Удивительно, но люди, с которыми она оказалась в Ненастьево, были чем-то неуловимо похожи на нее. У каждого из них, вероятно, в жизни тоже была история, которая оставила след на душе и в сердце. Да только она была настолько слепа, замкнувшись в собственных фантазиях, что совсем не понимала этого. Варя, милая Варя, каких же трудов стоило ей быть такой внимательной и мягкой. Другая бы давно уже обозвала ее тряпкой и встряхнула как следует!
Вот если бы понять это сразу, то, возможно, всего этого ужаса и не произошло бы… Ах, почему она не открылась Алле или Кушнеру, Кострову или, наконец, Сайганову, почему так бездумно позволила им приехать сюда на свою погибель…
«Но что бы я им сказала?! Что едва не погибла? Так я жива и здорова… Как же я могла подумать, что все обернется подобным ужасом? Ну конечно… Ведь и Валентина Павловна, и Митрич, — все предупреждали о том, что это опасное место. А мы не верили… Дураки! Какие же мы дураки!»
И в туже секунду ответ пришел сам собой. Тот самый, который она из-за своего упрямства гнала от себя все это время. Единственный человек, которому следовало рассказать эту историю, был Николай. Кто как не он, мог бы разобраться во всем этом. Но она, как всегда, сглупила, решив, что вызовет в нем только усмешку.
Размазывая по лицу слезы, Полина неслась через поле — падала, вставала и снова падала на четвереньки, утопая с головой в высокой траве, но продолжая ползти в сторону деревни.
Когда подбежала к изгороди первого дома, то повалилась на нее, не в силах удержаться на ногах. Остатки забора рухнули, но Полина, разодрав подол платья о ржавые гвозди, упрямо двинулась наискосок, чтобы сократить расстояние. Ее мотало из стороны в сторону, в висках стучала кровь, а горло, словно жестокой рукой, сжало от ощущения ужаса и обреченности.
При виде полыхающей избы крик застрял у нее в горле. Полина закрыла лицо руками и закачалась из стороны в сторону. «Не успела… не успела…». Она не могла даже представить, что бы смогла сделать, окажись здесь чуточку раньше. При виде закопченных стен и бушующего внутри огня Полине стало невыносимо больно. Затылок заломило, бессилие растеклось по позвоночнику горячей волной, будто пламя пробралось внутрь ее и сожгло прежнюю сущность, которую Полина так тщательно оберегала по настоянию матушки и благодаря заботе отца.
Она давно уже не маленькая принцесса. И мир — не сказочный лес. Драконы живут среди людей, меняя обличия, словно маски… И один из них вознамерился свести ее с ума. Завершить то, что когда-то не успел сделать.
Сжав до боли кулаки, Полина стояла так близко к догорающему дому, что чувствовала исходящий от него жар. Пламя стреляло, шипело, плевалось искрами, и сквозь зияющие дыры, бывшие когда-то окнами, ей казалось, что она видит сидящих на полу Кушнера и Аллу…
Это было выше ее сил. Зажав голову руками, Полина вдруг пронзительно закричала:
— Кто ты?! Кто ты, тварь?! Зачем ты это делаешь со мной?!
В мозгу будто взорвалась яркая вспышка. Полина вдруг явственно осознала — что бы это ни было, оно не даст ей выбраться отсюда живой. Губы ее дрогнули в горькой усмешке. Она обернулась, вглядываясь воспаленными глазами в сереющие, утонувшие в зарослях, кривые домишки. Оставаться в Ненастьево было опасно. Эта мысль так ярко пульсировала в мозгу, что Полина без колебаний доверилась ей и попятилась от пожарища.
Следовало спрятаться, пережить эту ночь. А когда станет светло, попытаться найти хоть какие-то следы, которые могли остаться от остальных. Ведь никто, кроме нее, не сможет рассказать о том, что с ними произошло…
Зажав рот рукой и давясь слезами, Полина побрела прочь, к лесу, решив спрятаться в густых зарослях. Осторожно ступая по траве и стараясь держаться самых темных мест, она метр за метром, уходила дальше. Когда под ногами вдруг оказалось какое-то светлое пятно, сердце дернулось и провалилось к желудку. Полина замерла, а затем, склонившись, нащупала что-то мягкое. Подняв находку, она узнала ее — это было розовое полотенце Аллы.
29
Полина подняла руку с зажатым полотенцем и открыла было рот, чтобы позвать Кушнера и Аллу, но тут же захлопнула его, услышав, как где-то треснуло стекло. Втянув голову, она замерла, пытаясь понять, откуда доносится звук. От напряжения моментально свело шею и заболели плечи. Осознание того, как обострились все чувства, пугало. Кажется, даже малейший шорох листьев отдавался в голове рокочущей канонадой. Мгновение радости тут же сменилось липким страхом — если это они, то почему сами не позвали ее? Или… если они все же погибли там, в огне, то кто тогда бродит по деревне?!
Она стала судорожно тереть полотенцем влажные ладони. Затем, спохватившись, присела рядом с кустом акации и натянула капюшон пониже. Дыхание стало поверхностным, едва различимым, будто организм сам старательно решал эту задачу, не будучи уверенным в том, что она сможет успокоить нервы.
