Взглянув на Барышникова, Полина заметила, как тот смотрит на Мару. И в этот момент на ум почему-то пришло сравнение с мертвой рыбой, холодной мертвой рыбой… Она помотала головой и отвернулась, надеясь, что этого никто не заметил. Ну не виноват же, в конце концов, Павел, что родился с такими глазами. Обомлеешь тут, когда вживую увидишь настоящую актрису. Вечно она, Полина, все надумывает…
Барушников попинал цепь носком ботинка.
— Давно не пользовались? — тут же среагировал Кушнер.
— А зачем нам? — вопросом на вопрос ответил Павел. — Чего мы в том краю не видели? Опять же, хрень всякая, мало ли…
— Да вы, батенька, никак пугаете нас? — рассмеялся режиссер. — Смею заметить, мы калачи тертые, много всего повидали.
— Была нужда вас пугать, — усмехнулся Барушников. — Вам надо — езжайте, бог с вами. А у меня и здесь дел по горло. Да и сыт я этим Ненастьевым по самое горло. Не потеряетесь. Вон у вас, — он метнул в сторону Полины быстрый взгляд. — сопровождающий имеется. Значит, мимо не проедете.
Мара залезла на дрезину и подергала за рычаг:
— Как эта штука работает?
— А я покажу, — направился к ней Барушников.
От Полины не ускользнуло, как тут же дернулся Сайганов. Нервничает? Ревнует?!
«Ну и ну, — подумала она, — вот так кино! Все это время ему удавалось изображать из себя ледяную глыбу, а поскреби ногтем поверхность, и что под ней?»
— Если мы хотим успеть все по максимуму, то пора выдвигаться, — заметил Геннадий Викторович, разглядывая небо. — Я все же от баньки бы не отказался.
Места в дрезине было впритык — всего одна скамейка. Женщины втиснулись втроем только благодаря тому, что Мара была худенькой.
— Мы вас сейчас подтолкнем, а с горы она быстро покатится. Потом уж сами, — Барушников кивнул своим помощникам, и они, сняв цепь, уперлись руками в металлический бок конструкции.
После толчка дрезина визгливо заскрипела и, довольно быстро набирая скорость, покатилась. Геннадий Викторович сел на сумки, разместив на коленях камеру, а Сайганов с Кушнером взялись за рычаги, которые сейчас двигались сами собой. Полина ухватилась за низкий поручень, чувствуя, как ветер начинает трепать волосы. Обернувшись, она увидела Чертову гору и стоящих на путях мужчин, чьи фигуры с каждой секундой становились все меньше и меньше.
— Господи, красота-то какая кругом! — воскликнул Кушнер.
По коже побежали мурашки, и Полина нервно посмотрела на Мару. Но взгляд блондинки был прикован к Сайганову, и казалось, что кроме них больше никого рядом не было.
…- «Твоя книжка? — спросил мальчишка, когда Шуша откатилась от него и, вскочив, стала отряхиваться от пыли и листьев, прилипших к одежде.
— Моя, — сказала она и подняла из травы потрепанного «Дон Кихота».
— Куда идешь? — он остался лежать, сложив руки под голову.
— Не твое дело! — прищурилась Шуша, искоса разглядывая мальчишку. У него было загорелое обветренное лицо с царапинами на лбу и щеке, застиранная футболка в пятнах и драные кеды. Хулиганье, сказала бы мама.
— И как тебя зовут? — широко улыбнулся паренек, закидывая ногу на ногу.
Разве так знакомятся? Как есть, хулиганье, восхитилась она и подбоченилась:
— Шуша!
— Вот елки… — от неожиданности он сел. — Это Шухерья, что ли, по-взрослому? Или Шахерезада?
— Дурак! — хмыкнула Шуша и, развернувшись, вдруг понеслась по тропинке к лесу.
— Куда ты, лихоманка? — донеслось ей вслед. — Ты ж коленку в кровь разодрала! Хоть подорожник приложи!
Шуша бежала, сломя голову и прижимая книгу к груди. Распушившаяся коса хлестала по спине и плечам. К рыжему концу ее прилип репей и теперь он словно подмигивал, появляясь то справа, то слева. На душе стало так хорошо и весело, что даже боль от царапин и ссадин не могла унять это восторженное чувство. И от вкуса кислого яблока уже не осталось воспоминаний, наоборот, казалось, что во рту было сладко — сладко…»
…Они скоро привыкли к металлическому лязганью дрезины, тем более что звуки леса были гораздо ярче и громче — верхушки высоченных деревьев раскачивались от порывов ветра, скрипели стволы, то тут, то там, оглушающе стучал дятел. Все молча разглядывали окружавшую их чащу, и в глазах каждого читалось восхищение великолепием и мощью природы.
Когда дрезина стала сбавлять ход, Кушнер и Сайганов налегли на рычаги, по очереди отжимая их вверх и вниз. Колдун стоял лицом к скамейке, и Полина видела, что взгляд его то и дело останавливался на Маре. Но как только блондинка вскидывала голову, он тут же отводил глаза, и губы его напрягались и дергались, будто он хотел что-то сказать, но сдерживался изо всех сил.
Примерно через полчаса Геннадий Викторович сменил запыхавшегося Кушнера. Вернее, Сайганов встал на место режиссера, оказавшись теперь спиной к сидящим женщинам. Кушнер вытер покрасневшее лицо платком и стал шарить рукой по сумке в поисках бутылки с водой.
