Любовь вне времени
И так до самого утра я,
как счастливейший должник,
То возвращал ей поцелуй,
то кубок осушал до дна.
1...Живем своими жизнями...
Обитаем в реальности. Без розовых очков и заоблачных грез. Нет, не разучились мечтать, но планируем, осуществляем наши мечты в настоящем, не оставляя их на будущее. Спешим? Может быть... Живем своими жизнями. Ни я, ни она не ставим себя на место экранных героев или книжных персонажей. Можем сопереживать, волноваться – не больше... В отличие от большинства турок, мы спокойно относимся к «мыльным операм». Когда натыкаемся в телевизоре на очередной дизи[33], как правило, переключаем канал. Наигранные страсти, растянутые эпизоды, надуманные переживания не для нас. Однако во всем есть исключения – смотрели с Зейнеп один-единственный дизи. Каждый вечер спешили приготовить еду, усесться на диван, нажать пятую кнопку на пульте, настроившись на ATV[34]: начиналась новая серия «Aliye», самого душевного и чувственного сериала Турции. История жизни турчанки по имени Алие, которая, бросив состоятельного мужа-изменника Синана, начинает жизнь с нуля. Она убегает от надменного мещанства вместе с двумя маленькими детьми – Ардой и Айше... Казалось бы, банальная история. Подобных во всем мире случалось и случается тысячи. Но на Востоке, где права женщин сих пор ущемляются, столь правдиво показанная тема вызвала бурю эмоций...
Мы оба влюблены в Санем Челик — исполнительницу главной роли. Шатенка с сексуальной хрипотцой в голосе, грустными глазами, неимоверным шармом. У нее настолько многослойная красота, что мы с Зейнеп готовы разбирать ее в деталях, говорить о ней часами... Она не ревнует к Санем: «Мы же такие разные с ней... К тому же она не живет в Турции – вычитала в “Sabah”[35], что Челик переехала в Штаты. Так что мне не о чем волноваться...» Смеемся. Сдерживаюсь сказать, что любимая очень похожа на Санем Челик. Неспроста же я так полюбил Алие. У Зейнеп такой же разрез глаз, такие же чувственные губы, такой же обволакивающий взгляд. Но Зейнеп – мое настоящее, а Санем – лишь чудесная женщина с «голубого экрана»... Сейчас, когда уже «Алие» давно завершился, часто вспоминаем полюбившихся телегероев. Дениза, Мерич, Зелиш, Мехвибу, Рефию, Хасибе... Кто бы мог подумать, что турецкий сериал станет одним из кусочков пазла нашего счастливого настоящего?..
2...Отчаяние в счастье – это страх потерять с трудом найденное...
Отчаяние в счастье. Слышали о таком? Одна из побочных реакций воздушно-порхающего состояния. Проявляется, наверное, не у всех, но у многих. У меня, в частности. Отчаяние в счастье – это страх потерять с трудом найденное. Боязнь новой волны одиночества. Отчаяние в счастье – это не постоянно омрачающее его чувство страха. Отнюдь. Больше похоже на ощущение, когда в подушечку пальца вонзается мелкая заноза: сильно не беспокоит, но напоминает о себе неожиданными вспышками. Мое отчаяние в счастье – тревога потерять ее в толпах сумасшедших мегаполисов, среди растянутых разлук, ноябрьских туманов. Хочу постоянно держать ее за руку. Может, это мания? Нет. Гораздо проще. Когда слишком дорого платишь за что-либо, опасение потерять обретенное естественно. Оба заплатили за любовь годами разъедающего одиночества. Не слишком ли дорогая плата?..
Молчание – другой язык нашей любви. Она чаще проявляется в прикосновениях, нежели в словах. Наша любовь – беседы чувств. Обожаю слушать ее дыхание. Когда Зейнеп спит, я пристраиваюсь рядышком, подставляю ухо. Слушаю с закрытыми глазами. Оказывается, мы дышим в одинаковом ритме. Любовь – это дыхание в унисон. Если потоки дыхания расходятся, означает ли это, что чувства ослабели?..
Карманы ее курток, ветровок, пальто наполнены леденцами в красочных обертках. Когда мы идем быстрым шагом, слышно шуршание карманных запасов сластены. Предпочитает барбарисовые леденцы, в форме звездочек. «Если нападает грусть, съедаю два барбарисовых леденца. Жонглирую ими языком во рту, они весело стучат о зубы... Грусть сразу проходит. Попробуй и ты». Она полюбила барбарисовые леденцы после «Лолиты» Набокова. «Волосы у нее темно-русые, а губы красные, как облизанный барбарисовый леденец, причем нижняя очаровательно припухлая...» Зейнеп рассказывает, что у Набокова с детства была сильнейшая аллергия на барбарис. А сам он эти леденцы безумно любил, поэтому многим своим героям привил любовь к барбарискам...
У нее в гардеробе нет одежды темных тонов. Зейнеп, любительница летней поры, обожает вещи ярко-фруктовых оттенков: майки апельсиново-дынные, шорты кизиловые, юбки мандариновые, носочки брусничные. «Мишуня, откуда только у тебя тяга к темному? Неужели может быть комфортно в такой одежде? Да я бы скончалась от тоски! Вот, бери пример с меня. Привыкай. Стены в нашем будущем доме будут выкрашены в самые сумасшедшие цвета: прихожая будет малиновая, гостиная – оранжевая. С остальными комнатами пока не определилась, но ничего, время есть...» Начало следующей недели собираемся посвятить шопингу – она грозится совершить кардинальные изменения в моем облике. «Будем как два сумасшедших оптимиста. Нужно заряжать окружающих позитивом. Согласен, мишуня? Вот и готовься...» Развожу руками, киваю. Отказать ей совершенно невозможно...
120-минутное погружение в волшебный мир, раcцвеченный красками любви, искренности, надежды. Зачарованно наблюдали за прошлым великой Остен, восхищаясь ее женской силой, явленной вопреки диктату времени, чарующей улыбкой с потаенной в уголках губ грустью, пронизывающим взглядом, неподдельно чистым. Про себя молили создателей фильма подарить нам хеппи-энд, хотя знали, что ленту настоящего не перемотаешь в прошлое. Проникались переживаниями Джейн в безупречном исполнении Энн Хэттауэй, которая стала нам родной после «Дневника принцессы» и «Дьявол носит Прада». Нам не важно, что стамбульские кинокритики успели «пройтись» по «Becoming Jane», вышедшем в турецкий прокат под названием «Aşkın kitabı»[36]. Мы были просто счастливы заглянуть в глубину души нашей любимой англичанки и в очередной раз убедиться, что любовь неподвластна времени. Не важно, в какой стране, в каком веке живешь и на каком языке говоришь. Главное – ты любишь...
3...Мужчина, по-настоящему любящий женщину, не станет копаться в ее прошлом...
С прошлым любимого легче свыкнуться, чем с прошлым любимой. Так уже заведено, что мужчинам почему-то прощается многое, а женщинам – нет. Мужчина, по-настоящему любящий женщину, не станет копаться в ее прошлом. Нет, он не будет обходить щепетильные темы стороной, подбирать правильные слова, надевать маску спокойствия, когда любимая будет неожиданно встречать героев своего прошлого. Мужчины просто забывают о том, что у их женщин до них кто-то был. Это не особенность, талант или умение. Скорее, такова наша природа. Мужчины вообще очень тяжело переносят болезни. Так зачем заражать себя самого?..
Не листаю книгу прошлого Зейнеп. Один раз прочитана, после чего отложена на дальнюю полку. Прочитал, принял и забыл. Зачем вспоминать о том, что приносит морозно-колючий ветер в теплое настоящее? Люди копаются в прошлом, когда не могут принять то, что имеют. Придираются к прошлому друг друга, когда не могут простить теперешние ошибки. Любовь не проживет и трех лет, если любящие не примут прошлого друг друга. Не нужно выяснений, допросов, разбирательств. Нужно знать о лете и зиме прошлых жизней. О карамельно-вафельных и горько-жгучих периодах из прошлых жизней. Всего лишь знать, не больше. Когда знаешь, не возникает вопросов.
Любви вредят вопросительные знаки. Пусть лучше будут запятые или точки... Зейнеп в курсе моего прошлого. Знает о женщинах, с которыми у меня был исключительно хороший секс. Знает о женщинах, которых любил, но которые отвергали меня. Знает и об Аиде, которую любил «любовью на всю жизнь» и на могилу которой до сих пор езжу раз в год. Когда-то, в самом начале наших отношений, мы дали самим себе слово, что не будем заговаривать о наших прошлых жизнях. Будем помнить о них, но не вспоминать. И вот научились уживаться с прошлым – это важно. Многие люди живут прошлыми победами и поражениями. Именно таких людей Вулф называла несчастными... Когда я целую ее тело, не думаю, что когда-то оно принадлежало другому. Когда слушаю ее сердце, не думаю, что когда-то его слушал другой. Люблю Зейнеп настоящей любовью – сейчас. Она такая же... Долги перед прошлым непременно должны быть погашены в настоящем...
В день первой годовщины нашего знакомства она подарила мне сердце своей любви – перламутровую ракушку со дна Босфора на витом кожаном шнурке. Небольшого размера, причудливой формы, с въевшимися крупицами песка на шероховатой поверхности. Обычно ракушки прохладны на ощупь, а подарок Зейнеп наполняет ладонь необычайным теплом, будто внутри него разожгли маленькое пламя. «Я наполнила ракушку любовью. Отыскал ее для нас Босфор. Когда загрустишь, сожми талисман в ладони – произойдет волшебство...» Прошло уже больше двух лет, а ракушка Зейнеп по-прежнему спасает меня от отчаянья, безверия. Висит на шее, близко к сердцу. Всегда со мной: на работе, в командировках, на конференциях или вечеринках. Даже во сне. Ее тепло – подпитка надеждой. Ведь любовь прежде всего дарит надежду...
Вдали от города души мою тоску успокаивает заветный талисман, в котором слышно дыхание Зейнеп и Босфора. Благодаря ему смог преодолеть, казалось бы непреодолимое – нашел в себе силы сбежать от рутины туда, где меня ждут. В Турцию. К Зейнеп, Босфору, Айдынлыг. И не жалею. Кстати, шеф написал имейл, в котором назвал мой внезапный отъезд «внеплановым отпуском»: «Ждем тебя, возвращайся. Ты забыл получить отпускные...» Пока я не думаю о возвращении. Но знаю, что скоро придется. С Баку еще многое связывает: нужно заработать деньги на наш будущий дом, на наше гнездышко. В восточной традиции новую семью жильем обеспечивает муж. А уж обустраивать семейный очаг, создавать уют будет жена... Уверен, что справлюсь. Перламутровая ракушка со мной...
4...Весь наш облик показывает то, как мы хотим, чтобы о нас думали...
Обложилась книгами, заказанными из интернет-магазина «Амазон», – в основном фотоальбомами. Черно-белые изображения ущербно-тоскливых чудаков, более похожих на сатирические шаржи, чем на людей из реальной жизни. Грушевидно-вытянутые головы, безрукие мужики с металлическими зубами, одноногий паренек в черном лифчике, две старушки-карлицы с косыми глазами. Жутко, но не противно. Смотришь на снимки как на скрытую сторону реальности – задевает. Моя любимая увлеклась творчеством американки Арбус, одного из величайших фотохудожников ХХ века. Коротко остриженная брюнетка с выпуклыми глазами, наполненными безнадежной тревогой. Я вообще заметил, что у гениальных людей другие глаза: без эгоистичной тревоги за себя любимого. В глазах гениев – глобальная тревога за весь окружающий мир. У Дианы Арбус именно такие глаза, и переживала она за кого угодно, кроме себя. Талантливые эгоисты не кончают жизнь самоубийством в преддверии своей самой крупной выставки...
Зейнеп сидит на черно-белом акриловом пуфике с большущей книгой в руках. «Diane Arbus Revelations»[37]. Рядом красная коробка с салфетками, вазочка с барбарисовыми леденцами, полупустая пачка моего «Кента». Она курит. Если закурила, значит, переживает. Двумя пальцами правой руки, между которыми зажата сигарета, массирует висок, вчитываясь в текст на английском языке. Иногда заглядывает в словарь, уточняет значение незнакомых слов. Некоторые цитирует мне. «Весь наш облик показывает то, как мы хотим, чтобы о нас думали. При этом всегда существует разрыв между желанием и реальностью. В этом заключена горькая ирония – то, чего ты внутренне горячо желаешь, никогда не проявляется в полной мере...» Закрывает глаза, обдумывает каждое слово. «Я немного не согласен. Ведь то, чего мы внутренне желаем, может остаться всего лишь желанием, а то, как мы выглядим, чаще всего продиктовано необходимостью. К сожалению, все мы, ну или почти все, соблюдаем общественные условности...» Зейнеп ничего не отвечает. Продолжает рассматривать снимок под названием «Молодая семья из Бруклина отправляется на воскресную прогулку, 1966 год».
«Знаешь, мишуня, когда я смотрю на работы Арбус, мне больше не хочется притрагиваться к фотоаппарату. Стыдно. Все мои снимки кажутся жутко надуманными, пустыми. Без идеи, понимаешь? В творчестве обязательно должна быть идея, надрыв. Идея Дианы – показать реальность реальной. Без предварительного создания образа. Такое впечатление, будто Арбус подходила на улице к интересующим ее людям со словами: «Можно я вас сфотографирую здесь и сейчас?» А в моих фотографиях словно все заранее подстроено. Фальшиво...»
Я отрываюсь от лэптопа, подхожу и ложусь на ковер. Целую ее в запястье левой руки. «Перестань нести чушь. Вы с Арбус совершенно разные. Во-первых, ты ищешь в мире настоящую красоту, а она искала – парадоксальную. Диана работала с оболочками, ты работаешь с душами. Да и в конце концов у вас взгляды разные. Ты турчанка, она американка. Среда обитания многое формирует в человеке, кто бы там что ни говорил... Не переживай. Лучше приготовь фотоаппарат. Завтра поснимаем Босфор с Галатской башни. Идет?» Кивает головой, прижимается к моим губам персиковой щекой. «О’кей, только давай закажем еще пару альбомов со снимками Дианы. Пошуруем на «Амазоне», посмотрим, какие издания у них остались...» Поднимаю ее на руки, сажаю на кресло у рабочего стола. Открываю нужный сайт. Я хочу, чтобы Зейнеп стала профессионалом своего дела. Надеюсь, мою фотографию для первой книги сделает любимый фотограф – Зейнеп Четин. Кстати, прекрасно звучит...
