, наверное, еще теплая. Разогревать ведь неправильно?
– Мы не ортодоксы, можем и разогреть. Все равно паэлью положено на обед есть, а не на ужин. Ты какую делала?
– Валенсиана! Я ж в Валенсии была. Только ты не очень ругай, если не получилась, ладно?
– Паэлья не может не получиться. Какой рис ты взяла?
– Каласпарра бомба!
– Правильно.
– У меня там цыпленок, улитки, бобы, зелень, помидоры. Пряности всякие. А, еще шафран!
Олеся взволнованно смотрела, как Артём с серьезным видом пробует ее паэлью – он удивленно поднял брови:
– А что, вкусно.
– Ура!
– Смотри-ка, ты скоро меня затмишь.
– Это вряд ли.
Артём давно не был так счастлив: Олеся, любимая, родная, теплая, ласковая, как котенок, смотрела на него с нежной улыбкой, ходила за ним хвостиком, то и дело прижималась, обнимала и целовала. Он совсем растаял и чуть не плакал от умиления. Спать они улеглись вместе. Артём медленно гладил ее спину – и там, где «крылышки», и там, где «хвостик», а Олеся дышала ему в бок и улыбалась, Артём чувствовал это, даже не глядя. Потом она провела рукой по плечу Артёма – до локтя, и обвела пальцем татуировку:
– Я боялась, что ты добавишь сюда черепов.
– Не добавил, как видишь.
– Не надо было или не стал?
– Не надо было. Я пытался, но… В общем, не смог. У Вовчика ребенок, а тот, Четвертый… Он раскаялся.
– Раскаялся? Надо же! Как хорошо, что ты не смог. Хотя я поняла, что все-таки хотела этого. Но не твоими руками. А чтобы как-нибудь само! Потому что очень переживала за тебя, понимаешь? Вдруг ты сам при этом пострадаешь, вдруг тебя вычислят и посадят! И что я тогда буду делать? И больше всего боялась, что ты сломаешься после этого. Но я вижу: ты не сломался. Несмотря на Коляна. Ты стал другим, но…
– И каким же?
– Ты всегда был очень сильным, но это была сила добрая, мягкая. А теперь… Ты стал более жестким и… опасным. Я это вижу. Но мне нравится.
– Значит, я больше не суф…
Олеся зажала ему рот и воскликнула:
– Если ты еще хоть раз произнесешь слово «суфле», я откушу тебе нос!
Артём смотрел на Олесю и думал: «Хорошо, что она не спросила про остальных!» Он не был уверен, что способен убедительно соврать и скрыть их с Кириллом планы, от которых не собирался отказываться. Надо было как-то перевести разговор.
– Ладно, откровенность за откровенность, – сказал он, помолчав. – Вот ты говоришь, я изменился. Но понимаешь, какая штука – я был таким всегда. Сколько себя помню. Правда, это меня вовсе не радует. Возможно, это последствия жизни рядом с извергом Поздняковым, не знаю. Я тебе не стал рассказывать – не хотел, чтобы ты меня боялась. В школе я все время дрался. Маленький был, слабый, но даже старшеклассники избегали со мной связываться, в такое исступление я впадал. Потом повзрослел, физически окреп, научился сдерживаться. Но иногда… прорывало. Один раз ехали куда-то с мамой – я еще в школе учился. Прохожий толкнул ее и нахамил вместо того, чтобы извиниться. В общем, если бы не мама… Она была просто в ужасе. А помнишь, я рассказывал, что чуть не женился?
– Помню. Невеста тебя бросила, когда твоя мама заболела.
– Не совсем так. Мы с ней были на вечеринке, и там один из парней ударил свою девушку.
– И ты?!
– И я его избил. Нос сломал и ребро. Как-то удалось замять это дело, но невеста меня оставила. Сказала, ей такой зверь не нужен. Ну вот, теперь ты знаешь.
