тебя ведь не убудет!
— Ну вот, я готова. — Она обошла его и стала лицом к лицу.
— Скажи, почему ты ударил своего брата… это ведь твой брат?
— Да, его зовут Гель. Почему? Потому что он до тебя дотронулся.
— Разве ты должен вступаться за чужую?
— Ты показалась мне беззащитной.
— Ерунда! — сказала она с вызовом. — Я прекрасно могу за себя постоять.
— Поздравляю. Все равно, мне было неприятно.
Она вздернула плечами.
— Подумаешь, какая важность! Я к этому отношусь спокойно.
— Странная ты девушка.
— Вот как! А я думаю, это ты странный. Бить своих… Ты всегда так поступаешь?
— Нет, — признался он, — в первый раз.
— Не любишь свой клан? — продолжала она, словно не слыша его реплики. — Впрочем, может быть, у вас, агров, вообще так заведено?
— У нас, агров, как у всех, — возразил Ром с обидой. — Или мы не люди?
— Я этого не сказала.
— Но подумала. Послушай, откуда у тебя такое презрение к аграм? Ты хоть вспоминаешь изредка, кто вас кормит?
— Вы выполняете свою долю работы. Цивилизация держится на разделении труда, — сказала Ула назидательно.
— Это я знаю. Но вот Сторти говорит, что когда делили труд, нам достался не лучший кусок. Вы, должно быть, чувствуете себя небожителями, матам ведь повезло больше всех, у вас самая чистая и важная работа.
— Кто такой Сторти?
— Наш наставник.
— Ладно, мне пора.
— Можно тебя проводить?
— Зачем, я и сама найду дорогу.
— Так, поговорим.
— О чем? Вроде мы с тобой все выяснили, ты — агр, я — мата, что у нас общего?
— Что общего? — Ром поразмыслил секунду, потом обвел рукой окружавшую их природу: — Море, песок, яблони… Мы оба прикрываемся ладонью от солнечного луча и оба слышим пение жаворонка. Ты и я — мы живем, дышим, радуемся, страдаем. И еще нам суждено любить.
— Любить? Да, конечно, но только себе подобного.
— Ты уверена?
Тень смущения скользнула по лицу Улы.
— Боишься даже подумать об этом? Или я хуже парней из вашего клана?
Рому показалось, что она впервые посмотрела на него как на одушевленный предмет. Обежала взглядом его мускулистое юношеское тело, всмотрелась в ясные синие глаза.
— Ты красив, — сказала Ула просто и после паузы добавила: — Но ты не знаешь теории вероятностей.
Злость и обида затопили рассудок Рома. Он внезапно обхватил Улу своими сильными руками, прижал к себе и поцеловал в губы. Потом отпустил и отшатнулся, ожидая пощечины.
Она секунду пристально смотрела ему в глаза. Потом сказала с легким оттенком сожаления:
— Это ничего не меняет. Ты ведь все равно не знаешь теории вероятностей.
Несколько мгновений они стояли в неловкости и отчуждении. Не дождавшись ответа, Ула повернулась и пошла. Испытывая незнакомое ему до сих пор чувство невосполнимой потери, Ром смотрел на ее исчезающую в темноте узкую фигуру, и его разрывало желание кинуться вслед, грубо схватить Улу за руку, вернуть ей боль, которую она ему причинила, и не отпускать от себя больше.
У кромки кустов Ула остановилась и помахала ему рукой. «Прощай, Ром, странный парень», — донеслись до него ее слова.
2
Профессор агрохимии Вальдес, энергичный и подтянутый, несмотря на свои семьдесят лет, с энтузиазмом разъяснял студентам преимущества нового синтезированного корма.
— Прутин представляет собой белок, получаемый в результате непрерывной ферментации на основе выращивания микроорганизмов, питающихся метанолом. Он содержит семьдесят один и две десятых процента белка, тринадцать и две десятых жира, обладает высокой калорийностью, хорошими вкусовыми качествами и усвояемостью.
— Откуда известно, профессор, относительно вкусовых качеств?
— Не ехидничай, Метью. Поскольку коровы поедают прутин с аппетитом, мы вправе сделать вывод, что он вкусен.
— Чего не проглотишь, когда голоден! Им ведь не предлагают меню.
— Ну вот что! Если тебе так важно удостовериться во вкусовых качествах прутина, проделай эксперимент — съешь порцию.
В классе засмеялись. Довольный тем, что ему удалось взять верх над присяжным остряком Метом, Вальдес возобновил лекцию.