От кого: Shinay Mansur
Кому: El Safarli
Дата: 27 Августа 2007 13:12:42
Тема: Canım benim...[38]
Здравствуй, солнышко! Извини, что не звоню, не захожу. Никудышная из меня подруга. Вместо того чтобы больше времени проводить с тобой, пока ты в Стамбуле, я мотаюсь по командировкам. Вот сейчас вкалываю в Измире – шеф поручил написать репортаж о местной женской колонии. Отказывалась ехать, но он так просил... Ему же совсем некому больше доверить эту тему! Кроме того, обещал гонорар в двукратном размере.
Целыми днями бегаю туда-сюда, жутко устаю. Времени нет тебе позвонить. Поэтому решила набросать письмо... Очень соскучилась. Как вернусь, клятвенно обещаю, каждый вечер буду проводить с вами. Побалую моих любимчиков всякими вкусностями.
Кстати, Зейнеп вчера прислала мои фотографии. Помнишь, она меня снимала на набережной? Потрясающие снимки. Я себя с трудом себя узнала – чтобы такая корова, как я, на фото выглядела тростиночкой! Вот подумываю теперь разместить эти снимки на сайте знакомств. Может, кто-то и клюнет. Шучу... Показала работы Зейнеп шефу, он заинтересовался. Хочет предложить твоей красавице работу фотографа в нашей газете. Зарплата средненькая, зато график свободный. Поговори с ней. Как вернусь, непременно встретимся. Люблю, целую. Твоя Шинай (кстати, потерявшая два килограмма за три недели).
5...Любовь помогает человеку понимать и принимать людей такими, какие они есть...
Пышногрудая Айлин называет нас «молодыми старичками». «Такие энергичные, красивые, а вечера дома просиживаете. Сколько можно любоваться друг другом? Надо тусоваться, зажигать, балдеть. Не понимаю я вас, ребята! Вот мы с Кахраманом отрываемся в клубах, ходим на всякие вечерники, ведем светскую жизнь. Понежиться успеем и в старости...» Смеемся, наслаждаясь мартини с ментоловым льдом. «Называй как угодно, но наш жизненный ритм нас устраивает. Свое уже отплясали...» Айлин закатывает глаза, морщит прооперированный носик: «Вы, может, уже и пенсию получаете?» Наша подруга, Овен по гороскопу, обладательница буйного темперамента, острого языка, ласковая и стервозная. Принимаем Айлин такой, какая она есть. Прав француз Леви: «Любовь помогает человеку понимать и принимать людей такими, какие они есть»...
Когда нас с Зейнеп приглашают куда-либо, долго раздумываем, идти или нет. Решение зависит от того, насколько пригласивший человек нам близок. Чаще зовут в рестораны – и это, честно говоря, расстраивает. В большинстве случаев сценарий у подобных вечеров один: легкий светский треп, трое пьяных на одного трезвенника, громкая музыка, еда, восхищающая больше эстетически, нежели вкусовыми качествами. Нам больше подходят маленькие компании в домашней обстановке. Еда с душой, эмоциональный разговор в сигаретном облаке, звон бокалов с вином, тихий музыкальный фон. Мы с Зейнеп обожаем приглашать друзей к нам на вечер: готовим что-нибудь вкусненькое, накрываем маленький столик в гостиной, игнорируя стулья, кресла, диваны. Намного уютнее сидеть на полу, на мягком ковре, обложившись подушками, закутавшись в пледы. Официозы, тесные вечерние наряды, натянутые улыбки, бессмысленные беседы о последней выходке какой-либо знаменитости или о рейтинге самых избалованных наследниц в Стамбуле – это все совершенно не для нас...
Некоторые знакомые за глаза называют нас «выпавшими из жизни простаками». Наплевать. На Востоке сплетни – привычное дело. Живем так, как хотим жить. Долго шли к этому – и, слава Аллаху, дошли... Не навязываем окружающим наш образ жизни, но дорожим тем небольшим количеством друзей, что всегда с нами. Мы и одежду покупаем удобную, а не брендовую. И целуем собак в их мокрые носы, игнорируя «фи-и-и...» брезгливого меньшинства. И перед сном пьем карамельный чай из громоздких кружек, а не дорогую талую водицу каких-то многовековых ледников из не менее дорогих стаканов. Пусть другие как хотят, а нам комфортно в таком собственном мире, внутри которого нет лести, сплетен и интриг. Когда нам хочется потанцевать, не спешим в модные клубы, а включаем магнитолу, приглушаем свет в комнате и кружимся в обнимку под «Wonderful world» Армстронга. И вот такие мгновения – это и есть вершина радуги счастья. Обычного человеческого счастья, которое, в сущности, самое простое...
Завтра едем в детский дом одного из отдаленных районов Стамбула. Собирались съездить на праздник Рамазан. Не получилось... Последние два дня ходили с Мустафой по магазинам. На собранные деньги купили продукты, одежду, игрушки, канцелярские принадлежности. Завтра, надеюсь, устроим детишкам праздник. К сожалению, в городе моей души немало детских домов. Многие из них переполнены. Всегда, когда езжу в приюты, в голове вертится один вопрос: «Как можно бросать детей?» Я стараюсь никогда никого не осуждать, но, когда смотрю в чистые, добрые глаза брошенных малышей, возмущение переполняет. Как же удается матерям, отказавшимся от своих кровинок, жить со спокойной душой? Не понимаю... Навещая маленьких сирот, улыбаюсь, но готов плакать.
...Читаю 5-летней Сабихе сказку о заблудившемся цыпленке. Она слушает, пристально наблюдая за мимикой моего лица. У детей самый искренний взгляд. Искренность Сабихи рождает во мне грусть. Ком в горле. Останавливаюсь, дальше читать не могу. «Малышка, можно я на секунду отойду? И быстро вернусь. Сказку дочитаем, книгу не закрывай...» Выбегаю из комнаты на воздух. Отхожу к беседке и плачу, как ребенок...
6...Женщина все прощает, но никогда ничего не забывает...
«Женщина должна просыпаться под вдохновляющий комплимент, а засыпать под страстное признание. Не важно, какие этот комплимент или признание по счету, важно другое – они должно быть произнесены с любовью. Женщина – как комнатное растение. Если о ней не заботиться с любовью, начнет увядать». Такова восточная мудрость бабушки Лале. Она с детского возраста учила меня достойному обращению с женщинами. Часами болтали с ней под согнувшимися ветвями пожилого айвового дерева. Бабушка Лале много курила, громко откашливалась, освежала горло чаем с кусочком айвы, постоянно поправляла серебряное кольцо с бирюзой на среднем пальце. «Сердце мое, запомни: если мужчина ударил женщину, он больше не имеет права называть себя мужчиной. Все эркеки[39] нашего рода с достоинством носили свои фески. Конечно, они ходили налево. Но... изменять тоже надо уметь. Это для мужчин своего рода искусство выживания. Ну и глупа же женщина, уверенная в том, что ее муж спит только с ней. Твой дед бегал к одной вдовушке – я была в курсе, молчала. Могу простить физическую измену, но не духовную. Впрочем, знай, женщина все прощает, но никогда ничего не забывает...»
Я слушал бабушку, вывернув уши наизнанку. Тогда мне, девятилетнему мальчишке, слова Лале казались какой-то взрослой сказкой. Сейчас, вкусив прелести взрослой жизни, бабушкины правила жизни вспоминаю чуть ли не ежедневно. «Знаешь, женщина может все простить мужчине в обмен на искренность. Вы, мужики, думаете, нам легко скормить ложь. Нет уж. Женщина – лучший из существующих детекторов лжи». Я запоминал фразы Лале намного лучше, чем уравнения из алгебры. Помню, как-то вернулся в город после каникул, проведенных у бабушки. Вхожу в дом, обнимаю маму со словами: «Мамуль, ты – мой самый лучший детектор лжи...» Моя Скорпионша потом долго выпытывала, у кого я «набрался такой чуши». Но я так и не раскололся. Всегда был предан Лале. А мама до сих пор вспоминает о сравнении с детектором: «Что, так и не вспомнил, кому принадлежал тот афоризм?» – «Нет...»
Бабуль, о нашем с тобой секрете никто не узнает. Теперь он живет между небом и землей...
Включает воду. Распускает волосы. Наклоняется над умывальником смыть вечерний макияж. Капли воды стекают по нежной коже усталого лица. Поднимает голову, чертыхается. Забыла надеть ободок – челка промокла. Она смотрит в свое отражение в зеркале. Ощупывает пальцами лицо. На шаг отходит назад, проводит руками по декольте. Шмыгает носом, отчаянно завязывает пояс махрового халата. Я стою сзади, прислонившись к косяку двери ванной. Наблюдаю. Поворачивается ко мне. «Я некрасивая, да?» Молчу. «У меня ужасная грудь, да?» Молчу. «И как тебя угораздило в меня влюбиться, а?» Молчу. «Да уж, твоя Зейнеп – вылитая Бриджит Джонс. Не хожу на фитнес, подсела на углеводы, плюс вечные темные круги под глазами. И слуха у меня нет, и сиськи обвисшие». Ухмыляюсь. Подхожу ближе. Становлюсь за ней. Наши взгляды встречаются в зеркале. «Мне не важно, какой у тебя слух, какого цвета круги под глазами и что висит. Я люблю тебя настоящей. Взбалмошной, искренней, чертовски красивой. Хватит самокритики, слышишь?! Лучше пойдем с Айдынлыг прогуляемся...» Я закрываю кран и выхожу из ванной. Она окликает меня: «Эй, мишуня...» Оборачиваюсь. «Я люблю тебя». Грустные глаза, размазанная помада, мокрые волосы, облепившие лицо. Обнимаю ее. «Я тоже, моя очаровательная Зейнеп Джонс». Айдынлыг от радости предстоящей прогулки забежала в ванную. Трется мордочкой об нас, теребит поводок в зубах...
...Заходим в «Мегавизион»[40]. Покупаем коллекционный DVD сразу с двумя историями про Бриджит Джонс – «Дневник Бриджит Джонс» и «Бриджит Джонс: грани разумного». Это наши фильмы первой необходимости – не раз смотрели и готовы пересматривать бесконечно. «Я все же на нее не очень похожа, – признается Зейнеп. – Во всяком случае, я готовлю неплохо, и супы получаются у меня естественных цветов. Хотя... По-моему, в каждой женщине живет Бриджит Джонс. С комплексами, душевными поражениями, наивными мечтами, и зачастую такая же самокритичная. Я тоже где-то такая. Но ведь рядом со мной есть ты – Дарси тебе в подметки не годится...» Вышли из магазина. Зейнеп повисла у меня на шее, обхватив ногами. Прохожие пристально смотрят на нас, Айдынлыг игриво лает, Босфор дружески подмигивает. Любовь – это свобода порывов...
7...Человек не должен любить что-либо неодушевленное, иначе ему не хватит любви на живое...
Глупые ссоры – привычное явление между влюбленными. Без них невозможны ни одни искренние отношения. Главное – суметь отнестись к ссоре с юмором. Преграды на пути любви следует преодолевать с улыбкой на лице, с добрым настроем в душе... Зейнеп собирается стать вегетарианкой. Отказаться от животной пищи, одежды из натуральной кожи, меха. На днях записалась в Общество по защите животных Турции.
«Это не дань моде, мишуня. Хочу что-нибудь сделать для этих беззащитных созданий. А о вегетарианстве давно задумываюсь, просто родители были против – да и сейчас возмущаются. Боятся, помру с голоду. Честно говоря, мне уже не важна их поддержка. Решение принято. Я его никому не навязываю...» Продолжаю отговаривать Зейнеп: «Ты знаешь, как я люблю животных. Готов помогать вашему Обществу. Будем вместе участвовать в акциях, благотворительных мероприятиях. Но зачем еще становиться вегетарианкой? Тем более в этой стране, где большинство блюд готовятся если не из мяса, то на животном жиру. Я против, – говорю прямо, – Зейнеп. Мы хотим детей – как ты собираешься их вынашивать, питаясь капустой и бобами? Одумайся...» Обижается. В слезах убегает в прихожую. Хлопает дверью, уходит из дома.
Ненавижу ссоры. Злюсь. Тельцов невозможно переубедить: вот ведь упрямица! Хватаю ветровку, бегу за ней следом. Догоняю. Зейнеп сидит на скамейке. Перед нами раскинулся Босфор. Переживает за нас: пролив замер, чаек не слышно. Она дуется. Сажусь рядом. «Ну хорошо, любимая. Ты взрослый человек, решай сама. Но пойми, волнуюсь за тебя! Ты мне не безразлична...» Исподлобья смотрит на меня. «А знаешь, когда я окончательно решила стать вегетарианкой? Когда ты в воскресенье довольный пришел домой с ботинками «Кларкс» из кожи пони. На них даже мех сохранили! Ты так хвалился, мол, глянь, писк осеннего сезона – “волосатые” ботинки... А я еле сдержалась, чтобы не выбросить их на помойку». Удивляюсь. «Родная, да у тебя самой полно обуви из натуральной кожи...» – «Да, знаю... Но кожа это одно... А когда на ней еще и шерстка бедного пони... Может, я сентиментальная дура... капризная эгоистка... Но я прошу тебя, избавься от этих ботинок». Обнимаю ее. «Хорошо. Обещаю. Завтра же утром обменяю их на что-нибудь более скромное. Ты только пока не начинай свое вегетарианство. Вот так резко, на эмоциях. Обдумаем все вместе, договорились? Кстати, давай завтра навестим собачий приют. Купим корма, теплых подстилок, миски для еды. Хорошая идея?» Она кивает, вытирая слезы. Почему иногда женщин так трудно понять?..
