– Не смотри на меня! Пусти!
Олеся вырвалась и быстро пошла вперед к Горбатому мостику, Артём за ней. В полном молчании они дошли до метро, а в вагоне слегка пришедшая в себя Олеся говорила исключительно о бисере, не давая Артёму вставить ни слова. Да он, впрочем, и не пытался, печально глядя на неестественно оживленную Олесю. Простились они совсем как чужие – Артём даже не пытался поцеловать ее в щеку на прощание, как обычно. А когда позвонил на следующий день, Олеся разговаривала с ним очень холодно. Артём пребывал в полном недоумении, совершенно не понимая, что делать дальше. И почему им так трудно? Олеся ведь ответила на его поцелуй – там, под ивой! Да еще как ответила! Только он воодушевился – и пожалуйста. Такое ощущение, что их отношения все время зависают, как испорченный компьютер.
Но через пару недель после измайловского поцелуя компьютер их отношений вдруг заработал снова. Артём вышел из кондиционированной прохлады офиса на крыльцо и поморщился от жары и духоты. Домой ему не хотелось: там ничто не отвлекало от навязчивых размышлений о собственной судьбе. «Чем бы таким заняться? – думал Артём, стоя на крыльце. – Может попробовать еще раз увидеться с Олесей? Взять и рвануть сейчас к ее музею!» Он вздохнул, рассеянно огляделся по сторонам и обомлел – прямо напротив него, на низеньком железном заборчике, ограждающем газон, сидела настоящая живая Олеся. Артём ахнул и метнулся к ней – одним прыжком, как ему показалось. Он с огромным трудом удержался, чтобы с ходу не стиснуть ее в объятиях, и с жадностью оглядел угловатую фигурку Журавлика в мешковатых серых брюках и черной рубахе: как всегда взлохмаченная, какая-то бледненькая, большие темные очки закрывают пол-лица, как забрало.
– Привет. Это я, – произнесла Киви, нервно улыбнувшись.
– Я догадался.
– Вот, пришла.
– И правильно сделала. Как я рад тебя видеть. Целый день думал о тебе, правда. Может, ты снимешь очки?
Киви послушно сняла очки и запихнула их в кармашек рюкзачка, но головы так и не подняла. Артём осторожно взял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя:
– Ну-ка… О-о, как все запущено!
Ее глаза были полны слез. Артём притянул Олесю к себе и обнял, она прижалась, сцепив руки за его спиной, и всхлипнула:
– Мне было так плохо без тебя…
– Мне тоже.
– Я скучала.
– Вот видишь, какие мы с тобой: вместе тесно, а врозь скучно, да?
– Похоже…
– Эх ты, барбосик.
– Почему это я барбосик?
– Уродилась такая.
– А ты говорил – журавлик?
– Журавлик и барбосик. Одно другому не мешает.
– Ты тогда обиделся на меня? В прошлый раз?
– Нет, не обиделся. Огорчился. Ужасно расстроился. И недоумевал. Одно дело, если бы я тебе совсем не нравился – что делать, насильно мил не будешь. Но мне казалось, что ты… Что у нас…
– Да. Но со мной трудно.
– Я заметил. А больше всего тебе самой трудно, да? Знаешь, я так не хочу тебя отпускать. Не хочу каждый раз начинать все с начала. Это вообще-то больно.
– Прости…
– Ну что, куда пойдем?
– Давай в Исторический музей? Там сейчас выставка русского стекла. Новые поступления.
Артём был рад идти куда угодно, лишь бы с Олесей. Стекло так стекло. Тем более сама предложила. Обычно он лез из кожи, чтобы хоть чем-нибудь ее заинтересовать, и то получалось через раз. Артём без особого воодушевления разглядывал все эти вазы, чарки, блюда и стаканы – прозрачные и матовые, гладкие и граненые. Ну да, красиво, конечно. Кое-что даже очень красиво. Вот эта фиолетовая с золотом ваза, например. А некоторые забавные, как зеленый графинчик, разрисованный какими-то странными существами – чертики что ли? Или эти три штуки – как их назвать-то: кубки? Кувшины? В общем, сосуды: два красных и зеленый. На лапках и с крышками, а сами толстобокие, как свинки.
– Смотри, – сказал Артём подошедшей Олесе. – Это кто?
– Кувшины в форме древнегреческих асков. Это такой асимметричный сосуд, у него тельце как у утки.
– А правда на уток похожи! Смешные.
– Тём, я хочу еще видео посмотреть. Ты потерпишь немножко? Оно минут на сорок, ничего?
– Ладно, давай посмотрим.
Тёма с умилением смотрел на Олесю – щеки раскраснелись, глаза горят: она была в полном упоении. Он уселся рядом с ней в углу зала перед монитором и незаметно увлекся происходящим на экране. Показали несколько фильмов о работе стеклоделов – так, что ли, они называются? Или стеклодувы? Артём никогда не предполагал, что процесс создания какой-нибудь стеклянной вещицы настолько завораживающее зрелище. Наконец видео пошло по второму кругу, и Олеся вздохнула: она с удовольствием посмотрела бы еще раз, но вряд ли Артёму захочется.
– Да-а, здорово, – с почтением в голосе произнес Артём. – Надо же, какое ремесло. Огненное! И как они все это делают…
– Ой, мне так хочется! Я бы тоже делала всякие штучки.
– Так это ж какую мастерскую надо!
– Необязательно. Бусины можно и дома делать. «Лэмпворк» называется. Главное, нужна горелка. Сейчас все купить можно: и горелку, и печь, и заготовки стекла, да вообще все. Только денег стоит, конечно. Да и места у меня дома совсем нет.