Кроме нее деревне определенно кто-то был. Нет, Полина не слышала шагов, да и звук битого стекла был единственным, что указывало на присутствие неизвестного. Но она вдруг почувствовала, как изменилось все вокруг: напряжение сквозило в воздухе все это время, но даже оно стало другим — тяжелым, тягучим и черным, словно смола… Полина физически ощущала этот страх — желудок болезненно сжался, во рту появился болотный привкус, будто она выпила стакан грязной воды. Нужно было принимать какое-то решение — уходить, бежать, спрятаться. Но следовало сделать это как можно тише, чтобы не привлечь внимание того, кто сейчас бродил от дома к дому. Этот кто-то искал ее…
Согнувшись, Полина с трудом заставила себя повернуться спиной к деревне. Ей мерещилось, что в любую секунду вслед ударит молния и испепелит ее, не оставив и следа. Она сама себя выдала, когда закричала около горящего дома…
Дорога к лесу стала самой долгой дорогой в ее жизни. Каждый шаг, каждая секунда были наполнены смутным ожиданием скорого конца, а перед глазами успели промелькнуть все самые лучшие моменты жизни. Неужели когда-то она действительно думала, что, кроме скуки и тоски, ничего не было?
«Господи, какой же глупой я была! И как много отдала бы сейчас, чтобы оказаться опять на встрече с поэтессой Душко… — сглотнула вязкий ком Полина. — И в театр бы пошла одна, и с Варей по магазинам, и к матери на грядки, и в монастырь… — Глаза опять заволокло горячими слезами. — На море бы поехала, в конце концов! И не смотрела бы на Николая глазами бешеной селедки! Дура!»
Миновав старое кладбище, Полина побежала к опушке, уже почти различая стволы деревьев, — неминуемо наступал рассвет, а значит, скоро и она окажется как на ладони. Вступив в лес, не сдержалась и обернулась. Темную фигуру под старой яблоней заметила не сразу. Темное пятно вдруг сдвинулось в сторону, и воспаленный взгляд моментально это отметил. Полина не сразу поверила собственным глазам. Замерла, не в силах пошевелиться, уставившись в одну точку будто в полной прострации. Боль в стертой пятке прошлась судорогой до бедра, моментально отрезвив и вызвав тихий вздох.
Полина отступила, продолжая смотреть и пытаясь понять, кто находится на краю деревни. Но было слишком далеко и еще слишком темно, чтобы можно было определить — мужчина это или женщина. Да и человек ли вообще… Все перемешалось в голове, завязалось в тугой узел, который она не в силах была разрубить.
Полина вдруг решила не идти по тому пути, которым до этого вела киногруппу к реке. Резко свернув в влево, она стала продираться сквозь плотные еловые заросли. Словно неведомая сила тащила ее в самую чащу — туда, где Полина уже была однажды. Туда, где самые вкусные ягоды, и самая мягкая трава, и таинственный дворец, до которого так хотелось добраться… Шуше это почти удалось, просто она не знала, что его охраняет дракон.
«К черту дворец! Я ведь уже не маленькая девочка… Если пройду через болото, то выйду на тракт… А ОН не сможет… ОН думает, что мне некуда деться, кроме как идти к узкоколейке… А я обману… ОН не сможет… А если все-таки?…»
Продираясь вперед и почти не видя перед собой ничего, кроме веток, внезапно Полина вырвалась на пустой участок, запнулась, упала и покатилась в глубокий овраг. Не успев ничего понять, со всего размаху врезалась в густо заросшее черничными кустиками мощное корневище. Не издав ни звука, она сжалась в комок, едва не потеряв сознание от боли. Подобрав колени, Полина осталась лежать, закусив губу и вдыхая густой земляной запах. Тело болело, а по щеке ползла какая-то мошка, и кажется, не было никаких сил, чтобы даже просто смахнуть ее. И все же, она подтянулась на локтях и отползла под ельник, росший в полуметре от нее. Закрыв глаза, Полина прошептала: «Только пять минут…» и провалилась в тяжелое полузабытье.
…- «Э-ге-гей! Смотри, он приветствует тебя! — Задрав голову, Король набрал в грудь побольше воздуха и крикнул во все горло: — Здравствуй, лес! Это Шуша, моя дочь!
Шуша замерла, широко раскрыв глаза и восхищенно глядя на раскачивающиеся верхушки высоченных сосен и берез.
— Ты слышишь? — спросил отец, не сдерживая широкой улыбки. Рыжие вихры торчали из-под сплетенного Шушей венка, и глаза Короля были того же цвета, что и васильки. — Ты слышишь его?
— Да… Да! — ответила она, едва дыша.
Лес говорил с ней. Приглашал войти внутрь и обещал защиту. Юное сердечко Шушы трепетало и отзывалось в немом восторге. Прикоснувшись ладонью к стволу молодого стройного дубка, девочка прижалась к нему щекой и тихо произнесла:
— Ш-ш-ш… ш-ш-ш…
— Что ты ему сказала? — хитро щурясь, спросил Король.
— Что я люблю его и никогда не обижу…
Рука Короля легла на ее плечо, и так они стояли еще долго, прижавшись друг к другу и слушая рокочущий голос чащи…»
Полина открыла глаза и увидела, как маленький паучок быстро спускается по паутине, и тончайшее кружево вздрагивает и надувается от ее дыхания, словно парус. Первые лучи стрелами пронизали листву и теперь искрились в каплях мокрой травы. Утро в лесу было тихим и неторопливым. Но воспоминания о прошедшей ночи никуда не делись, будто только и ждали того момента, когда Полина окончательно придет в себя.