Страшно зависеть от материальных благ. В таких случаях внутри рождается опасение в любой момент потерять нажитое. Если подобный страх появился, значит, рано или поздно он приведет к пропасти потерь. «Человек не должен любить что-либо неодушевленное, иначе ему не хватит любви на живое». Истина из дневниковых записей Вулф. Ничего не коллекционирую, не привязываюсь к предметам. Тянусь ко всему живому. Только там есть душа...
Переезжал в город души всего с одним чемоданом вещей. Немного шмоток, две пары обуви, три фотоальбома, видеокассета с записью моего десятого в жизни дня рождения, банка инжирового варенья и старинный Коран, доставшийся от прадедушки. В качестве ручной клади захватил документы, карточку Visa c небольшой суммой денег и книгу «Миссис Дэллоуэй». К неодушевленному багажу прилагался один достаточно большой одушевленный – воспоминания. Вот с таким «грузом» я ехал покорять Царьград. С минимальным количеством вещей из прошлого, но со множеством целей. На тот период не страшно было потерять что-либо, кроме себя. Садился в самолет до Стамбула абсолютно свободным. «...В этот миг яркая вспышка внутреннего света вдруг высветила ту часть моей жизни, которая была окутана пеленою забвения... наверное, такие видения связаны с пробуждением к новой жизни». Все как в книге Льюиса Кэрролла...
Люблю деньги. Точнее, я люблю их тратить. Однако стараюсь избежать той зависимости, которую они накладывают на человека. По мере взросления учусь откладывать четвертую часть заработанного. Не с установкой на «черный день». Просто так. «На осуществление дорогостоящих идей», как говорим мы с Зейнеп. Держим отложенные деньги в одном из банков, так к ним рука не потянется. Так о них забываешь. Учимся жить так, чтобы в случае потери нажитого никогда не жалеть. Всегда нужно быть готовым начать с нуля. «Главнее то, что в душе, а не в кармане». Азербайджанская народная мудрость...
8...Любовь – это один мир на двоих, в который реальность не может войти без предварительного стука...
Любовь награждает стабильностью. Не той общепринятой стабильностью с устоявшимся жизненным распорядком – здесь есть необычайное спокойствие и уверенность в том, что та самая половинка, в поисках которой прошел огонь, воду, сотни медных труб, найдена. Настоящая любовь, в отличие от влюбленности, не может быть шумной и импульсивной. Настоящая любовь, словно новорожденный ручей, прокладывает свое собственное течение. Спокойно бежит в выбранном направлении, своевременно вливаясь в озера, моря, океаны...
До встречи с Зейнеп я был другим: сумбурным, переменчивым, резким. Верил в любовь, но не верил в то, что она в силах изменить человека. Разыскивал половинку, но особо не полагался на то, что ее можно найти. Думал, половинок лепят из того, что имеют. Настоящая любовь заставила меня поверить в адажио облаков, проплывающих над головой, в карамель чувств с имбирным оттенком легкого сумасшествия, в головокружение от поцелуев рекордной длительности. До встречи с ней искал ответы на массу вопросов. Любовь отмела в сторону все волнующие «Для чего?», «Зачем?», «Когда?». Когда любишь, забываешь обо всем, что исходит извне. Любовь – это один мир на двоих, в который реальность не может войти без предварительного стука в запертую дверь...
Окружающие связывают кардинальные изменения во мне с возрастом. «Наш капризный принц вырос». Лишь чуткая мама понимает, что сына изменила любовь. «Ты похож на меня. Помню, влюбившись в твоего отца, я настолько изменилась, что сама себе удивлялась. Хотя, по словам астрологов, ноябрьских Скорпионов невозможно «перешить». Оказалось, для любви не существует невозможного...» Мама кричит в трубку, что любит меня прежним и новым. «Малыш, цени то, чем наградил тебя Аллах...» – добавляет она, между словом сообщая о том, что научилась набирать-отсылать-получать-читать эсэмэски. Теперь моя прогрессивная мама сможет еще больше меня поддерживать...
Все дни любви не могут быть цветуще-душистыми. В любви случаются и спады, и подъемы. Иначе быть не может – ведь любовь живет в повседневности, которая отражается на настроениях, желаниях, поступках любящих... Когда на меня или на Зейнеп нападает хандра, собственными усилиями вытягиваем друг друга из трясины грусти. Без советов, нравоучений, психоанализа. Просто-напросто протягиваем руку поддержки. За нее всегда можно ухватиться, чтобы обрести прежнее спокойствие...
Заметив мою подавленность, она не пристает с расспросами. Наоборот. Садится рядом, разливает по кружкам чай из карликовых хризантем, обхватывает мою руку холодными ладошками, дышит со мною в унисон. Зейнеп знает, что разговаривать с любимым в такие периоды излишне, как и с большинством Рыб. Нужно помолчать какое-то время – действенный метод исцеления...
В отличие от меня Зейнеп предпочитает делиться наболевшим. Возмущение ее красноречиво проявляется в эмоциях, как и у большинства Тельцов. В такие мгновения с ней нужно говорить. В такие мгновения вместе с ней нужно материться, кричать, бить тарелки, если понадобится. Тельцы редко выходят из себя. Но если они рассержены, то лучше всего поддержать их. Зейнеп не возмущается как стервозная истеричка – в гневе она напоминает ребенка, который искренен в выражении чувств...
Мы не похожи в проявлении эмоций – совсем. Я стараюсь прятать внутренний ураган, считая, что эмоциональность приносит больше вреда, чем пользы. А она никогда не умалчивает о том, что ее беспокоит. «Вчера прочла в «Elle», что эмоциональные люди болеют реже, чем сдержанные. Лучше кричать, бить посуду, чем прятать эмоции в себе. Поэтому, мишуня, у тебя так часто болит желудок. Всё! Отныне будем вместе кричать, когда меня или тебя будет что-либо возмущать...» – «Любимая, если мы оба будем громко выражать эмоции, то нас выселят из дома. Давай лучше ты кричи, а я буду по-прежнему молчать...» Она хохочет, целуя меня в нос. «Ничего, если нас выселят, то переедем в Италию. Там народ шумный. Хотя нет... Без Стамбула не сможем...» Выходим на балкон с дымящимися кружками ароматного кофе. Босфор, доброе утро!..
9...Осень – это сезон проверки на наличие долгов перед прошлым...
Осень в Стамбуле у меня, в первую очередь, ассоциируется с мокрыми желтыми такси. Они в какой-то испуганной спешке передвигаются по городу души, разбрызгивая лужи облысевшими за лето шинами, отчаянно сигналя в пробках хаотичного центра. Осень задает Стамбулу особенный ритм. Не меланхоличный – скорее, нервный. Горожане, вооружившись громоздкими зонтами, бегут в теплые укрытия. Дворники машин щелкают безостановочно, отбрасывая небесную воду в стороны. Наземный транспорт тяжко переносит часы пик, а подземный, гордясь сухостью и защищенностью, встречает пассажиров с распростертыми объятиями...
Обожаю осенний ветерок Стамбула. Он мило подгоняет жителей города души, сбрасывает с ветвей остатки золота, наполняет воздух освежающими морскими нотами. Стамбульская осень насыщена дождями. В первые 15 дней октября они вежливо-моросящие, ближе к середине ноября ужесточаются, будто демонстрируют всю свою мощь перед приходом зимы... Наши друзья знают: если Зейнеп начала печь пироги с корицей, значит, пришла осень. Буквально через день любимая балует нас отменной выпечкой с непременным содержанием корицы. «Настоящий символ осени. Корица дарит внутренний уют, согласен? Мама всегда повторяет, что из дома надо выходить с запасом тепла, чтобы делиться им с окружающими...»
Провожая в редакцию, протягивает мне шуршащий бумажный пакет с выпечкой: «Как попробуешь мою стряпню, скинь эсэмэску. Надеюсь, понравится. Правда, в этот раз я переборщила со сливочным маслом – тесто получилось тяжеловатым...» Помогает надеть пальто. Чувствую прохладу ее рук на плечах. «Зонтик взял? Все, беги, опаздываешь...» Целуемся. «Родная, разве появилась помада со вкусом корицы? Или ты с утра пораньше наелась своего же пирога?» Улыбается, отрицательно мотнув головой. «Это не помада и не пирог. Это осень, мишуня!» Я выхожу из подъезда, вдыхая октябрьский воздух. Не замерзаю – ведь из дома вышел с запасом тепла...
В качестве бесплатного приложения к осени в мою жизнь входит Бессонница. Верная подруга из прошлого. Посещает раз в год, на время поселяется рядом, беспардонно вносит коррективы в мой график сна. Эгоистичная особа: засыпает на рассвете и пробуждается в полночь. У нее тяжелые волосы цвета лунной ночи. Носит легкие платья с длинными шлейфами. Вечно курит сигареты с мундштуком. Турки утверждают, что Бессонница приходит из прошлого с целью свести счеты с беглецами, скрывающимися в настоящем от долгов. У меня с прошлым отношения налажены – меня Бессонница навещает просто так, без претензий. «Повидать старого друга, поболтать о минувшем...» Привирает, конечно. Наверняка думает, что я все еще боюсь прошлого.
Болтаем с похитительницей снов на кухне. Расположилась на подоконнике, выдыхая сигаретный дым в приоткрытое окно. Я сижу на табуретке, механически помешиваю ложкой остывший уже кофе. Беседа с Бессонницей заставила вспомнить о том, что осталось позади. Грустные, веселые, одухотворяющие, болезненные эпизоды... Неожиданно Бессонница спрыгивает с подоконника на пол. Я возвращаюсь из прошлого в реальность. «Эй, мучительница, не пора ли тебе восвояси? Или хочешь меня довести, как бедного Пруста? Стоило ему дописать последнюю книгу об утраченном времени, как ты моментально разделалась с ним. Придушила гения холодной ноябрьской ночью, а все подумали, он задохнулся от астмы. Нет уж, красотка, со мной подобные номера не пройдут...» Заливается смехом, откинув голову: «Браво! Браво! Отличная фантазия! Не пробовал писать детективы?!. Ладно, хватит ворчать. В конце концов, не так часто бываю у тебя. Всего раз в год. И почему ты нервничаешь? Неужели мучают долги перед прошлым? Может, я что-то не учла, забыла... Хм... Надо перепроверить».
Я подталкиваю Бессонницу к выходу – балконной двери. Всовываю ей в руку желтый дырявый зонт, с помощью которого она умудряется перемещаться в воздушном пространстве. Мэри Поппинс отдыхает. «Не волнуйся. Долгов нет. Могу показать все квитанции... А сейчас тебе пора... Завтра рано утром мне ехать с Зейнеп в Измир. Так что давай-давай... Иди помучай кого-нибудь другого...» Бессонница отдергивает руку, недовольно хмыкает. «Ах, с Зейнеп... Ну ладно, я пошла... Жаль, у твоей красотки нет долгов перед прошлым. Иначе с удовольствием бы развеяла и ее сладкий сон...» Раскрывает зонт, взлетает. «Ладно, пупсик, прощай. Точнее, до встречи-и-и...» Не отвечаю, запираю дверь, задвигаю шторы. Наконец-то могу поспать... И почему она всегда появляется осенью? «Осень – это сезон проверки на наличие долгов перед прошлым». Так говорила моя тетушка Чаглайан...
10...Мы не думали о том, что вредно. В молодости вредное кажется полезным...
Мы сдружились, когда нам исполнилось по шестнадцать. Мы дружили, не веря, что кто-то из нас двоих смертен. Безрассудно верили в вечную жизнь, считая себя реалистами. В молодости думаешь, что безносую с косой легко можно послать на три буквы. Заблуждались... Помню, как он жаловался на редкие боли в сердце. Я смеялся. «Kardeşim boş ver![41] Мы с тобой – живучие волки. А сердце, наверное, болит от крепкого кофе...» Выкуривали по пачке сигарет в день, не отказывались от выпивки после рабочего дня, вели беспробудную половую жизнь. Не думали о том, что вредно. В молодости вредное кажется необходимым...
Мы сдружились в первый же день первого курса университета. Он сел рядом. Я спросил, есть ли у него сигареты. Он, тогда такой домашненький, жутко возмутился, мол, как можно думать о куреве на занятиях?! Я съязвил: «Не будь лопухом...» Пересел за другую парту. Через минуту он поддал носком ботинка пачку «Веста»: «Пойдет? Курю только крепкие...» Я прошептал в ответ: «Пойдет, брат». В это мгновение поняли, что отныне повязаны дружбой. Настоящей мужской дружбой...
Мы умудрялись совмещать прожигание жизни с поступательными движениями к цели. В середине первого курса отправились покорять самую тиражную газету города. Зашли в редакцию, представились студентами третьего курса журналистского факультета, попросили о встрече с редактором. Переступили порог его кабинета со словами: «Здравствуйте. Мы талантливые журналисты. Мечтаем у вас работать». Бородатый редактор оказался в хорошем расположении духа. Усмехнулся нашей амбициозности: «Что, прямо оба?» Закивали. «Угу». Редактор закурил. «Хорошо... Даю вам каждому по заданию. Провалите – с глаз долой. Выполните – возьму стажерами. Всё, убирайтесь, срок три дня...» Задания выполнили. Меня взяли стажером в отдел культуры, его – в социальный. До часу дня грызли гранит науки в университете, после спешили в редакцию. Носились по «объектам», питались хот-догами и супами быстрого приготовления, ночевали на продавленных диванах редакции. Родители беспокоились за нас, а мы беспокоились за рейтинг нашей газеты. «Должны быть первыми». Через два года переросли в ведущих корреспондентов...
Мы не называли наши отношения дружбой. Это было нечто большее. Братство. В нас текла одна кровь. Не было необходимости в словах – достаточно взгляда. Если били его, значит, били и меня. Если бил он, значит, бил и я. Если он грустил, я грустил вместе с ним. Если грустил я, он грустил вместе со мной. Всё вместе. У нас были разные вкусы. Он любил блондинок, я с ума сходил по брюнеткам. Он встречался с женщинами старше по возрасту, я предпочитал ровесниц. Он читал Достоевского, я Паланика. Он слушал Барыша Манчо[42], я знал наизусть все песни Айтен Алпман. Разница во вкусах еще больше объединяла нас... Нам не важны были деньги: будучи стажерами, получали копейки, но отказывались брать у родителей. Жалкие бумажки не влияли на наше настроение. Верили в торжество жизни наперекор всему...
