квартире и «глазел» на нее, а Артёму очень нравилось смотреть, как Олеся мастерит свои затейливые бисерные штучки. На самом деле он просто не мог налюбоваться на своего Журавлика и, дай ему волю, не выпускал бы Олесю из объятий. Иногда, засмотревшись, он переставал ее слушать, и Олеся сердилась, что зря сотрясает воздух, а он размякал окончательно – она так забавно возмущалась!
Когда Тёме было лет десять, мама принесла в дом котенка – и ребенок мгновенно «пропал для человечества». Тёма действительно забыл обо всем, занимаясь Мурзиком, который иногда даже прятался от его слишком активного обожания. Он и в школе думал про котенка, представляя, как тот нападает на тапку, играет с бумажкой или мурлычет, перебирая лапками. Примерно то же самое происходило сейчас – конечно, Олеся не играла с бумажкой и не мурлыкала, но умиляла Артёма неимоверно. Ее улыбка, взгляд медовых глаз, рыжие завитки волос, нежная кожа с веснушками, ее детские гримаски и эмоциональные жесты, сложносочиненные позы и новые яркие одежки – все ужасно трогало Артёма. И возбуждало. Была одна особенная пижамка… Стоило Артёму только увидеть Олесю в этих коротеньких штанишках с наивными кружавчиками, как он забывал обо всем и не мог дождаться, когда же сможет завлечь ее на лоскутную лежанку.
Но на лежанке довольно часто возникали сложности: Артём все время помнил, что с Олесей нужно обращаться бережно, и старался сдерживать свои страсти. А Олеся не знала, как намекнуть Артёму, чтобы он действовал поэнергичнее. Ей, конечно, нравилась его нежность, но хотелось чего-то пожестче. Но как сказать об этом Артёму? Вдруг он подумает, что она… ну… В общем, плохо про нее подумает? Что ж такое: она столько лет жила без секса, а теперь… Наверное, ужасно, что ей так нравится это занятие? Потом она случайно наткнулась в Интернете на статью о рыжеволосых людях и совсем загрустила, прочитав, что рыжие женщины обладают более страстным темпераментом, чем брюнетки и блондинки. Ну вот, пожалуйста.
Первая ссора случилась у них в воскресенье. Вообще-то, Артём нервничал еще с пятницы – тогда он освободился раньше обычного и приехал к музею, решив устроить Олесе сюрприз. Он позвонил ей с крыльца. Олеся обрадовалась, но попросила его подождать минут пятнадцать, а то она занята. Артём покорно ждал. Наконец тяжелая резная дверь открылась, и показалась Олеся, которая несла в руках какой-то сверток, а следом вышел высокий немолодой мужчина, дорого и элегантно одетый. Они вместе прошли к его роскошной машине, которая стоила на порядок дороже, чем «Ниссан» Артёма. Мужик открыл заднюю дверцу, и Олеся влезла внутрь – Артём изумленно поднял брови, но Олеся тут же вылезла обратно, уже без свертка. Они довольно долго прощались – Артём не слышал ни слова, но и так было понятно, что мужик клеится к его Журавлику. Вот гад, даже руку ей поцеловал на прощание! Когда Олеся подошла к Артёму, щеки ее горели, а глаза сверкали. Артём смотрел, как она приближается, и тосковал: он вдруг ясно осознал, насколько зависим от Олеси – настолько, что… Что способен простить ей все, даже измену. Лишь бы оставалась с ним. Несмотря ни на что. Его так больно ударило этой мыслью, что он зажмурился и задержал дыхание. Но тут Олеся обняла его и поцеловала:
– Ну что, поехали?
– Может, сходим куда-нибудь? – спросил Артём, заводя мотор. Он никак не мог прийти в себя.
– А куда?
– Не знаю. В ресторан?
– Ты не устал за день от ресторана?
– Тогда в кино. Или еще куда.
– Что это ты вдруг?
– Я подумал, может… Тебе не скучно со мной?
– Нет. С чего ты взял? Не хочу я никуда. Ты же знаешь, я не люблю тусовки. А кино можно и дома посмотреть.
Артёма слегка отпустило, но, проехав пару улиц, он все-таки не выдержал и спросил:
– А что это за мужик был?
– Заказчик. Я ему канделябр реставрировала. Восемнадцатый век, мейсенский фарфор. Два раза реставрировала, представляешь? Первый раз он даже до машины не донес, разбил по дороге, косорукий. Сегодня я сама ему упаковала, вынесла, уложила. Надеюсь, довезет.
– Понятно.
Олеся все еще была возбуждена, поэтому тараторила очень быстро. Артём не очень любил такое ее состояние, потому что она порой «выплескивалась из берегов» и могла сотворить что-нибудь, о чем потом сама жалела. Вот и сейчас она вдруг игриво спросила:
– Неужели ты приревновал?
– Ничего подобного.
– Да ладно! Точно, ты ревнуешь. Какая прелесть!
– Ты с ним кокетничала, я видел, – мрачно сказал Артём.
– И что? Это все вполне невинно. Я же не собираюсь… Слушай, а что бы ты сделал, если б я тебе и правда изменила?
Олеся вдруг замолчала, с ужасом глядя на Артёма, который с каменным лицом вел машину. Она опомнилась и не знала, как исправить положение. Идиотка! И что ее понесло? До дома они доехали в тягостном молчании, и Олеся целый вечер с жалобным видом ходила за Артёмом, который старательно делал вид, что ничего вообще не случилось.