— Прутин хорош и для замены сухого обезжиренного молока в кормах для молочных телят. Его можно употреблять в сочетании с такими ингредиентами, как соевый концентрат, соевый изолят, гидролизат рыбного белка и картофельный белок…
Вся эта премудрость скользила мимо ушей Рома, пытавшегося восстановить в памяти и занести на бумагу формулы, вычитанные им из учебника математики. Нелегко досталась ему эта пухлая книга. Целую неделю он прилежно изучал поведение матов в университетской библиотеке, фланировал мимо их отсека, воровато окидывая взглядом расставленную на стендах учебную литературу, стремясь по внешнему виду определить нужное ему издание. Улучив момент, когда в читальном зале остались два-три углубившихся в свои занятия студента, Ром схватил присмотренную книгу и ловко сунул ее за пазуху. Увы, когда с помощью апа он разобрался в ее заглавии, это оказалось учебное пособие для дипломантов. Пришлось начинать все сызнова, совершенствуя тактику, изобретая новые уловки и ухищрения. Наконец в его руках оказался начальный курс математики, и с превеликими трудами, на ощупь, как слепой, пересекающий без поводыря бесконечную улицу, он начал постигать азы чужого и чуждого себе языка.
«√324 = 18», — написал Ром, а в сознании его отозвалось: Уле 18 лет.
«(a + b)2 = а2 + 2ab + b2». Ром плюс Ула в квадрате равняется Рому в квадрате плюс дважды Рому с Улой плюс Уле в квадрате.
«Сумма квадратов катетов равнобедренного треугольника равна квадрату гипотенузы». Если нас с Улой перемножить на самих себя и сложить, должно получиться нечто целое и притом возвышенное…
— Чем ты занят, Ром, что за кабалистические знаки?
Ром вздрогнул и поднял голову. Бесшумно подошедший Вальдес испытующе разглядывал лежавший перед ним листок со столбиками чисел и латинских букв. Шестнадцать пар глаз с любопытством следили за происходящим, предвкушая развлечение.
— Я… я задумался и просто водил пером по бумаге.
— О чем же ты думал, если не секрет?
— Об агрохимии.
Класс прыснул. Вальдес тоже усмехнулся.
— Похвально. Однако, насколько я могу судить, из-под твоего пера появлялось что-то осмысленное. Уж не математика ли?
Ром виновато кивнул головой.
— Зачем она тебе?
Ром промолчал.
Вальдес отобрал у Рома листок, подошел к доске, стал мелом аккуратно переносить на нее математические символы. Затем отступил на шаг, картинно протянув руку к доске.
— Что это?
В классе задвигались, переговариваясь, кто-то хихикнул.
— Вам незнакомы эти знаки. И правильно, так и должно быть! — Профессор с силой подчеркнул последние слова. — Если вы станете забивать себе голову всякими посторонними вещами, в ней не останется места для сведений, которые вам насущно необходимы. Тот, кто хочет знать все, обречен быть недоучкой. Его ждут прозябание и презрение. Он растранжирит свой разум.
Вальдес обвел студентов глазами, вглядываясь в каждого, проверяя, насколько глубоко западают в их души его слова. Ему хотелось, чтобы им передалось ощущение оскорбленности, какое испытывал он сам при мысли, что молодой агр позволяет себе увлечься не своим занятием. Это был зачаток опасного бунта, и его надо было вырвать с корнем, очиститься от него, как очищают землю от сорняков. Классу передалось его состояние, он притих, насторожился.
— Что такое человек? — спросил Вальдес.
И сам ответил:
— Это профессия. Мы воспринимаем ее с материнским молоком, род занятий закодирован в наших генах. Отступиться от своего дела — значит предать своих родичей, свой клан, оборвать ту нескончаемую нить, которая тянется из прошлого в будущее. А ведь из сплетения единичных семейных нитей образуется мощный канат, один из тех, на которых подвешено все здание нашей передовой технической культуры. Так и в природе: отсечете одну, другую ветви — ствол дерева ослабнет, не сможет нести на себе крону.
Вальдес всмотрелся в своих слушателей. Не было в их позах и выражении лиц того ответного тока мысли, который говорит о полном и безоговорочном согласии. Почему? Ах да, конечно, они выслушали только одну сторону, а молодость с присущим ей инстинктивным стремлением к справедливости, которое с годами, увы, сотрется, потускнеет от неизбежных сделок с совестью, требует честного поединка. Надо предоставить им возможность судить беспристрастно, иначе они останутся при своем сомнении.
Вот они поглядывают на своего товарища, хотят понять, что взбрело на ум Рому, почему он вдруг отважился отойти от канона, какой за этим умысел?
Ром испытывал смятение. Он не мог раскрыть им свою сокровенную тайну, поделиться чувством, с некоторых пор завладевшим всем его существом. Поступить так значило, помимо прочего, стать предметом насмешек и недовольств, навлечь на себя грозу и здесь, на факультете, и дома. Перед его глазами промелькнули лица близких людей: отец, мать, Гель, Сторти, Мет, Бен… Разве что один Стор