Мы не говорили друг другу «прощай», всегда «до встречи». Везде были вместе. Раз и навсегда я сказал ему «прощай» на седьмом году дружбы. Он уезжал в Германию. Вместе с родителями. Там его ждали перспективы, любимая девушка. Предложил поехать с ним. «Давай, собирайся... Покажем там, на что мы способны...» Я опустил голову: «Нет, брат. Не смогу без Стамбула... Ты езжай. Будешь отдыхать у меня летом, я у тебя осенью. Говорят, в Кёльне потрясающая осень...» Он не стал уговаривать. Просто добавил: «Брат, кажется, мы выросли...» Отвернулся, закурил. Это был... конец?..
Через год, два месяца и три дня он умер. Остановка сердца. Неожиданная. За рулем. Вместе с ним умерла частичка меня. Говорят, покойных нужно отпускать. Я до сих пор не могу этого сделать. У нас было одно сердце на двоих. Тогда как же он умер? Ведь я жив... Значит, он тоже?..
С Днем рождения, Брат. Люблю, разыскиваю, не отпускаю... Прости...
...твой Брат.
25.11.2007
11...Грусть, как вирус гриппа, пока не проявится в полной мере, не покинет организм...
Осень приносит с собою грусть. Переменчивую. В дневное время она может быть светлой, а ближе к вечеру померкнет за тучами неожиданных событий, раздражающих бытовых ситуаций. От осенней грусти не избавишься, пока она сама не пройдет. Ею полнятся капли дождей, укрывающих землю. Ею пропитан октябрьский воздух... Осенью я много курю. Перехожу на «Кент 4». Вечерами курим вместе. После девятичасового «Ана хабер»[43] отправляемся с Зейнеп на набережную. Молча общаемся с Босфором, наблюдаем за сонными чайками, угадываем живописные миниатюры в сигаретном дыму. Как правило, разглядеть конкретные черты не успеваем – кружева дыма рассеиваются в моросящем дожде. У нас с ней нет табачной зависимости – можем не курить неделями, месяцами. Но осенью без сигарет как-то неуютно, будто лишаешься какой-то защитной оболочки. Осень – это пора, когда одинокие люди согревают замерзшие сердца дымом сигарет. Слава Аллаху, мы с Зейнеп пережили одиночество. Обрели друг друга после долгого путешествия навстречу друг другу...
Я курю и вспоминаю осени минувших лет, когда еще не был знаком с ней. Как-то в бесцельной прогулке по промокшему городу забрел в книжный. В центре магазина наткнулся на стенд с рекламой «Одиночества в сети» Вишневского. Новинка сезона. Для меня тогда слово «одиночество», само это чувство были безумно актуальны. Двинулся в сторону полок. Отыскал роман польского прозаика. Пролистал. Подумал, что одиночество начинается далеко за пределами сети и... не стал покупать. Не из-за того, что книга мне не понравилась. Просто в тот миг мой ленивый ангел-хранитель неожиданно взмахнул крылышками, подлетел к моему уху, прошептал: «Это твоя последняя осень в одиночестве... Скоро – любовь». Книга моего одиночества близилась к завершению. Не важно, что медленно. Главное, тяжелому периоду был обещан конец...
С тех пор утекли кубометры воды, разбросаны сотни камней, похоронены тысячи переживаний. Я отыскал половинку своей души – чувственную девушку с волнистыми волосами. Отыскал ее в стране чудес, где порывы перерастают в поступки, а «трехлетняя» теория Бегбедера разбивается вдребезги. С тех пор так и не прочел Вишневского. Часто вижу «Одиночество в сети» в книжных Стамбула. Прохожу мимо с мыслью: «Как-нибудь в другое время или в другой жизни...» Дело не в Вишневском. Дело, во мне. Точнее, в обретенном мною счастье...
Обращаюсь к Богу тогда, когда мне хорошо, а не плохо. Когда душу поглощает грусть, стараюсь своими силами преодолеть сложности. Не зову на помощь, как раньше, не срываюсь на окружающих. Отважно жду отступления боли. Грусть не может быть бесконечна. В молодости она похожа на легкую простуду, с возрастом больше напоминает мигрень. Грусть, как вирус гриппа, пока не проявится в полной мере, не покинет организм... Когда плескаюсь в счастье, всегда вспоминаю о Боге. Не загружаю Его высокопарными речами, мол, спасибо за кров, мир, хлеб насущный. По-детски поднимаю голову к небу, подмигиваю Ему правым глазом. Он понимает. Подмигивает в ответ. Мой Бог – не тот, кто царствует в небесных просторах, восседая на мягком троне из пушистых облаков. Мой Бог – тот, кто живет во мне. А на небе всего лишь место Его работы. «Лучший офис и не придумаешь. Вокруг облака, под ногами ковер из голубой мякоти, хрустальный воздух. Игривые ангелы – верные помощники – окружают меня. Вот в такой обстановке работаю. Правда, не успеваю рассматривать обращения людей в желаемые ими сроки. Но в обязательном порядке знакомлюсь со всем поступающими заявками. 99 процентов из них претворяю в реальность. Рано или поздно...» Всевышний сетует на отсутствие терпения у основной части человечества. «Неужели не понимают того, что Бог не успевает быстро осуществлять все мечты?! Вас много, я – один. У каждого наступит свой звездный час. Передай всем, кому сможешь...»
Беседуем с Богом в маленькой кофейне. Он заказывает крепкий турецкий кофе, я – папатия чайы[44]. Он курит сигары, я – сигареты. Говорим о чем угодно. Между нами есть одна договоренность – не имею права о чем-либо просить Его во время приватных встреч. «Обращайся ко мне так же, как и все. Посредством души...» Иногда я все же беру на себя смелость и озвучиваю просьбы. «Избавь людей от боли, преврати темную грусть в светлую, исцели больных от болезней и... сделай так, чтобы на земле не было бездомных собак, кошек. Пусть для каждого найдется любящая семья. Неужели это трудно? Я ведь даже не прошу о вечной жизни...» Бог хмурится. «Злоупотребляешь нашей дружбой... Однако мне нравится, что ты просишь для всех, а не для себя... Ничего не могу обещать... Запомни, многое зависит от самих людей». Он внезапно вспоминает о каком-то неотложном деле. Встает из-за стола, спешит к выходу. Иду за ним. Бог останавливается на пороге кафешки. Обнимаемся. Он благоухает весной, а Его густая седая борода пахнет табаком и цветами абрикосового дерева. «Ладно, мой милый друг... До встречи... Не забывай обо мне... И главное – не забывай верить...» Киваю в ответ. Провожаю, и в голове вертится забавная мысль: оказывается, Бог похож на Санта-Клауса...
Зажмуриваюсь. Через пару секунд открываю глаза, оглядываюсь вокруг. Надо же, я не в кафешке, а на диване у себя в гостиной. Странно. Это было сном или реальностью? Распахиваю балконную дверь. Смотрю в небо. Сквозь облака вижу Его, подмигивающего. Как всегда, подмигиваю в ответ. Надо верить...
12...Якамоз подсказывает одиноким людям верный путь любви. Направляет, стоит его лишь раз увидеть...
Осенью воспоминания поднимаются на поверхность разума. Мысленным кинопроектором просматриваешь кадры из прошлого. Далеко не приятный фильм, а зачастую и болезненный. Есть в этом и хорошее: окинув взглядом прошлое, иначе смотришь в будущее. Рассеиваются напрасные иллюзии, укрепляется душевный иммунитет. Некая переоценка ценностей... Осень – единственное время года, которое учит. Излечиваться от прошлого, не складывать горестно руки, искать любовь и ждать. Осень наделена даром исцеления...
Полупустая кафешка на берегу Босфора. На часах 21:40. Сидим под открытым небом, усыпанным бриллиантовыми звездами. Между ними величественно расположилась луна. Царица ночного Стамбула мерцает в зеркальной глади Босфора, прокладывает фосфоресцирующую дорожку в темных водах пролива. Турки назвали отражение луны на водной глади потрясающим словом. В 2007 году оно победило на международном конкурсе на самое красивое слово в мире. Yakamoz. «Якамоз подсказывает одиноким людям верный путь любви. Направляет, стоит его лишь раз увидеть». Прабабушка Пярзад права, я испытал на себе...
Температура воздуха +14. Прохладный ветерок с пока еще ласковыми нотками пойраза[45] обдувает лицо, разогревает щеки. Закутались с Зейнеп в наши апельсиновые пуховые куртки. Пьем горячий чай в бардаках[46], наслаждаемся дивным якамозом. Вспоминаем осень двухлетней давности. Тогда только узнавали друг друга. Помню, как прогуливались по набережной, рассказывали друг другу о пережитом до нашей встречи. На некоторых эпизодах собственных повествований я с трудом сдерживал слезы. Мужчина не имеет права плакать. Зейнеп убедила меня в обратном. «Эй, почему ты прячешь слезы? Мужчина не должен показывать слез своих поражений, но если он плачет от любви к людям, потерянным во времени, в этом нет ничего страшного. С такими слезами вытекает тоска. Их нельзя сдерживать, иначе с прошлым не смиришься...» После этих слов разрыдался с каким-то детским отчаяньем. Позволил себе выплакать боль минувшего времени. Она шла рядом, держала за руку. И я ощущал тепло обретенной половинки. В это мгновение дал себе слово: «Отныне я больше никогда не буду плакать». Мужчины порою дают себе и такие обещания...
Доверяю даже ее ошибкам. Доверяю сквозь проливной дождь ревности. Глупые любвипатологи утверждают, что доверие не может быть синонимом ревности, какими бы искренними не являлись отношения влюбленных. Посмеиваюсь над беспочвенной категоричностью «специалистов». Они ошибочно выдают свои измышления за реальную жизнь. По сути, ревность умещается в доверие. Ревность в букете настоящей любви – это не подозрения мужчины-собственника. Ревность, к примеру, в моем случае – это страх потерять обретенное. Плюс недоверие к восточным мужчинам-ловеласам, способным соблазнить понравившуюся женщину вопреки ее стойкости...
Оберегаю любимую так, чтобы она не испугалась моей опеки. Если женщине становится тесно в ауре мужчины, она начинает искать свободу там, где поиски заканчиваются изменой... Я не контролирую поступки, передвижения, планы Зейнеп. Полная свобода. Во всяком случае, создаю для нее такую иллюзию. На Востоке говорят, что мужчина должен контролировать ситуацию так, чтобы окружающие считали его слепцом. Я не слежу за любимой, маниакально названивая десятки раз за день с вопросами «Где ты?», «С кем?», «Куда идешь?». Просто чаще говорю ей «люблю»...
Порою мне кажется, мы мыслим одинаково. Будто один человек в двух разных обличиях. Знаю, как она поступит в той или иной ситуации. Знаю, куда она хочет, чтобы я ее целовал. Знаю, чего она ждет, чего опасается. Знаю, в каком направлении она пойдет, куда завернет. Хотя, может, мне так кажется?! Ни один мужчина не знает, о чем думает женщина... Обожаю гулять с ней по вечерам. Ходить в уютные ресторанчики, откуда по вечерам видны огни, что зажигаются по берегам Золотого Рога. Обожаю наблюдать за ней. Смотреть, как краснеет ее точеный носик на холоде или как она трет замерзшие ладони одну о другую. Слышать, как она забавно чихает, словно котенок. Обожаю возвращаться домой на такси, сидя с ней на заднем сиденье, положив голову ей на плечо. Вдыхаю родной запах, читаю сквозь стекло слова, сложенные из ярких лампочек на спящих зданиях... «Жизнь дарит человеку в лучшем случае одно-единственное неповторимое мгновение, и секрет счастья в том, чтобы это мгновение повторялось как можно чаще». Уайльд, как всегда, прямо в точку...
13...Дети способны простить абсолютно всё. Обиды укореняются по мере взросления...
Русоволосая девчушка с россыпью оранжевых веснушек на носу. Пунцовые губы бантиком, недоверчивый взгляд упрямицы, пушистые ресницы обрамляют миндалевидные глаза. Диагональная черточка-шрам на подбородке придает кукольному лицу живую естественность. Не разбрасывается улыбками – дарит их избранным. Исключительно в искреннем порыве. Никакой фальши... Чаще всего у нее озабоченное выражение лица. Несмотря на это, она лучится обаянием. От созерцания трудно оторваться. Отдаленно смахивает на Дакоту Фаннинг: такие же оттопыренные уши, форма бровей. Она, как и Дакота, родилась 23 февраля, под созвездием Рыб. Как и Дакота, мечтает о своей конюшне...
Гюльсюм, 9 лет. Закрыта для большинства, сразу близко к себе не подпускает. Первым делом видит в людях угрозу. Неудивительно: Гюльсюм обидел самый первый и близкий человек в жизни. Мама отказалась от нее, оставив семимесячную малышку на пороге детского дома. Тонкая маечка, желтый костюмчик, пинетки на ногах, байковый чепчик, шерстяное одеяло, клочок бумаги с именем, датой рождения девочки, коробка из-под каких-то овощных консервов. Вот и все прошлое Гюльсюм. Точнее, не прошлое, а оборвавшееся начало. Прошлое, настоящее, будущее – пока здесь, в стенах государственного детского дома далеко от центра Стамбула. Двухэтажное голубое здание с максимальным количеством окон. Внутри – чистота, порядок. Дети ухоженные. По словам воспитателей, они часто произносят слово «мама». Дети способны простить абсолютно всё. Обиды укореняются по мере взросления...
Гюльсюм не верит в существование на карте грёз Изумрудного города. Не играет с Барби. «В ней нет души». Не собирает конфетные фантики, пестрые заколки для волос, стеклянные шарики, всякие побрякушки. Разговаривает не по-детски лаконично, не воспринимает всерьез сверстников, легко общается с взрослыми, называет книги своими лучшими друзьями. Обожает рыжеволосую Пеппи Длинныйчулок, энциклопедии о животном мире, непородистых собак, сладкую вату с «карамельным ветерком». Засматривается кинотрилогией «Назад в будущее». Мечтает прокатиться на машине времени, подружиться с отважным Марти МакФлаем, поболтать с полубезумцем-полугением Доком. Мечтает оказаться на Диком Западе, где нужно успеть увернуться от огненной стрелы апачей...