– Да-а… Ты страшный человек, оказывается! – воскликнула Олеся, которая вовсе не выглядела испуганной.
– Но мне это очень дорого обходится, – вздохнул Артём. – Все эти драки, вспышки ярости. Каждый раз я страшно переживаю, понимаешь? Когда накатывает, это словно не я. Потом так мучительно стыдно! Когда я тебя ударил…
– Давай забудем об этом!
– Ты очень рисковала, понимаешь? Я чудом удержался от…
– Но удержался же! Я все поняла. Больше никогда не стану тебя доводить.
– Да уж, пожалуйста.
– Но подразнить-то можно?
– Можно! Я уже понял, что тебя это заводит. Любишь, когда погорячее, да? Жесткий секс? Но я так не могу. Не всегда могу. Я слишком трепетно к тебе отношусь. Зря, наверное. Но иначе у меня не выходит. И то, что тебе нравится… Я сам не умею вызвать у себя такое состояние. Это как вспышка ярости! Только спонтанно получается. А если я сознательно пытаюсь… Мне потом не по себе.
– Даже если мне это нравится? Тёмочка… Я совсем не такая хрупкая! Сегодня же все получилось просто замечательно!
– Мы давно не виделись. А вдруг мы привыкнем и опять перестанет получаться?
– Ну-у, мы что-нибудь придумаем! Если вдруг станет пресно, мы добавим перчика.
– Как?
– Допустим, я уеду куда-нибудь на пару недель.
– Одна? Или…
– А ты не будешь знать. В этом и фишка.
– Ах вот как?
– Но ты же сам мне разрешил.
– Так это когда было!
– А теперь передумал? – глаза у Олеси были хитрые, и Артём никак не мог понять, шутит она или говорит серьезно. Но она рассмеялась, и Артём вздохнул с облегчением.
– Я просто тебя дразню! Ты такой милый, когда заводишься.
Потом Олеся придвинулась совсем близко, погладила Артёма по щеке, поцеловала и, глядя ему в глаза, заговорила – очень торжественно, словно клятву произносила:
– Я тебя люблю. Я буду с тобой. Не потому, что не могу жить без тебя – я поняла, что могу, а потому, что хочу быть с тобой. Поверь мне. Если я уйду, то ненадолго. И обязательно вернусь. Потому что ты вот здесь – у меня в сердце. И потому, что на самом деле ты меня никогда не держал. Никогда! Хотя и страдал. Я это ценю. И постараюсь больше не причинять тебе боли. Ты простил меня? В своем сердце? Совсем простил?
– Да. А ты меня?
– Да! Давай мы снова перезагрузимся? Помнишь, как тогда? Начнем с чистого листа. Забудем все, что было. Примем по умолчанию, что любим друг друга. И доверяем.
– Я согласен, – чуть помолчав, сказал Артём.
Они не спали почти всю ночь – не могли оторваться друг от друга, не могли наговориться.
– Я так боялась возвращаться, – шептала Олеся. – Думала: приеду, а у тебя тут уже кто-то есть.
– Ну-у…
– Не рассказывай. После того как я с тобой поступила, ты имел полное право!
– Нет, не имел. Мне никто не нужен, кроме тебя. Олесь, скажи… У тебя с ним действительно ничего не было? С Леопольдом?
– Тёмочка! Конечно, не было. Да он бы и не смог. Лео был такой слабый, быстро уставал, а эти лекарства, что он принимал… Понимаешь?
– Он стал импотентом?
– Да.
– А если бы он мог, ты бы…
– Ой, как хочется тебя стукнуть, сил нет! Он бы, ты бы! Тём, Лео мне в деды годился, ты сам подумай, стала бы я или нет.