– Давай я тебе помогу? Порежу чего-нибудь? – попросила Олеся, глядя, как Артём методично помешивает жарящийся в сковородке лук. Нет, не так! Правильно – пассерует. Или припускает? Нет, никогда ей не выучить все эти премудрости.
Артём никак не отреагировал на ее слова, тогда Олеся подошла и обняла его сзади, прижавшись к широкой спине:
– Тёмочка, прости меня, пожалуйста!
– Да не за что вроде бы. Ты же мне еще не успела изменить.
– Тём, я ляпнула, не подумав. Просто с языка сорвалось. Я вовсе не собираюсь тебе изменять, честное слово. Я не такая девушка. Я… я… хорошая…
И она заплакала, да так горько, что Артём тут же забыл все свои обиды и принялся ее утешать. Тема оказалась слишком болезненной для обоих. Они помирились, конечно, но какой-то осадок остался. И вот теперь они с чувством скандалили – Артём неожиданно пришел домой пораньше, а Олеся забежала поболтать к Ире-Наполеону и засиделась у нее.
– А позвонить ты не могла? Я тут с ума схожу!
– У меня телефон разрядился.
– А по городскому? Я бы за тобой зашел.
– Откуда я знала, что ты так рано освободишься? И зачем меня встречать – тут идти две минуты. И вообще, что за наезд? Мне что, нельзя с друзьями пообщаться?
– Я волновался. Ты и днем на звонок не ответила.
– Я в ванной была. Я перезвонила, а ты был недоступен. Не понимаю, зачем столько звонить? Ты что, контролируешь меня? Где я, что я, с кем и зачем? Я не могу так жить. Это невыносимо.
– Невыносимо? – растерялся Артём.
– Да ты же мне вздохнуть не даешь!
– Значит, я не даю тебе дышать? Ну ладно.
Он повернулся и ушел. Сбежал по лестнице, выскочил из подъезда и огляделся. Уже стемнело, зажглись фонари, с неба сыпала ледяная крупа – не то дождь, не то снег. Артёму было так обидно, что выступили слёзы: все это время он просто изнемогал от любви, нежности и беспокойства, а она! Дышать не даю! Невыносимо! И Артём рванул в торговый центр, купил там бутылку водки, открыл ее, едва выйдя за дверь, и отхлебнул хороший глоток. Никакого вкуса не почувствовал и выпил еще. Потом развернулся и пошел в сторону метро. На самом деле он вовсе не любил водку, предпочитая ей вино, да и то в меру. Но сейчас ему требовалось сильное и бронебойное средство.
А Олеся в это время плакала, стоя у окна: «Дура! Какая же я дура-а» – увидев, что Артём направился к метро, она села на пол и зарыдала в голос. Неблагодарная дура, вот она кто! Ну беспокоится Артём не по делу – что такого? Могла бы и потерпеть. Нянчится с ней, пылинки сдувает, кормит, одевает! Олеся была во всем новом, купленном вместе с Артёмом и на его, кстати, деньги: терракотовые джинсы и джемпер цвета морской волны. А какая теперь у нее дубленка – короткая, легкая темно-зеленая разлетайка! И такие же замшевые башмачки. Они так нравились Олесе, что она не могла удержаться, чтобы лишний раз не полюбоваться стоящими в коридоре ботиночками и не погладить дубленку по мягкому зеленому меху. И ведь она хотела купить что-нибудь попроще, но Артём настоял: «Только это. У моей девушки все должно быть лучшим». Потом она вспомнила, как Артём будил ее сегодня утром поцелуями – конечно, в несусветную для выходного рань, ну и что? Она прекрасно поспала днем, пока он надрывался в своем ресторане! И Олеся зарыдала еще горше: «Куда-а? Куда он поехал в таком состоя-ании? Где его теперь разыскива-ать?»
Артём и сам не знал, куда направлялся. По дороге к метро он еще пару раз приложился к бутылке. Вид у него был на редкость мрачный, так что пассажиры косились с некоторой опаской на странного, что-то бормочущего себе под нос молодого мужчину. В какой-то момент он громко застонал, ударив кулаком по сиденью, так что две девушки, сидевшие напротив, вскочили и перебежали в другой конец вагона. Только когда объявили «Филёвский парк», Артём осознал, что приехал к Нике. Тем временем дождь со снегом усилился, и, когда Ника открыла дверь, она увидела совершенно мокрого Артёма, который с трудом сфокусировал на ней взгляд и слегка пошатывался, держась рукой за стену.
– Артём! Что случилось? – Ника вгляделась в него, чуть нахмурившись. – Ты что… Ты пьян?
– Ну-у… Как-то так. – Артём предъявил ей бутылку, в которой еще плескалось немного водки на донышке. – Можно я войду?
– Что случилось? Вы поругались с Журавликом?
– А-а…
Артём стянул куртку и кроссовки – бутылка, которую он никак не мог выпустить из рук, очень ему мешала, – потом двинулся в сторону кухни и замер на пороге.
– Ну что ты встал? Проходи. Да что ж за день сегодня такой!
Два мужских голоса прозвучали одновременно:
– Это что еще за явление?
– Мужик, ты кто?
«Кто-кто… Дед Пихто!» – раздраженно подумала Ника, протискиваясь в кухню.
– Да сядь ты уже! Познакомьтесь. Миша, это Артём.
Артём сел, едва не промазав мимо табуретки: в теплой и ярко освещенной кухне он мгновенно раскис. Сидящего напротив импозантного седого мужика он видел как в тумане, а тот рассматривал его с явным интересом:
– Если я правильно понимаю, это и есть твой молодой любовник?