Она – настоящая искательница приключений. Наслаждается ими во снах. «Почему реальность такая скучная? Почему все интересное происходит в книгах, в фильмах? Когда вырасту, стану писательницей, режиссером, путешественницей или ковбоем. Все девочки в моей комнате мечтают стать докторами. Фи, как скучно. Они будут ходить в белых халатах, а я в джинсах и в ковбойской шляпе буду скакать верхом...» Днями напролет читает книги. Сложную для ее возраста литературу – «Убить пересмешника» Ли, «Вино из одуванчиков» Брэдбери. Сентиментальная и любящая поэзию воспитательница Нусрет называет ее «бабочкой из книжного кокона». «Такое впечатление, будто спешит начитаться. Проглатывает одну книгу за другой. В нашей библиотеке уже не осталось книг, не прочитанных ею. Благо у меня дочь работает в букинистическом – приносит для нашей красавицы произведения классиков...» Отныне в каждый наш визит приносим ей книги. На прошлой неделе подарили седьмого «Поттера». Говорит, нравится, хотя в книгах Роулинг и разочаровалась после «Принца-полукровки». «Дамблдор не должен был умереть...» – категорично заявляет она, отворачивая лицо. Прячет слезы...
Наши души прикипели к этой не по годам мудрой девчушке. В Гюльсюм отражаются наши мечты о будущем – от одного ее прикосновения приобретают невероятную отчетливость. Краски насыщаются, образы принимают кинематографическую живописность, грядущие события снимают костюмы будущего, переодеваясь в одежду настоящего. Ощущаем себя сумасшедшими папой и мамой с обостренными родительскими инстинктами. Хотя мы еще не женаты и в ближайшее время не планируем обзаводиться потомством. Пока хотим пожить в свою сладость. Встать на ноги, окрепнуть материально, чтобы обеспечить безоблачную жизнь детям... Встреча с Гюльсюм, произошедшая 2,5 месяца назад, изменила наши внутренние миры. Теперь мы на подсознательном уровне считаем себя родителями веснушчатого чуда, которому в феврале следующего года исполнится 10 лет. Теперь в нас много суетливой ответственности. Теперь, заходя в кондитерскую, покупаем три пирожных вместо двух. Теперь ежеквартальный шопинг начинаем с посещения магазина детской одежды. Теперь ждем, когда Гюльсюм наконец-то станет частичкой нашего домашнего уюта. Нет, мы не устали ездить в приют. Просто «рядом» – это нечто другое. Когда разлуки измеряются минутами, часами, а не неделями, месяцами... Каждый раз, покидая детский дом, впадаем в состояние обреченности. Сколько можно обнимать нашу девочку с обещанием «вернуться завтра»? Сколько можно видеть ее прощальный взгляд, наполненный необратимой тревогой? Сколько можно с тоскою смотреть на фотографии Гюльсюм, закрепленные магнитками на двери холодильника?
Возвращаемся домой из приюта. Зейнеп, как и я, грустит. Смотрит из окна автомобиля на осень, оголившую некогда зеленые деревья. На подъезде к дому любимая в волнении заговаривает: «Мишуня, давай удочерим Гюльсюм, а?» У меня в глазах десятки вопросов. Зейнеп продолжает: «...поговорим с моими родителями, познакомим их с Гюльсюм. Уверена, она им понравится. Чисто документально оформят удочерение на себя. Будем растить Гюльсюм вместе...» Размышляю. Не знаю хорошо законов Турции. Но думаю, все получится. Родители Зейнеп интеллигентные, состоятельные люди. Скорее всего проблем не возникнет. Значит, я стану папой? Ошеломлен. «Родная, я конечно “за”». На днях съездим в детский дом, поговорим с директором... Все будет хорошо. Согласна со мной, будущая мамочка?» – «Согласна...» Улыбается со слезами на глазах...
14 ...Жить – это свободно дышать на свободе...
Жестоко отталкивает человека, если чувствует жалость по отношению к себе. Она – отважный боец в обличье хрупкой девочки. Есть люди, суть которых – война, в хорошем смысле этого слова. Гюльсюм – одна из таких воинственных личностей. Ее война началась в крошечном возрасте, когда Судьба нанесла удар поступком безалаберной матери. Нет, Гюльсюм не воюет с жизнью. Скорее, воюет с окружающим миром, сквозь тесные лабиринты которого хочет выбраться, не задохнувшись, наружу. В жизнь. Жить – это свободно дышать на свободе...
Не ждет мать. Болезненные времена, когда Гюльсюм засыпала на подоконнике в ожидании чуда, быльем поросли. Воспитательница Нусрет рассказывает, что каждую ночь переносила на руках спящую девочку с холодного окна в кроватку. Долгое время Гюльсюм отказывалась спать, как все, в комнате сна. Часами просиживала на подоконнике, устремив взгляд на калитку детского дома. Однажды я спросила у Гюльсюм, мол, как же ты узнаешь маму, ведь никогда ее не видела? Она обиженно посмотрела на меня и по-взрослому ответила: «А для чего сердце?! Оно подскажет». Я и не нашлась что ответить...
Нусрет сидит с нами в столовой приюта за чашечкой чая. Рассказывает. «За последний год две бездетные пары хотели удочерить нашу бабочку. Не позволили под разными предлогами. Не подумайте, что мы не желаем Гюльсюм счастья... Ее семьей должны стать особенные люди: терпеливые, образованные. Понимаете, она очень-очень чуткий ребенок. Ранимый при всей внешней неприступности. Вы и родители Зейнеп, сможете ли вы сделать Гюльсюм по-настоящему счастливой?!» Испытываем секундное замешательство. Воспитательница продолжает: «Вы оба мне симпатичны. Вижу, как Гюльсюм привязалась к вам. Хотите совета? Не спешите с удочерением. Побудьте рядом с ней еще какое-то время, крепче сдружитесь. Думаю, директор позволит вам забирать Гюльсюм на выходные... Поймите, в таком деле нельзя спешить». Соглашаемся с Нусрет. Уже планируем, куда сходим с Гюльсюм в грядущий уик-энд. В любом случае, начнем мы с самого крупного в Стамбуле книжного магазина...
Открывает нам свой хрустально-перламутровый ларец с мечтами. Хранит его в тайнике души. Доселе никому не показывала. «Мечты может украсть реальность...» – объяснила однажды, не вдаваясь в подробности. Не хочет показаться сентиментальной девчушкой? Пока не до конца нам доверяет? Мы с Зейнеп не торопим ее. Нужно время. Наша бабочка делится с нами мечтами – это уже значительный шаг на пути к полному доверию. Гюльсюм мечтает научиться летать: «Хочу, как чайки, парить над Золотым Рогом. Смотреть на город сверху, засыпать на мягких облаках, просыпаться с первыми лучами солнца. А еще хочу быть рядом с Босфором. Он такой потрясающий...» Мы пообещали познакомить ее с Босфором в ближайшую субботу, на прогулке. «Дружим с ним много лет. Он расскажет тебе кучу интересных историй, которых ему довелось увидеть, услышать...» Удивляется. «Босфор что, умеет говорить?» – «Конечно. Только с ним надо говорить душой...» – «Вы волшебники?» Умиляемся. «Каждый из нас способен на волшебство. И ты тоже, малышка».
Гюльсюм мечтает о доме с видом на великий пролив. «Так грустно просыпаться по утрам и видеть из окна мертвые здания. Почему наш приют находится так далеко от пролива?» Я склоняюсь к ней, шепчу на ухо: «А ты в такие мгновения закрой глаза и представь, что перед тобою Босфор. У тебя получится. Ты же, как и мы, волшебница...» Гюльсюм мечтает, чтобы все детишки приюта нашли свое счастье. «Честно говоря, я их не особенно люблю. Шумные, болтливые, совсем книг не читают. Но они все ждут своих родителей... Найдите мне такой телефон, чтобы позвонить всем родителям, оставившим нас здесь. Хочу им сказать: «Приезжайте...» Я отхожу к окну с комом в горле. «А еще я мечтаю поговорить с мамой. Не буду ее ругать. Просто скажу, что люблю ее. Может не возвращаться за мной. Главное – пусть знает, я люблю ее. Просто люблю... не жду...»
15...Дети всегда остаются настоящими – в отличие от нас, взрослых, любящих примерять маски...
Встревоженно озирается вокруг. Взгляд замирает на окружающих предметах. Ерзает на стуле, будто ей неудобно сидиться. Почти не ест. Теребит пальцами румяную корочку пышного экмека[47], прихватывает из трубочки апельсиновый сок, ковыряется вилкой в остывающей мусаке[48].
На десерт заказываю клубнично-молочный коктейль с шоколадно-фисташковой присыпкой – выбор сладкого Гюльсюм доверила мне. «Я ничего не пробовала из того, что здесь написано...» – она протягивает мне кожаную папку меню и возвращается к красочным страницам «Большой детской энциклопедии тайн и загадок». Не отрывает глаз от нашего подарка. Зейнеп наклоняется к ней: «Солнце, ты почему не ешь? Хочешь, сходим в “Макдоналдс”?..» Гюльсюм смущается. Захлопывает книгу, опускает глаза. Мы не напираем. Нельзя давить на малышку.
Неожиданно она выпрямляется, скрестив руки на груди, смотрит на нас. «Мне очень хорошо с вами, честно. Спасибо за то, что вы делаете для меня. Но я же никогда не была в кафе, ресторанах... Извините... Лучше давайте пойдем в парк, а?..» Прижимаюсь к Гюльсюм, целую ее в макушку. «Солнце, а перед нами не нужно извиняться. Если тебе что-то не нравится, сразу говори нам. О’кей? И знаешь, нам с Зейнеп тоже не нравятся все эти рестораны. Шум-гам, еда безвкусная...» – я изо всех сил недовольно морщусь. Гюльсюм какое-то время смотрит на меня удивленно, а потом начинает хохотать. Любимая присоединяется к нам. Поливает практически не тронутую мусаку персиковым соком, бросает сверху комочки салфеток. «Да-да, совершенно отвратительная мусака. Кебаб тоже не понравился. Мясо как жвачка. Все, ребята, собираемся и уходим...» Оплатив счет, выбегаем из одного из лучших ресторанов Стамбула, где, к слову говоря, готовят превосходно.
В глазах Гюльсюм загораются искорки. Смеется, держит нас за руки, подпрыгивает на ходу. Дети всегда остаются настоящими – в отличие от нас, взрослых, любящих примерять маски... Через час, развалившись на скамейке в осенне-багряном парке, расправляемся со свежевыпеченными симитами[49] Наша бабочка надевает душистые кольца на руку, кокетливо вертится, демонстрирует их Зейнеп. «Классные браслеты, а, Зейнеп? Примеришь?» Любимая просит Гюльсюм помочь засучить рукав свитера, с энтузиазмом набрасывает выпечку на тонкую кисть правой руки. Они о чем-то шепчутся между собой, как мать с дочкой. Наблюдаю за ними и еле сдерживаюсь от желания кричать. От счастья...
После прогулки на пароме по Босфору она заявила, что, как только окончит школу, напишет «толстенную книгу». О великом проливе. Зейнеп улыбается, подмигивает мне: «Вся в папу...» Я гордо поднимаю подбородок, приосаниваюсь. Любимая пока не знает, что Гюльсюм уже посвящены несколько глав моей книги... «С Босфором так хорошо беседовать, он мне столько рассказал о подводном мире. Оказывается, сюда вернулись дельфины – правда, пока не показываются людям. Боятся быть пойманными и оказаться в дельфинарии...» Под натиском впечатлений Гюльсюм увлеченно тараторит, грызя печеный початок мысыра[50]. Мы с Зейнеп взволнованы и переполнены впечатлениями. Детский лепет – новый лексикон в нашем любовном мире. Отныне нашей любви не страшны поражения, ведь Аллах наградил нас таким талисманом...
Гуляем по набережной. На мокрой земле, рядом с одной из скамеек, Гюльсюм обнаруживает кричащую в отчаянии чайку. Подбегает. Берет в руки. Подносит к нам: похоже, у птицы сломано левое крыло. Совсем слабая. Гюльсюм взволнованно дышит, с глаз срываются слезы: «Нужно ей помочь... Отвезти к врачу...» Зейнеп тут же набирает ветеринару Айдынлыг, тем временем я спешу к проезжей части, ловлю такси. Если минуем пробки, через двадцать минут будем в клинике. Тороплю таксиста. В дороге Гюльсюм дает имя чайке. Инанч[51]. «Она выживет... Я верю...» Меня снова переполняет какое-то совсем новое чувство. Я еще никогда не спасал чаек...
Инанч выжила. Идет на поправку, пока живет с Гюльсюм. Ветеринар заверил, что через неделю чайка Вера сможет вернуться в царство пролива... А Гюльсюм выдержала испытание Босфора – теперь он и ей Друг...
16...Улыбка ребенка может разогнать самые угрюмые тучи, остановить проливные дожди, прогнать тоску – если не навсегда, то надолго...
Один день из календаря счастья. День, раскрашенный красками доверия, непредсказуемости, улыбок. Этот день навсегда сохранится на пленке наших воспоминаний. Еще останется стопка черно-белых фотографий. В основном снимала Зейнеп, редко я, охотно – Гюльсюм. Она быстро приручила капризный Canon, и тот поддался с удивительной легкостью, воплощая в кадре ее эмоции. Гюльсюм фотографировала себя на фоне нас, словно хотела убедиться в том, что наше общее настоящее происходит и в ее настоящем. «Сны можно запомнить, но невозможно сфотографировать. Нас всех смогла щелкнуть. Значит, это не сон? Значит, вы – реальность?! Супер...»
Почти весь день провели дома. «Вау, квартира с видом на Босфор. Мечта...» И мне, и Зейнеп так хотелось сказать Гюльсюм, что теперь эта квартира и ее тоже... Но на следующее утро бабочке предстояло возвращение в приют. Нельзя же подарить ребенку мечту и отнять ее с обещанием вернуть позже. Возвращение – это перемещение из прошлого в настоящее или из настоящего в прошлое. Назад или вперед. Другого пути нет...