— Лева, что? — вскинулась Алла, заелозив на сидении.
— Не помнишь, куда мы воду сунули? — спросил он.
— В боковом посмотри.
Алла крутилась на месте, пытаясь разглядеть бывшего мужа из-за спины колдуна, пока Мара, закусив губу, сидела, погруженная в собственные мысли.
У Полины кольнуло сердце — почему так происходит с людьми? Что им мешает оставаться вместе, чтобы заботиться друг о друге? Нелюбовь? А что такое нелюбовь? В ее понимании подобное можно было чувствовать только в отношении откровенной сволочи. Но никто из окружавших ее таковым не являлся… Почему мать, закрыв за отцом дверь, никогда потом не интересовалась его здоровьем, а ведь он постоянно спрашивал Полину о том, как они живут, не надо ли им чего… Достаточно взглянуть на Аллу, чтобы понять, как она переживает за Кушнера. Но женат он на Маре, которая глаз не сводит с Сайганова…
Нет, определенно, — лучше быть одной, чем рядом с тем, кого не любишь. Как же грустно это все, и печально.
— С тебя начнем, Полина! Ты первая! — донесся до нее голос Геннадия Викторовича.
— Что? — встрепенулась она, озираясь.
— Слышишь кукушку?
Полина вскинула голову и прислушалась. Действительно, где-то справа раздавалось громкое «ку-ку».
— Сейчас будет пауза, а потом начнем считать твои года — сколько их осталось, — подмигнул ей оператор.
Но кукушка вдруг замолчала. Новый порыв ветра налетел внезапно, откуда-то из-за спины. В ту же секунду раздался треск, и толстая суковатая ветка, отделившись от ствола старой осины, рухнула на землю как раз в тот момент, когда дрезина проезжала мимо.
Словно живые, листья еще колыхались, вероятно догадываясь о том, что дни их сочтены, и совсем скоро они скукожатся и высохнут, со временем превратившись в труху.
— Черт, — негромко выругалась Мара и посмотрела на Полину. — Что-то мне не по себе от всего этого. Давайте, не будем этих кукушек слушать?
— Вроде бы осталось совсем недолго, — неуверенно ответила Полина. — Как только появится река, мы будем совсем близко.
— Час уже тащимся, — Мара сцепила пальцы в замок и склонила голову, став похожей на маленькую замерзшую птичку.
— Ну, правда, осталось чуть-чуть…
— Это последний сезон, — тихо произнесла актриса.
— Вот как? Наверное, потом вы будете сниматься в другом кино? — решила поддержать беседу Полина.
— Наверное… — подбородок Мары внезапно задрожал, но блондинка резким движением провела ладонью по лицу, словно стирая непрошенное выражение и давая понять, что продолжения не будет.
— Сколько мы уже в пути? — Кушнер задрал рукав и посмотрел на часы. Затем достал телефон и стал водить им над головой в поисках сети. — Не ловит, — подытожил он несколько озадаченно.
— Так ведь предупреждали, — пожала плечами Алла.
— Главное, чтобы погода благоволила, — заявил Геннадий Викторович. — Надеюсь, особо не задержимся. Сделаем несколько общих планов, покрутим-повертим. Хочу, конечно, закат отснять, — обратился он к Кушнеру. — Здесь закаты просто фееричные…
— Что решаем? В ночь возвращаться? — ответил тот.
— Ну не знаю, лично меня перспектива ночевки не пугает. А вот как наши дамы на это посмотрят…
— Успокойся, Гена, мы не на променад поехали. Здесь только профессионалы, — хмыкнула Алла. — Да и оплата по прейскуранту, так что…
— Костерок замутим, а, Аллочка? — Геннадий Викторович задергался, изображая нечто похожее на чечетку. — Когда еще вот так получится порезвиться?
— Резвый ты наш, — рассмеялась Алла. — Но ты прав — у меня со следующего месяца сериал один намечается…
— Главная роль?
— Ага, почти. Королеву-мать в исторической драме играю, — скривилась Алла.
— Добрую, надеюсь?
— Надеется он… Уж лучше стерву играть, чем болящую и убогую. Диалогов много, только съемки в павильонах. Света белого видеть не буду. Но заплатят хорошо, так что, бог с ним, оторвусь сейчас. Надышусь по самую маковку! Уж потом, зимой, в Дубай слетаю на недельку. Лева, ты не хочешь в Дубай? Тёмку возьмем с собой. Ты внука-то, когда последний раз видел?
— Алка, не язви! Вижу регулярно, — рассмеялся Кушнер. — А по поводу отдыха подумаем, правда, Мара?
Полина даже рот открыла от удивления. Внук? Черт не разберется в этих взаимоотношениях. Одно слово, как говорит Валентина Павловна, — боХема…
20
Близость реки они ощутили, заметив стаю журавлей, которая вдруг словно вынырнула из шапки лесной чащи и устремилась вдаль, с курлыканьем пролетев над их головами.
Полина приподнялась, держась одной рукой за поручень.
— Что, Полиночка, думаете, скоро? — тут же спросил Геннадий Викторович.
— Да… — кивнула она и указала рукой влево от дороги.
Все повернули головы, но ничего не увидели. Да и сама Полина не могла с точностью сказать, когда появится просвет среди деревьев, и появится ли он вообще. Просто знала, что где-то здесь нужно остановиться, затем спуститься вниз и пройти через лес к берегу…