Олеся снова вздохнула, а Артём с трудом удержался, чтобы не предложить ей тут же денег на обзаведение и место для мастерской у себя дома.
– А на чем она работает, эта горелка?
– На пропане. От газового баллона.
– Так это ж опасно?
– Тём, а газовая плита не опасна? Это то же самое.
– Ну, не знаю…
Артём представил себе Олесю у гудящей горелки с прутом, на который она наматывает расплавленное стекло, и поёжился. Разговаривая, они вышли из полумрака выставочного зала к Воскресенским воротам и немного постояли, щурясь от яркого, хоть и вечернего, июльского солнца.
– Ты не проголодалась? Пойдем куда-нибудь поедим?
– Пойдем.
– А хочешь, поедем ко мне? У меня такое сациви – пальчики оближешь!
– А что это такое?
– Вах, женщина! – сказал Артём с грузинским акцентом. – Ты не знаешь, что такое сациви? Как же ты живешь на белом свете?
И они поехали. Всю дорогу Артём трепетал: как бы не спугнуть! Киви только один раз была у него дома – вместе с друзьями, когда он устраивал праздник по обмыванию будущего наследства. Всю дорогу он заговаривал ей зубы:
– Так вот, сациви. Берешь курицу или индейку. У меня курица. Еще нужен чеснок, аджика – настоящая, острая, без дураков. Потом… молотый кориандр, уцхо-сунели – это пряность такая. Еще шафран имеретинский. Знаешь, что это? Оказывается, обычные бархатцы. Везде цветут.
– Я люблю бархатцы, у них аромат горьковатый.
– Но самое главное – грецкие орехи! Хорошие, светлые. Из них делаем ореховое масло. Это долгое занятие, но оно того стоит. В общем, курица в ореховом соусе. Курицу сначала обжариваешь кусками, потом…
– Тём, прекрати! А то я сейчас слюной изойду!
– Ничего, мы уже почти пришли. Хорошо, я вчера еще приготовил, как чувствовал. Оно, когда настоится, еще вкуснее. Давай только завернем в торговый центр – зелени купим, лаваш свежий…
Артём нервничал, а Киви только улыбалась и время от времени бросала на него короткий взгляд. Пространство между ними словно вибрировало от напряжения, и Артём все время боялся, что Киви в очередной раз сбежит. В лифте они ехали молча, и Артём с облегчением вздохнул, оказавшись наконец дома.
– Проходи. Так, сейчас я погрею немножко в микроволновке, чтобы не совсем уж ледяное было. Конечно, это не по правилам – разогревать, ну да ладно. Ты какое вино хочешь? Белое, красное?
– Мне все равно.
– К сациви лучше красное. Я зелень помою, а ты порежь помидоры и перец, ладно?
– А как резать?
– Да как-нибудь порежь.
Киви накрыла на стол, Артём разлил вино…
– А, еще же виноград! И мороженое! Потом, если захотим.
– Давай уже есть. А то я умру сейчас.
Они выпили вина, и Киви набросилась на еду, хватая то одно, то другое, и только что не урчала от удовольствия:
– М-м, как вкусно! Невероятно!
Артёму есть совсем не хотелось, и он понемногу отпивал из бокала и отщипывал от ветки черные виноградины, любуясь Олесей. Наконец она блаженно откинулась на спинку стула:
– Все! Я сейчас лопну.
– А мороженое?
– Какое мороженое, ты что? Мне сейчас только валяться пузом кверху и вяло перебирать лапками.
Артём засмеялся:
– Ну пойдем – будем валяться пузом кверху и разговаривать. Захвати бокалы!
Он взял миску с виноградом и недопитую бутылку. У Киви сделалось испуганное выражение лица.
– Ты что? Я не собираюсь к тебе приставать, не волнуйся!
Киви пожала плечами и побрела следом за ним в большую комнату.
– Ух ты! Это новый диван? Или как оно называется – тахта? Вроде раньше не было? А покрывало какое красивое! Лоскутное!
– Ну да, я в «ИКЕА» купил. Такое лежбище. Мне нравится, что можно хоть вдоль, хоть поперек, хоть по диагонали. Прыгай!
И Артём плюхнулся на «лежбище», поставив бутылку и блюдо с виноградом на маленький столик. Киви пристроила туда же бокалы и присела на край тахты. Артём лежал, скрестив ноги и заложив руки за голову, и смотрел на нее. Киви смущенно поежилась, вздохнула и улеглась рядом с Артёмом – сначала тоже навзничь, потом повернулась на бок и положила голову ему на плечо. Артём осторожно опустил руку и обнял Олесю:
– Так можно?
Она кивнула. Артём не удержался и быстро поцеловал ее в макушку. Они долго молчали, потом Артём тихо сказал:
– Знаешь что? Оставайся у меня. Вот прямо сейчас. Лишнюю зубную щетку я найду, а вещи твои потом заберем. Заодно с родителями меня познакомишь.
– Нет, не надо с родителями!
– Вычеркиваю, не надо. Поживем вместе, ты привыкнешь ко мне. Соглашайся.
– И как ты себе это представляешь?
– Прекрасно представляю. Смотри: одна комната твоя, другая – моя. Хочешь, эта будет твоя. Ты во сколько утром встаешь? Я – в половине восьмого. Бегаю потому что. Если тебе рано, я не буду шуметь. А то, может, захочешь со мной бегать? А вечером я мог бы за тобой заезжать. Но не каждый день: у меня три вечера в неделю французский.