Айдынлыг с первого взгляда полюбила Гюльсюм – радостно залаяла, подпрыгнула, смачно поцеловав гостью в нос. Бабочка не смутилась. Присела на корточки, ответно чмокнула собаку в мокрый «пятачок». Контакт налажен... Бо́льшую часть времени Гюльсюм провела в моей комнате: сразу устроилась на пуфике рядом со стеной книжных полок. Периодически поднималась на стремянку, набирая с верхних полок очередную порцию литературы. Айдынлыг разлеглась рядом с новой подругой, положив мордочку на увесистый том «Улисса». Гармоничную атмосферу в комнате дополняла тихая музыка из магнитолы. Гюльсюм почему-то остановила свой выбор на Нино Катамадзе[52]. В режиме повтора звучала чудесная «Olei»... Тем временем я готовил для моих девочек русский салат «Оливье». Пока крошил овощи, вспоминал бабушку Анну Павловну. Белокожую красавицу с грустными глазами, поклонницу Цветаевой, великолепную хозяйку, мою первую и единственную учительницу русского языка. Я, как и она, родился 12 марта. Я, как и она, верю в бесконечность жизни...
Зейнеп, Гюльсюм и Айдынлыг заснули сразу после ужина. Перед телевизором. Я досматривал первый сезон «Друзей» в одиночестве. За окном лил дождь, наполняя комнату убаюкивающим шелестом. Меня тоже тянуло в царство Морфея. Клевал носом, не отрывая взгляда от моих спящих красавиц. Настоящее счастье так близко. Стоит только распахнуть шире глаза, внимательнее приглядеться, протянуть руку... Гюльсюм забыла выключить магнитолу. Катамадзе, в отличие от нас, и не думала засыпать, продолжая напевать «Оlei, оlei, оlei...».
Ощущение счастья в детских объятиях бесконечное, обволакивающее. Начинаешь видеть красоту в самом простом. Хочется быть на земле, не отходить от своего чуда, вдыхать аромат детской чистоты, восхищаться шаловливой непосредственностью. Улыбка ребенка может разогнать самые угрюмые тучи, остановить проливные дожди, прогнать тоску – если не навсегда, то надолго. Если взглянуть на мир глазами ребенка, убедишься, что светлых красок в нем больше, чем темных. Мы, взрослые, к сожалению, часто считаем наоборот...
Когда беседую с Гюльсюм, возвращаюсь туда, где с недавних пор бываю лишь во сне. Окунаюсь в утраченную пору детства. Узнаю в бабочке себя тогдашнего – вечно обложенного книгами, витающего в облаках, скрывающего неуверенность под молчаливостью. Правда, у меня, в отличие от Гюльсюм, была семья. Мама, прежде всего. Именно это отличие позволяет понять, что ищет, чего ждет Гюльсюм. Если я, как и она, был бы обделен материнской лаской, то не смог проложить между нами мостик понимания. Различия, как и противоречия, порою сближают...
Превращаюсь с ней в ребенка. Общение без границ. Хотя обычно найти общий язык с детьми мне сложно. Может, дело в том, что Гюльсюм – маленький взрослый? Она делится впечатлениями от прочитанного Поттера, и мне это кажется самой интересной темой на свете. Хотя я знать не знаю, что такое Хогвартс и почему некто Волан-де-Морт так взъелся на очкастого Гарри... С ней я забываю о том, о чем давно хотелось забыть, но не получалось. Она вселяет веру в сказки. Мне снова захотелось перечитать Кэрролла, Линдгрен...
Теперь мы с Зейнеп часто заглядываем в магазины детской одежды. Сегодня целый час провели в «Бенеттоне», в отделе для юных модниц. Выбирали зимние вещи крупной вязки: полосатые шерстяные платья свободного кроя, гетры, шарфы, шапочки. «Смотришь на них, и такое впечатление, будто бабушка связала... Думаю, Гюльсюм понравится». Зейнеп советуется со мной по поводу цветовой гаммы: она за желтый цвет, я бы предпочел сливовый... Предлагаю купить для бабочки кеды из вишневой ткани. Любимая против. «Мишуня, это непрактично. Лучше возьмем ботиночки или сапожки. Да и кеды – это немного по-мальчишески». Последнее слово за Зейнеп, все-таки она женщина... Разделили между собой наши обязанности в отношении Гюльсюм. Впрочем, все они сводятся к одной цели – подарить бабочке семью. Настоящую семью, где родители временами спорят, где ужинают за одним большим столом, где пахнет домашним уютом, а зима за окном не пугает. И в доме горит камин...
17...На каждого приходится одна настоящая любовь. В обязательном порядке...
Сложила из кусочков воображения пазл собственного мира. В нем живут ее маленькое сердечко и большая душа. Именно живут, а не прячутся. Она создала жизнь там, где все цветет. В реальности присутствует лишь оболочка Гюльсюм. «В своем мире я не плачу, не грущу. И он совсем близко: закрываю глаза, оказываюсь там...» В мире бабочки нет ночи, холода, грома, молний. Нет брошенных, отверженных, обделенных. Нет слез, боли, злости. На каждого приходится одна настоящая любовь. В обязательном порядке... Там у нее есть домик в заповедном лесу – с карамельными стенами, окнами из фруктовых леденцов, крышей из лепестков фиолетовых тюльпанов. Живет бабочка в окружении болтливых троллей, неуклюжих великанов, карликовых мишек-толстопузов. «А деревья в моем лесу не простые – вечно зеленые, без корней. Они ходят большими шагами, сотрясая шоколадную землю»...
Гюльсюм злится, если кто-то отказывается верить в существование волшебных миров. Поэтому и перестала рассказывать кому-либо о чудесах. «Нусрет говорит, что надо жить настоящим, а сказки – удел книжек. Что значит жить в настоящем? Почему взрослые сажают себя в клетки? Зачем взрослые смотрят пустые сны?» Задумываюсь. Мне не пришлось искать свою сказку в другом мире – я разыскал ее в реальности. Гюльсюм – тоже героиня этой сказки. Конечно, случаются дни, когда вера в сказку меркнет. В такие дни мое состояние отражает коротенький диалог из «Амели», где очаровашка Одри на вопрос соседки: «Вы верите в чудеса?» – отвечает: «Не сегодня...»
Гюльсюм боится вырасти: «Когда дети становятся взрослыми, сказки заканчиваются». Я стараюсь переубедить бабочку. «Не всегда, малышка. Есть взрослые, которые не покидают своих детских сказок. Вот хотя бы я, Зейнеп... И ты не потеряешь свою сказку, раз она родилась в твоей душе. И не важно, в каком ты будешь мире – в своем или реальном. Для сказок не существует преград».
Мы проходим мимо стенда с киноафишами – бабочка пристально рассматривает рекламный плакат «Золотого компаса». Только вчера на него ходили. Украдкой вздыхает: «Знаешь, мне так хочется найти боевого медведя Йорека Бирнинсона, вместе мы бы победили зло... Отыскали бы мам брошенных детей... Ты не знаешь, из Стамбула на Северный полюс летят самолеты?»
Очищаю бархатисто-душистые плоды от кожуры. По столу разбросаны желтые спирали, наполняющие кухню тонким осенним ароматом. Прабабушка Пярзад называла айву «золотым яблоком». «В мои времена беременные женщины спали на подушках из сушеной айвовой кожуры. И дети рождались здоровые, без патологий. А вот греки в античные времена считали айву символом любви. Перед свадьбой невеста обязательно съедала айвовую дольку, чтобы брак был долговечным... Это сейчас молодежь воротит нос от айвы, мол, она крепкая, безвкусная. Едят экзотическую ерунду – всякие бананы, киви...» В дымке воспоминаний разрезаю очищенные плоды на четыре части. Вырезаю сердцевину. Нарезаю кубиками. Достаю из шкафа пакет с сахарным песком, мешочек с молотой корицей, баночку с лимонной кислотой. Пора готовить сироп. В течение двух часов в нем нужно варить нежно-желтые кубики...
Сегодня проснулся рано, поспешил на базар: айву нужно покупать с 8 до 10 утра. В этот период у нее обостряется аромат – так легко определить свежесть. Если аромат вялый, плод легко протыкается ногтем, значит, айва лежалая. Если аромат яркий, фрукты свежие. Купил 10 килограммов «золотых яблок». Сварю айвового варенья, его обожает Гюльсюм. Готовлю много, чтобы досталось и остальным ребятам приюта...
Зейнеп к варенью равнодушна, да и айву не любит ни в каком виде. Пярзад говорила: «У айвы сложный характер. Нужно ею восхищаться. Только тогда не утратит вкус при готовке, сохранит душистость...» Поэтому, зная отношение любимой к айве, я решил лично заняться сладким...
Полупустая столовая приюта. Здесь еще пахнет чечевичным супом, которым кормили в обед. Откуда-то доносится стеклянный стук. Видимо, моют посуду. Гюльсюм сидит напротив меня. Рядом с ней, как всегда, книжка – на этот раз «Приключения Эмиля из Леннеберги» Линдгрен. С наслаждением облизывает пиалу с остатками варенья. Запивает чаем. Наблюдаю за ней. «Тебе еще положить?» Вертит головой. «Нет, завтра поем. Надо экономить, чтобы надолго хватило...» Мне смешно от ее серьезности. «Еще сварю, не волнуйся...» Она отставляет пиалу. Несколько минут смотрит на меня, затем задает вопрос: «Мне тебя как называть – братом или... папой? Как-то неуважительно обращаться к тебе по имени...» Смущаюсь. Не знаю, что ответить. «М-м-м... Тебе еще чаю принести? Заодно и я с тобой попью...»
18...Надеждами живут не только взрослые, но и дети...
В ее сны приходит белокожая женщина с увядшей розой в густых русых волосах. Незнакомка прикрывает ладонями глаза, словно боится быть узнанной. Молча приближается к Гюльсюм, садится рядышком. Стыдливо опускает голову. Время от времени вздыхает, что-то бормочет. «Кажется, ругает себя, за какой-то проступок. Переживает, ищет прощения. Вчера во сне я положила руку ей на плечо и сказала: “Прощаю”. Не знаю, за что простила. Просто хочу, чтобы она больше не грустила...»
Я внимательно слушаю бабочку. Уверен, что женщина с розой в волосах – мать Гюльсюм. Видимо, ее мучают угрызения совести. Боится взглянуть дочери в глаза. Не открываю бабочке своих предположений: наверное, в глубине души и она знает, кто эта женщина из снов. Скорее всего в силу возраста не осознает всю жестокость поступка родительницы. Ей легче простить. Так свободно. По-детски...
Редко заговаривает о матери. Во время прогулок по городу души бабочка останавливает взгляд на ухоженных женщинах. Подолгу наблюдает за ними, затем спрашивает: «Как думаешь, моя мама красивая?» – «По-другому быть не может, солнце. Ведь ты такая красотка...» Иногда у Гюльсюм вырываются откровения. «Знаю, мама привезла меня в приют. Но не бросала – просто на время оставила здесь. И... забыла. Во сне зову маму, напоминаю о себе. Повторяю адрес нашего детского дома. Вдруг она найти не может...» При всей своей врожденной мудрости Гюльсюм остается ребенком. Я не разрушаю иллюзий бабочки. Пусть верит. Надеждами живут не только взрослые, но и дети...
Любит рисовать. Никому не показывает рисунков, кроме меня. На них изображены женщины с детьми. Она не рисует звезд, деревьев, птиц, животных. Только себя и маму. Она назвала ее чудесным именем. Melek[53]. Значит, бабочка все еще ждет. Не просиживая ночи на подоконнике – ждет в более укромном месте. В душе...
В мусульманской стране c категоричными семейными традициями детские дома должны пустовать. Это по логике. На практике ситуация далеко не оптимистичная: детские дома в Турции переполнены. Большинство из воспитанников подброшены. Жестоко, удивительно. Как женщина, воспитанная в строгих правилах ислама, способна отказаться от дара Аллаха? Думаю, именно строгие правила ломают ослабленных обстоятельствами людей. Если человек сломлен, он не способен отвечать за содеянное. Сломленный – не душевнобольной. Это значительно глубже...
Юная мать из провинции, решившая избавиться от нежеланного ребенка, подбрасывает его в любой из детских домов Стамбула. Не станет же оставлять его в местном приюте какого-нибудь захолустного городка. Во-первых, есть вероятность огласки. Во-вторых, стамбульские интернаты благодаря крупным компаниям-спонсорам обустроены лучше, чем провинциальные. В-третьих, в городе души процент усыновления сирот достаточно высокий. К счастью. Как правило, матери заглушают голос совести именно такими соображениями. Оставляют малышей на холодных порогах приютов с надеждой на то, что Аллах направит дитя в состоятельную семью Стамбула. Однако лишь 20 из 100 ребят, покинувших приют с наступлением 18-летия, определяются в жизни. Остальные теряются, будучи изначально потерянными. Жестокая статистика. К сожалению...
Тем временем турецкие газеты периодически публикуют шокирующие репортажи о ситуации в провинциальных приютах Турции. До сих пор у всех на устах скандал в детском доме Малатьи, городке на Юго-востоке страны. Около двух десятков малышей в возрасте от года до шести лет подвергались регулярным побоям со стороны персонала заведения. Одна из новеньких воспитательниц засняла избиения скрытой камерой, передав пленку полиции. Многим сиротам, подвергшимся побоям в Малатье, все еще оказывается психологическая помощь в государственном психоневрологическом диспансере Стамбула...
19...Именно из маленьких деталей состоит большой праздник...
Предновогоднее настроение просыпается во мне по мере сказочного преображения магазинных витрин, появления декабрьского глянца на прилавках. Вместе с настроением приходит суета сует, наполненная мохнатыми снежинками, запахом хвои, снежным скрипом, сверканием бенгальских огней и золотой мишуры. Предпраздничную пору любим больше, чем сам праздник, который так мимолетен. Выбор подарков для близких, обдумывание праздничного меню за кружками глинтвейна с засахаренным имбирем. Шумные новогодние ярмарки, где скупаешь рулоны шуршащей оберточной бумаги, забавные варежки с меховыми оторочками, расписные елочные игрушки в блестящем инее. Волшебная атмосфера. Погружаемся в нее с первых дней декабря. По вечерам гуляем по Стамбулу, скользим по улицам города души, прикрываемся зонтом от летящего наискось снега, согреваем теплотой наших сердец замерзший Босфор, подкармливаем кунжутовыми булочками прожорливых чаек...