– Ну ладно, ладно, прости. Я тебе верю! Знаешь, я понял, что слишком много взял на себя, понимаешь? И владелец, и повар, и шеф, и администратор. Боялся хоть одну ниточку из рук выпустить! А в результате выпустил из рук… тебя. Я решил, что больше не буду так надрываться. Шеф-повар теперь Серж – он сопротивлялся, конечно, но я настоял. Я взял нового администратора. А я останусь просто поваром, и то не на полную смену. Буду делать только то, что мне действительно нравится, раз я хозяин. Правильно?
– Это ты хорошо придумал. Я тоже решила, что буду тебе помогать. Я раньше не понимала, что для тебя значит ресторан и вообще эта работа. Мне казалось: повар – как-то слишком просто и скучно. Но я поняла: это тоже творчество! И оно приносит радость людям. И я хочу делить с тобой эту радость. Все делить с тобой, не только радость – заботы, печали, всё! Раньше я цеплялась за тебя, как… не знаю… как вьюнок какой-нибудь! А теперь хочу быть деревом – расти рядом с тобой.
Артём рассмеялся и поцеловал Олесю:
– Ты мое чудо! Журавлик…
– Вот! Это даже лучше, чем сравнение с деревом. Потому что дерево посадили, оно и растет, а птица может лететь куда хочет. И я хочу лететь рядом с тобой! Я хочу засыпать рядом и просыпаться, хочу, чтобы мы обнимались и целовались просто так, от нежности. Чтобы вместе плавали в бассейне и готовили еду, танцевали… Мы же сто лет не танцевали! Представляешь, я теперь знаю сальсу и кизомбу! Получается, правда, не очень. Мы можем путешествовать. Пожить в Испании. В Москву съездить! Я так соскучилась! Интересно, как они все? Катерине я звонила, а вот про Наполеона и Пифагора ничего не знаю. Позор на мою голову. Друг называется. И мы с тобой ведь тоже друзья, правда? А не просто муж и жена? Это так важно – быть друзьями! Надо, чтобы мы разговаривали обо всем, слушали друг друга. И слышали. И пусть мы даже будем ссориться… Но не так ужасно, как раньше! Я постараюсь не быть такой стервой. Мне ужасно нравится, что ты, когда сердишься, называешь меня барбосиком. И даже барбосищем. Это так мило. Еще мне кажется, что мы должны делать какие-то внезапные вещи, чтобы не закиснуть. Вдруг ты, например, посреди дня пришел бы домой, чтобы заняться со мной любовью! Или уехал, а я бы скучала. Но ненадолго! Я хочу, чтобы у каждого из нас была своя собственная жизнь, интересная другому. И чтобы каждый делал жизнь другого больше, а не меньше, понимаешь? Дополнял ее. У тебя своя кухня, у меня своя, но нам обоим это интересно. Хочу, чтобы ты любовался мной, когда я делаю свои стекляшки, а я тобой, когда ты на кухне. Чтобы мы болели друг за друга, поддерживали. Чтобы мы менялись вместе. А еще я хочу… Артём?
Артём молчал. Олеся прислушалась к его дыханию и поняла: спит. Ну вот, она говорила такие важные, такие выстраданные слова, а он заснул. Она вздохнула, потом улыбнулась: ничего. Слова есть слова. Главное – поступки. А наговорить можно что угодно.
Эпилог
Полгода спустя, в один из прекрасных летних вечеров Олеся подъехала к ресторану на такси. Там многое изменилось: окна теперь переливались всеми цветами радуги, потому что на стеклянных полках красовались сделанные Олесей вазочки, цветы и шары, а в залах произошла перестановка для того, чтобы посетители могли наблюдать за работой двух главных поваров, Артёма и Сержа. Как раз сейчас Серж заканчивал приготовление сложного десерта, покрывая подготовленное пирожное глянцевой разноцветной глазурью. Оставалось только подождать, пока глазурь застынет, и украсить верх шоколадной стружкой. Серж критически оглядел свое творение, потом посмотрел в зал – за стеклом прямо напротив него стояла Олеся и беззвучно аплодировала. Серж церемонно поклонился, а спустя некоторое время вышел к ней: