Ольга Петровна их спасла. Она работала завучем в школе, где учился Артём, и жила неподалеку, так что часто видела, как мальчик помогает маме прибирать двор. Ольга Петровна была удивительным человеком и педагогом от бога. Маленькая, худенькая, но совершенно несгибаемая, она прошла войну санинструктором, попала в плен, бежала – потом лагеря. Потеряла мужа, дочь. И она пригрела эту странную парочку: «маленького рыцаря» и его прекрасную маму: сын явно чувствовал себя главой семьи и все время опекал свою Ксеничку. Ольга Петровна смогла устроить Ксению Сергеевну в школу по специальности – учителем словесности, как она выражалась, потом даже прописала их к себе. Тёма и Ксеничка отогрелись около Ольги Петровны. Первое время женщины много разговаривали, даже по ночам: Ксении надо было выговориться. Так что Тёма невольно услышал многое из того, что мать от него скрывала. Услышал и запомнил. Мальчик спал плохо, часто кричал во сне. Ольга Петровна приходила, садилась рядышком, гладила его по спине – «по крылышкам», и что-нибудь рассказывала. Так что бабушка из нее получилась настоящая. Но учителем была строгим – Тёма успел у нее поучиться. Математику преподавала. Дисциплину в классе крепко держала: ей стоило только бровью повести – и всё…
– А он нас и в Москве нашел, – тяжко вздохнув, сказал Артём. – Мы еще на старой квартире жили. Пришел, но наткнулся на Ольгу Петровну. Уж не знаю, что она ему сказала, но больше мы о нем не слышали. Даже не представляю, что с нами было бы, если б не Ольга Петровна.
Они долго молчали, осмысливая услышанное, потом, пока Артём суетился по хозяйству, Поляков выбрал минуту и тихо сказал Нике:
– А вы не могли бы подольше побыть у Артёма? А то мне скоро бежать надо. Одного его как-то страшно оставлять.
– Да я думала. Но боюсь, не захочет – вы же его запугали, что любой шаг в сторону карается расстрелом.
– Я запугал? Ну да, верно. Ладно, я сам ему скажу.
И сказал, когда прощались в коридоре. Артём вытаращил глаза:
– Это ты мне предлагаешь? Ты? Ты же всю плешь мне проел своими нравоучениями!
– И был не прав, признаю. Все это не мое дело. Ты мальчик большой, сам разберешься. Что тут у вас будет – или не будет, меня не касается. Клянусь, что Олеся ничего не узнает. Я ж понимаю, как тебе тяжело сейчас.
– Спасибо тебе, брат. За все спасибо.
Они обнялись.
– Держись. У тебя теперь новая жизнь начинается.
– Слушай, а мне что, придется имя поменять?
– Не думаю. Впрочем, завтра поверенный приезжает, у него все и спросим. Ты, кстати, не хочешь узнать, сколько тебе денег досталось?
– И сколько?
– Точную сумму, конечно, тебе поверенный скажет. Но Александр Нейман до болезни стоил десять миллионов.
– Сколько? Ты меня разыгрываешь!
– Нет. Можешь сам в Интернете посмотреть. Конечно, последние годы им тяжело дались – вряд ли медицинская страховка могла покрыть все расходы на лечение. Еще он много оставил университету. Но думаю, что миллиончика четыре тебе обломится. Так что поздравляю.
– Кирилл! О чем ты говоришь? Да я бы сто миллионов отдал, лишь бы все были живы. Кроме Позднякова, конечно. Правда, что ли, имя поменять? Не хочу носить его отчество…
Пока мужчины прощались, Ника сидела в комнате на диване и читала досье Нейманов, которое оставил Поляков.
– Смотри, – сказала она вошедшему Артёму. – Мне кажется, ты на отца похож. На Неймана. Хотя и от мамы что-то есть.
Артём присел рядом, посмотрел фотографии, а потом растянулся на диване, положив голову Нике на колени. Она горько вздохнула и привычным жестом взъерошила ему волосы, погладила по голове, по спине. Глаза ее были полны слез, и Ника запрокидывала голову, стараясь загнать их обратно.
– Ты знаешь, – прошептал Артём, – такого чувства потери не было, даже когда мама умерла. Представляешь? Я их вообще не знал, чужие люди, а тоска мучительная. Нестерпимая. Так хочется увидеть их, поговорить. И невозможно. Какое-то глобальное одиночество. Смешно, но я чувствую себя инопланетянином. Потерялся на чужой планете…
– Ты не один. У тебя есть я, есть Кирилл. И вся ваша компания. Ты только подумай, ты же теперь сможешь поехать в Париж! На эти кулинарные курсы. Как они называются?
– «Кордон Блю». И правда! Знаешь, я понял: мне надо перезагрузиться. Поменять программу. Нет смысла думать о прошлом, его не изменишь.
– Правильно, надо думать о будущем. Кстати, а как у тебя дела с Журавликом?
– Нет. Я не могу сейчас об этом говорить.
– Прости, дорогой.
Они еще помолчали, потом Ника, склонившись к Артёму, прошептала:
– А хочешь, я тебя утешу?
– Да, – выдохнул Артём ей в колени. – Да. И провались оно всё к черту!
Недели через три Артём настолько пришел в себя, что даже затеял обещанный когда-то «царский обед». Первыми пришли три подруги – Кирилл, как всегда, опаздывал, а Лёша-Пифагор опять был за границей, на сей раз в Японии. Катерина с Ирой-Наполеоном отправились осматривать квартиру, а Артём и Киви зависли в прихожей – они не виделись почти полтора месяца, потому что Киви уезжала в археологическую экспедицию. До этого она все отпуска проводила дома, наслаждаясь свободой и одиночеством, пока родители отдыхали где-нибудь в Турции. Или оставалась сторожить зверье Наполеона, когда та отправлялась в очередной тур по Италии или Швейцарии, – Лёша, который зарабатывал гораздо больше их всех, вместе взятых, не жалел денег на сестру. Он был готов заплатить и за Олесю, но она не соглашалась: еще не хватало! Но коллегам по работе как-то удалось уговорить Киви, и она второй год ездила под Зарайск.
Впрочем, Артём был этому только рад: столько навалилось дел и переживаний в связи с обрушившимся на него наследством. Правда, Киви уже неделю как приехала, а Артём позвонил ей только вчера. Боялся, честно говоря. Но, увидев наконец своего Журавлика, так и расплылся в улыбке. Она очень сильно действовала на Артёма, и он мгновенно забывал обо всем: видел только Олесю, ее медовые глаза и тонкие руки в бисерных браслетах. Неизвестно, сколько бы они так простояли, но тут появился запыхавшийся Кирилл, мгновенно оценил обстановку и быстро проскользнул на кухню, не сказав ни слова. Весь вечер он поглядывал на Артёма и Олесю и окончательно укрепился в своих предположениях, которые сделал, когда наблюдал вместе Нику с Артёмом: именно Ника любит, а Артём принимает ее любовь. Но здесь было ровно наоборот: Артём был настолько поглощен Олесей, так настроен на нее, что почти ничего вокруг не замечал. А Олеся… Олеся! Да, трудно им придется.
Когда Киви курила на балконе, Поляков вышел к ней:
– Привет, сестрёнка.
– Да вроде уже здоровались.
– Как жизнь?
– Нормально.
– Нормально – это хорошо. А как у вас дела с Артёмом?
Киви пожала плечами.
– Понятно. Чёрт, никогда не видел, чтобы мужик так влюблялся. Просто крышу снесло.
Олеся покосилась на Кирилла и покраснела.
– Да и ты, как мне кажется, к нему неравнодушна, а, сестрёнка?
– Да, – тихо ответила Киви. – Неравнодушна. Что мне делать, Кирилл? Скажи.
Она посмотрела на Полякова, и у того болезненно сжалось сердце: столько было в ее карих глазах беспокойства и тревожного ожидания.
– Ну что ты, малышка? Из-за чего столько переживаний? Вы любите друг друга, это ж счастье. Что вам мешает?
– Но ты же знаешь.
– Ну и что? Расскажи ему – и все. Он нормальный мужик, он поймет.
– Поймет? – горько усмехнулась Олеся. – Этого ни один мужчина не поймет, никогда.
Она ушла, а Кирилл с досадой покачал головой: кой черт дернул его вести душеспасительные разговоры! Не его это дело. Пусть бы Катерина с ней поговорила – больше толку было бы. Эх, горе. А Олеся вернулась к столу, и Артём тут же сел рядом – ее опять словно обдало теплой волной. Она сама не ожидала, что так сильно соскучилась за эти полтора месяца. Как мучительно ей хотелось прислониться к нему, положить голову на грудь, обнять! И как страшно было это сделать. Когда расходились, Артём тихо сказал:
– Может, останешься?
Олеся вспыхнула и взглянула на него с ужасом – Артём тут же пошел на попятный:
– Я пошутил. Просто шутка. Давай завтра сходим куда-нибудь?
– Я не могу завтра, – жалобно произнесла Олеся. – У отца день рождения.
– Ну в понедельник вечером? Чёрт, я в понедельник сам не могу… Может, в следующую субботу?
– Хорошо! Знаешь, я хотела тебя позвать в Измайлово. Там выставка бисера. Давай сходим?
– Ладно, бисер так бисер.
Артём был счастлив. Ничего, он как-нибудь доживет до субботы. А Олеся привстала на цыпочки, быстро чмокнула его в щеку и убежала. Но ничего хорошего из их субботнего свидания не получилось: маленький экспозиционный зальчик они осмотрели очень быстро, а потом просто гуляли по Измайловскому острову.
– Хочешь, на лодочке тебя покатаю? – спросил Артём, когда они шли вдоль одного из прудов – там как раз проплывал ялик с тремя хохочущими девушками.
– На лодочке! А ты умеешь грести?
– Да нет вообще-то. Но это, наверное, нетрудно. Вон, девица гребет, видишь?
Но оказалось, что за лодкой надо было идти на тот берег, и они заленились. Тут Олеся увидела шатровую иву и помчалась к ней. Необычное дерево привело ее в полный восторг:
– Тём, посмотри, какие ветки! А листочки!
Тёма шагнул к ней в шатер, и, увидев выражение его лица, Олеся поняла: сейчас поцелует. Ее сердце так и ухнуло в пятки – она прислонилась к стволу, нервно улыбнулась и закрыла глаза. Артём обнял ее, погладил по щеке, по голове и, ухватив ладонью затылок – чтобы не вырвалась! – поцеловал. Олеся никак не ожидала того, что с ней произошло: она сразу растаяла, словно растворилась в этом долгом и страстном поцелуе. Забыла себя совершенно.
– Милая моя… Журавлик…
Голос Артёма был необычайно нежен, и Олеся вдруг вспыхнула: он догадался, что с ней происходит! Какой стыд! Она независимо дернула плечом и попыталась отодвинуться от Артёма, который не отпускал и заглядывал ей в лицо.