Возвращаемся домой с покупками, с кипой модных журналов, которые после 20 ноября своими новогодними обложками расцвечивают все лотки города. Пока я освобождаю пакеты, любимая варит кофе с ромом. Разливает по чашкам, украшает сахарной пудрой. Валяемся на ковре, укутавшись в клетчатые пледы, читаем друг другу гороскопы на год грядущий. Она просматривает декабрьский «Elle», предлагает рецепты для большого новогоднего ужина. Рассматриваются варианты: индейка с орехово-лимонной начинкой, инжир в пряном сиропе, говядина в медовой глазури. О десерте пока рано думать. Сначала нужно определиться с горячим...
Остаток вечера записываю в блокнот все самое необходимое для празднества. Зейнеп сидит в кресле-качалке с задумчивым видом. «Мишуня, ты тоже подумай. Как бы чего не забыть...» Нужно купить нейлоновые ленточки – ими дополним однотонные елочные шары. Нужно купить декоративные варежки – подвесим над камином, наполним конфетами, разноцветными леденцами. Нужно купить два рождественских венка: один положим на камин, установим внутри свечи с запахом корицы; другой повесим на входную дверь, украсив электрическими гирляндами, красно-шелковыми лентами... Продумываем все до мелочей. Ведь именно из маленьких деталей состоит большой праздник. Надо спешить. До Нового года считаные недели... Счастье повсюду.
Домашнее сахарное печенье. Один из атрибутов нашего Нового года. Нарядное, как елочная игрушка. Разнообразных форм, в разноцветной глазури. Наша маленькая традиция. «Заходишь к вам за пару дней до Нового года, попадаешь в такое ароматное тепло... Это настоящий праздник. Слушайте, в этом году и я буду печь с вами, решено! Только печенюшки прячьте от меня, иначе слопаю еще до праздника...» – пампушка Шинай громко смеется, интересуется датой старта кондитерского марафона. Как правило, начинаем за пять дней до смены календаря. Домашнее печенье может долго храниться – в герметичном контейнере больше двух недель...
За два дня закупаем необходимые продукты: побольше сливочного масла, муки, сахара, яиц, ванили. Не забываем и о моркови, свекле. Сок овощей используем в качестве натуральных красителей. В этом году еще прикупили забавные формочки – звезда, снежинка, елочка, купидоны... Распределили между собой обязанности. Зейнеп занимается тестом. Я беру на себя его раскатывание. Зейнеп следит за процессом выпекания. Если сахарное печенье пролежит в духовке больше 12 минут, моментально высохнет и потрескается. Поэтому любимая сидит у духовки с часами в руках... Глазурь для украшения готовлю я: смешиваю сахарную пудру с морковным соком, добавив немного лимонного. Смазываю поверхность выпечки, по краям выкладываю серебряное драже, оставляю на два часа в теплой комнате. Настоящее волшебство... К новогодним подаркам непременно прилагается наше печенье, упакованное в золотистую фольгу...
Мечтаем открыть свою кондитерскую. Небольшую, в центре города души, с интерьером небесного цвета, с нашими фотографиями в симпатичных рамках на стенах. Создадим домашнюю атмосферу, наймем добродушных продавцов, сошьем для них фартуки с изображением цветков ванили. Сладости будут упаковываться в бордовые коробочки в форме сердца... Мы с Зейнеп обязательно вспомним об этой мечте, когда стрелки встретятся на цифре 12. Мечты – реальность. Главное сильно захотеть и – сделать шаг вперед...
20...Пусть одна минута жизни приравнивается к двум минутам любви...
В снежную погоду больше всего хочется заниматься любовью. Уединиться дома, разжечь камин, забыть обо всех проблемах, не вылезать из постели. Наслаждаться долгими поцелуями. Растворяться в нежности прикосновений, от которых сердце вырывается наружу. Умерять собственную торопливость, когда уже не можешь терпеть. Когда движения становятся неуклюжими. Когда разум затоплен эмоциями, а внизу живота огненная страсть получает монументальное выражение. Вот-вот сорвусь...
Она учит меня не спешить, как неопытного девственника. Хохочем. Прячется подо мной, целует в шею. «К чему такая спешка?» Резко притягиваю ее к себе, придерживая рукой за затылок. «Поздно перевоспитывать...» Спешу чувствовать любимую, ощущать горячие выдохи на щеке, видеть капельки пота над губой. Любовью невозможно напиться. Хочется еще и еще...
Признается, что обожает слушать мое дыхание во время секса. Тяжелое, прерывистое, окутывающее. «Будто получаю от тебя силу...» Признаюсь, что меня безумно возбуждают ее пятки. Пухленькие, гладкие, розоватые. «Готов целовать их вечно...» Признается, что обожает мои трусы-шортики. Обтягивающие, эластичные, «подчеркивающие достоинства». «В них твоя попа выглядит еще более аппетитной...» Признаюсь, что люблю ее раздевать. Аккуратно, ласково, разукрашивая прикосновения поцелуями. «Лучшая из возможных прелюдий...»
Целует в бок, встает с постели. Накидывает халат. На кухню. Заварить кофе. «Мишуня, что мы, как два идиота из того анекдота, нахваливаем друг друга... Тебе крепкий?» – «Чем крепче, тем лучше... Почему идиоты? Идеальное время для признаний наступает после хорошего секса. Прочитал где-то...» Зейнеп останавливается в дверях, оборачивается. «Надеюсь, ты не собираешься признаваться в своих изменах?..» Я строю деловую мину. «Еще не вечер...» Запускает в меня подушкой. Смеясь, выходит из комнаты...
Я подхожу к окну, раздвигаю шторы. Стемнело. Как быстро пролетело время. Почему день невозможно настроить на замедленный режим? Пусть одна минута жизни приравнивается к двум минутам любви. Разве это слишком много?..
Будит меня поцелуями. Жадными, с соленым привкусом. Размыкаю глаза. Смотрю на часы. 04:02. Промычав что-то невнятное, прижимаю ее к себе, натягиваю на нас одеяло, спешу вернуться в царство Морфея. Обхватывает холодными руками, шепчет: «Я тебя люблю». Повторяет несколько раз, шмыгает носом. Рукав моей темно-зеленой майки становится влажным. Зейнеп плачет? Что произошло? Просыпаюсь. Сажусь в кровати. Протираю глаза, прогоняя остатки сна. Включаю ночник. Положив голову мне на ноги, смотрит виноватым взглядом. Мокрые карие глаза, красный кончик носа, густая челка, ниспадающая на растерянное лицо. «Я тебя разбудила...» Берет в руки мою ладошку, целует влажными губами. «Что случилось?» Молчит. «Любимая, ты плохо себя чувствуешь?» Прячет глаза. «Может, вызвать врача?» Вертит головой: «М-м...» – «А почему тогда ты плачешь?»
Она приподнимается, вытягивает правой рукой из-под себя книжку в мягком переплете. Читаю название. «Bir Aradayız...»[54] Автор некая Гавальда. Вспомнил: купили эту книгу вчера вечером. На обложке – тепло одетая девушка кормит голубей на снегу. Я вздыхаю с облегчением. «Грустная книжка?» Улыбка в уголках губ. «Нет, наоборот. Очень светлая... Как хорошо, что мы нашли друг друга, мишуня... Как хорошо, что мы вместе... Просто вместе». Остатки сна выветриваются из моего сознания, уступая место желанию. Желанию быть вместе. Сейчас и всегда...
Поиск самого себя в жизни мучительно долог. Ищешь настоящее счастье, пытаешься понять, в чем же оно заключается. В душевном спокойствии? В материальных благах? В секундной вспышке или в одном прикосновении? Зачастую люди усложняют простое. Ищут смысл там, где его искать не нужно. Думают над тем, что давно следовало бы решить. Добиваются из последних сил того, что пришло бы само... На самом деле в жизни все проще. И счастью можно дать точную формулировку. Быть вместе – вот настоящее счастье. Когда вместе, не страшны преграды, трудности. Вместе – значит двое. А вдвоем легче свернуть горы...
21...Люди должны научиться взлетать, если даже крылья сломаны...
Заснеженный Стамбул обманчив. Кажется спящим. На фоне тусклого неба чернеют ветви деревьев, кусты в парках припорошены снегом, воздух наполнен спокойной морской свежестью. Город души будто замер на открытке. Заблуждение. Стамбул живет даже в период отсутствия полутонов. Чего только стоит один Босфор – не позволяет льду покрыть свое водное царство. Постоянно находится в движении, в компании верных спутниц – чаек. Крикливые кумушки в любую погоду порхают над великим проливом. Их не пугают серые кудлатые тучи, брызги волн, беснующихся в бухтах. Верные друзья...
С холодами на кухнях начинают стряпать мучные блюда. Из миниатюрных сундучков достаются мешочки со специями: они разогревают тело и душу. Сладковатый анис, кисленький барбарис, умиротворяющий кардамон, чувственный майоран, чарующая зира, солнечная куркума... Обожаю зимний Восток. Невероятно уютный. С ним связано большинство воспоминаний детства. Женщины собираются дружными компаниями, готовят блюда из теста, согревающие напитки с приправами. В ходе процесса не забывают посмеяться, посудачить, поплакать и, конечно, покурить табак тайком от мужчин. Бабушка Лале говорила: «Холода Аллах придумал для женских сплетен. Собираемся дома, завариваем кофе, затягиваемся сигаретами. Приступаем к многочасовому дедикоду[55]. А если муж спросит, где так долго пропадала, с невинным выражением лица отвечаешь, мол, помогала нарезать аришту[56] Лейле, второй жене муллы Фейаза»...
Традиции передаются из поколения в поколение. С наступлением ноября мы с Зейнеп частенько балуем себя мучными блюдами. Правда, периодически проводим разгрузочные дни – оба предрасположены к полноте... Зимние сплетни со времен наших бабушек трансформировались в шумные посиделки. Друзья – первые дегустаторы наших блюд. В снежные дни готовим разные виды пиде. «Лодочки» из нежнейшего теста с начинкой из бараньего фарша, шпината, малосольного пейнира[57]. Предпочитаем сырное пиде – оно нежнее на вкус, легче для желудка... Тестом занимаемся оба: простое в приготовлении, оно все-таки очень капризное – не любит резких движений, громких звуков, жарких помещений. Разделяем ингредиенты на точные пропорции. Мука, растительное масло, молоко высокой жирности, дрожжи, соль, желательно коричневый сахар. Тесто нужно месить без спешки на присыпанной мукой поверхности...
Для начинки разминаю руками сыр, добавляя в него яичный белок, мелко нарезанную петрушку, шепотку корицы вместо соли. Перед отправлением в духовку смазываю пиде смесью из яичного желтка, молока, куркумы... Гюльсюм безумно любит нашу выпечку. Подкармливает ею толстушку Айдынлыг. Наша псина, учуяв чрезмерную щедрость бабочки, ни на шаг не отходит от нее во время обедов. Теперь называем Айдынлыг «корыстной обжорой»...
...Прошлое не может испортить настоящее человека, научившегося быть свободным. Свободным от предрассудков, эмоций, болезней утраченного времени. На Востоке существует поверье, что птицы не умеют грустить, так как награждены вечной свободой. Когда они в чем-то разочаровываются, то надолго улетают в небо. Чем выше, тем лучше. Летят с уверенностью в том, что под порывами ветра высохнут слезы, а стремительный полет приблизит их к новому счастью. Люди могут многому научиться у птиц. Люди должны научиться взлетать, даже если крылья сломаны. Надо всего лишь захотеть – оторваться от земли, воспарить навстречу самому себе.
Я не верю в черную и белую полосы. Я верю в темные и светлые оттенки жизни. Самый насыщенный черный цвет можно осветлить – достаточно разбавить его светлыми красками из прошлого... Я иду по любимому городу. Мимо полупустых магазинов, домов с ярко светящимися окнами, скучных билбордов, автомобильных дорог, отдыхающих после вечерних пробок. Под ногами хрустит снег. Над головой байковое полотно сумеречного неба, с которого иногда срываются одинокие снежинки. До меня доносится храп Босфора: после прошедшей метели он здорово утомился. Рано заснул...
Направляюсь в сторону ближайшей станции метро. Без спешки. Внутри – волшебная праздничная умиротворенность. Выкуриваю вторую сигарету. Мои черные кожаные ботинки намокли и потемнели, щеки горят пламенем. Я иду, осознавая, что именно к такому внутреннему спокойствию, как сейчас, шел последние несколько лет. Больше нет разбросанных мыслей – разложены по местам. Ворох из прошлых сложностей собран в большую картонную коробку, перевязанную алой лентой. И бережно хранится в кладовке...
Горжусь тем, что провожаю год в умиротворении. Горжусь тем, что хватило сил встать на ноги, когда задыхался от горечи. Ни о чем не жалею. За каждое воспоминание надо суметь сказать «спасибо»... Впереди Новый год. Я устал от сумбурных празднеств и теперь хочу самого обычного домашнего торжества: чтобы был накрытый стол, нарядная елка, два бокала с шампанским, включенный телевизор, речь президента, бой курантов... Хочется того семейного уюта, родом из детства. Для кого-то банального. Для кого-то приевшегося. Для меня – самого настоящего человеческого счастья. Маленького, теплого и чертовски своего...
22...Хочется снова прикоснуться к волшебству. Снова стать героем детской сказки...
В снежные дни я просыпаюсь раньше обычного. Ближе к семи утра. Не одеваюсь. Прямо в трусах иду на кухню, включаю кофеварку, кормлю Айдынлыг лососевым кормом. Скоро нам на прогулку. Возвращаюсь в спальню, распахиваю окна – пусть войдет побольше воздуха: в снежные дни, смешанный с босфорским бризом, он необыкновенно сладок. Хочется дышать глубже, жадно вбирать воодушевляющую свежесть. Подолгу стою перед окном. Наблюдаю за редкими снежинками, нечаянно залетающими в теплую комнату. Совсем не холодно – горячее сердце согревает...
Прислушиваюсь к дыханию проснувшегося города. Чайки истошно вопят в борьбе за завтрак. Муэдзин с ближайшего минарета исполнил азан. Я отрываю очередной листок исхудавшего отрывного календаря на рабочем столе. 11 декабря – уже прошлое. 12 декабря – вот настоящее. До Нового года считаные дни. Уже второй день слышу звон колокольчиков: северный ветер из Лапландии с космической скоростью путешествует по миру, извещая о том, что оленья упряжка Санта-Клауса скоро двинется в путь. Бородач волшебник попрощается с любимой женой Муори, загрузит во вторые сани мешки с подарками, подготовленные трудолюбивыми гномами, и покинет свою избушку в окрестностях столицы финской Лапландии. Самые лучшие олени Севера всегда вовремя доставляют Санту к заждавшимся ребятишкам...
Я тоже жду Санту. Не из-за подарков – хочется снова прикоснуться к волшебству. Снова стать героем детской сказки, где много улыбчивых людей, бумажных снежинок, шоколадных медалек в золотой фольге, хлопушек с сюрпризами, долгожданных подарков под елкой. Еще там – в зимней сказке – звучало «Happy New Year» группы «АББA» и настойчиво пахло мандаринами. Хотя бы на мгновение вернуться туда! Эй, Санта, поможешь мне?..
В свадебное путешествие мы с Зейнеп решили съездить в Лапландию. Побывать на родине Деда Мороза, прокатиться на лыжах, насладиться красотой северного сияния из окон ледяного отеля. Вдоволь наесться лососем с соусом из лапландского сыра, запивая горячее знаменитым финским квасом. Но это мечта с пометкой «реальней реального» – надо лишь немного подождать...
По квартире соблазнительными потоками разливается молочно-фисташковый аромат. Смешивается с запахом ванильных свечей, зажженных в гостиной. Мы с Гюльсюм пишем письмо для Ноэль Баба[58], пока Зейнеп возится на кухне. Любимая решила побаловать нас турецкой халвой. «Если девушка научилась готовить халву, значит, ее можно смело выдавать замуж». Старинная турецкая поговорка. С кулинарией Зейнеп подружилась благодаря своей бабушке из Мардина[59] – и в прошлом году та научила внучку готовить изумительную халву. «Это знак, душа моя... Нам пора под венец...» Любимая смеется, хватает меня за нос, невинно спрашивает: «Будем заказывать свадебное платье у Лагерфельда?» Возмущенно таращу глаза, всплескиваю руками, с трудом подавляя смех: «Зачем мелочиться? Давай сразу у Армани. Ну-ка, куда ты его телефончик записала?» Зейнеп взрывается хохотом, и только через минуту ей удается состроить недовольную мину. Хмыкнув, выходит из комнаты, виляя попой: «Пойду поищу номер Джорджио... Чем только тебе лапочка Лагерфельд не угодил?!»
...Сегодня Зейнеп решила приготовить ирмик хелвасы – вид халвы из манной крупы. «По-настоящему зимняя сладость. Похожа на снег, правда?..» С ирмик хелвасы приятно пить чай холодными вечерами. Задерживать на языке кусочки нежно-питательной массы, от сладости которой щекочет в горле... Гюльсюм дописывает письмо в Лапландию. По пунктам изложила желания. Не свои – общие. «Ноэль Баба уже сделал мне подарок: подарил вас... Так что буду просить для малышей из приюта... Лисёнок Озгюр попросил велосипед. Айла – ковер-самолет... Всех записала? Не забыть бы...» Зейнеп переводит письмо с турецкого на английский язык. Осталось бабочке переписать переведенный текст своим почерком, вложить бумагу в конверт, надписать адрес Санты: Joulupukin kammari, 96930 Napapiiri, Rovaniemi, Finland. Нельзя переставать верить в чудо – чудо от реальности отделяет один шаг. Всего один...
23...Пусть каждый вкладывает в «хорошо» свои представления о хорошей жизни...
Мы не стремимся к бесконечному карьерному росту. Не собираемся идти по головам ради записей в трудовой книжке. Отказываемся от окольных путей, подлых обгонов, грязных махинаций. Мы не собираемся жить работой, чтобы носить обувь из крокодиловой кожи от Луи Вюиттона или ездить на габаритном «Хаммере». Ограничивать время личной жизни во имя материальных благ – это не для нас. Можно носить одежду популярной марки и быть счастливым в душе. Можно одеваться по высшему классу и быть несчастным. Можно жить хорошо и быть всецело удовлетворенным. У каждого свой выбор. Пусть каждый вкладывает в «хорошо» свои представления о хорошей жизни...
Живем легко – жизнью, не украшенной лейблами с громкими названиями. Для нас важно удобство, не марка. Можем купить на распродаже обычный вязаный свитер осеннего цвета, если к нему лежит душа. Это и есть самый важный момент при выборе вещи... У нас упрощенное отношение к работе: ее нужно выполнять профессионально, чтобы периодически двигаться по карьерной лестнице. Выполнил—получил. Без интриг, скандалов, подсиживаний. Настоящего профессионала не собьет с ног ни одна подлость. Ведь найдется такой же профессионал, который вовремя протянет руку помощи. И это не наивность – так и есть. Проверено на себе – за шесть лет работы в самой конкурентной сфере после политики, в журналистике...
Вдыхаем в наше пространство больше уюта. Степень уюта в доме не измеряется тем, в какой традиции исполнена ваша мебель – ар-деко или хай-тек. В окружающие вещи душу вдыхают люди. Прикосновениями. Душу можно вдохнуть даже в зажигалку за десять центов. «Роскошь должна быть, прежде всего, душевной», – говаривала мадам Шанель...
Обожаем покупать мелочи для кухни. Вчера после обеда в рыбном ресторанчике в Эминёню прошлись по магазинам: набрали кучу очень нужных, неочевидно нужных и совсем ненужных вещей. Разделочную доску из бамбука в форме дельфина, наборы салфеток с рисунком из разноцветных облаков, глупую машинку для нарезки лапши, кучу магниток с головами героев сериала «Lost», две грелки кричаще-оранжевого цвета, забавные контейнеры для льда с формочками в виде фаллоса, подставку для половника из нержавеющей стали... Апофеозом шопинга стал эпизод, когда Зейнеп выбирала шкатулку с бархатной подушечкой внутри для хранения «первого выпавшего молочного зубика вашего малыша»: «Мишуня, как думаешь, лучше шкатулочку из металла или дерева? Не знаешь, в какой из них зуб лучше хранится?» – «Нет, солнце. Пока все зубы у меня с собою, точнее на мне, во мне... Тьфу... Слушай, может мы сначала ребенка заведем, а потом подумаем о шкатулке для первого зуба?» Лицо любимой мгновенно грустнеет. Кладет «новинку сезона» обратно на полку, отходит в сторону. Почему так трудно отказывать женщинам? Беру шкатулку, кричу вслед Зейнеп, уже исчезнувшей в другом отделе: «Милая, я взял деревянную! По-моему, в ней зубику будет комфортнее...» Она выглядывает из-за полок с чистящими средствами, улыбается, посылает воздушный поцелуй... Я хочу дочку.
Размеренный снегопад сменился хлесткой метелью. Она разогнала предновогоднюю суету на улицах, нависла мертвенно-мрачными тучами над городом души, растормошила прежде аккуратно укрытую снегом землю. Стамбул опустел. Жители попрятались в своих домах, слушая прогнозы синоптиков. Слава Аллаху, в пятницу обещают ясное небо и значительное потепление. Плохой погоды век недолог...
Вот и мы затаились дома. Решили забыть обо всех делах, идеях, планах. Бывают дни, когда хочется просто валяться дома в теплой постели – без телевизора, радио, Интернета, телефона. Хочется думать в тишине, кутаться в толстое байковое одеяло, вытащенное по такому случаю из старинного дубового комода, попивать мятный чай с щепотью кардамона. Такие дни мы называем «просто так» – потому что они избавлены от распорядков, обязанностей...
Взглянув утром на разбушевавшуюся погоду, устраиваем очередной день из серии «просто так». Достаем из новогодних запасов жестяную банку с шоколадно-миндальными конфетами, открываем бутылку молодого итальянского вина, запрыгиваем в кровать. Накрываемся сразу несколькими пледами. Разных цветов. Так уютнее. Айдынлыг располагается в ногах, жалобно поглядывая на конфеты. Получив свою порцию сладостей, погружается в сон.
Я лежу на боку, смотрю на Зейнеп. Разглядываю ее родные черты. Прикасаюсь к щекам, порозовевшим от вина. Провожу пальцем по контуру чувственных губ. Мягкие, сухие, с матовым оттенком, всегда солоноватые от босфорского бриза. Моя рука проникает под ее ежевичную майку. Глажу спину по линии позвоночника. Выгибается кошкой, трется подбородком об мою щеку: «Не брейся вообще, хорошо?.. Возбуждает твоя щетина...» Я покусываю ее маленькое ушко. «Но борода старит...» Она мурлычет. «Наплевать... Ты мой... Для меня...» Зарывается под одеяло, задирает мою майку. Целует в пупок, щекочет его языком. Ее рука проникает под шорты. Я ничего не слышу, только удары сердца отражаются гулкими звуками в ушах. Это вино или страсть?..
К вечеру метель затихает. Все еще валяемся в кровати, раскидав пледы по сторонам. Жарко. «Я тебя так долго искал... И мне повезло, нашел...» Она лежит, подперев рукой голову. Отвечает хриплым после долгого молчания голосом. «Я боюсь тебя потерять... Нет-нет. Я не смогу тебя потерять, потому что никогда не отпущу от себя...» Айдынлыг поскуливает у двери. Напоминает о вечернем выгуле. Пора...
24...Каждый продукт требует прикосновения рук, ведь через их теплоту еда обретает душевность.Душевность – это и есть вкус...
Долму заворачивает не в резиновых перчатках – голыми руками достает из банки виноградные листья летнего засола, осторожно расправляет каждый из них, кладет в серединку пряно-мясной фарш, крутит конвертиком. Укладывает в кастрюлю, заливает говяжьим бульоном: «Ну и что? Пусть чернеют пальцы. Зато чувствую листочки. Их нежность, мягкость. Как можно заворачивать долму в перчатках, сынок? Испокон веков обходились без них...»
Мама стала бы лучшим поваром Востока, если бы не поступила в медицинский, по настоянию родителей... Называет кулинарию частью своей жизни. Умеет разговаривать с фруктами и овощами, с закрытыми глазами определит любую специю по запаху, обожает возиться с тестом, выращивает на кухонном подоконнике эстрагон, мечтает отыскать поваренную книгу жизни – с рецептами на любой случай. «В процессе готовки важно не фальшивить. Нельзя нарезать овощи в овощерезке, пропускать мясо через мясорубку. Только нарубать. В старину на Востоке так делали... Каждый продукт требует прикосновения рук, ведь через их теплоту еда обретает душевность. Душевность – это и есть вкус...»
Входит на кухню уверенной походкой. Предварительно затянув на талии пояс кремового фартука, покрыв бело-синим платком темные волосы, нанеся на губы алую помаду: «Кухня как сцена: вышел из-за кулис, сразу обо всем забыл...» От внутренних переживаний мама опять-таки исцеляется в стенах мутфака[60]. «Вот, к примеру, нарезаю лук для гарнира к плову и непроизвольно со слезами избавляюсь от грусти. Если хочется поднять настроение, то вдыхаю запах кардамона. Если сильно переживаю, то завариваю чай из стебельков дикой мяты. Люди недооценивают дары природы. Пьют таблетки во время мигрени, хотя от нее отлично помогает настойка из сушеного базилика с щепоткой корицы...» Дружит со специями. Раз в год ездит в отдаленные деревни, где скупает всевозможные приправы. «Говорят, три главных секрета французской кухни – это масло, масло и еще раз масло. А вот все секреты восточной кулинарии заключаются в специях. Кстати, они очень капризные. Куркума-обольстительница не любит рыбу, корицу-мечтательницу нежелательно смешивать с перцем в любом блюде, а вот фенхель-хитрец проявляет истинный аромат лишь в маринадах, супах...»
Мамина кладовка по мере приближения зимы пополняется припасами. Ежевичное, айвовое, гранатовое, виноградное, вишневое варенья. Маринованные алыча, капуста, терн, помидоры, баклажаны, стручковый перец. Сушеные инжир, чернослив, абрикос в полотняных мешках. Шербеты, дошабы, наршараб[61] в стеклянных бутылках с деревянными пробками. И еще многочисленные соусы, лечо, настойки. «Хорошая хозяйка вне зависимости от сезона или времени суток должна быть готова принять батальон гостей. Быстро состряпать холодные закуски, несколько видов горячего. Зейнеп тоже наловчится, с годами. Хотя к чему вам батальоны мисафиров[62]? Живите для себя. Это я убивалась, спешила, удивляла. Для чего? В жизни надо быть чуточку эгоистом...»
Мама умудрялась совмещать домашние дела с работой педиатра. Бегала по вызовам к больным, потом спешила домой, где с ее приходом расцветал уют. «Иногда вспоминаю... Вы маленькие, ваш отец вечно в разъездах, я одна... Слава Аллаху, рядом были бабушки... Помогли вас вырастить... Светлая им память... Правда, и я старалась справиться сама. Никого не беспокоить... Скорпионы-то энергичные, быт нас не сломит...»
Она часто звонит мне в Стамбул. В первую очередь интересуется, сыт ли я, уже после спрашивает о делах, Зейнеп, самочувствии. «За тебя я спокойна – в меня пошел. Стойкий как скала, несмотря на чувствительность. И готовишь хорошо, моя школа... Я счастлива, что смогла передать тебе свой опыт. Осталось только пару уроков провести для Зейнеп: хочу, чтобы невестка научилась готовить шор гогал[63]. Как ты знаешь, тесто там не сложное. Главное начинка: тмина с анисом побольше, муку тоже добавить...» Она никогда не плачет, не жалуется. Однако в голосе чувствуется тоска. Скучает. «Мало теперь готовлю. Как правило, что-нибудь легкое. Стараюсь ограничивать себя в еде, перешла на овощные соки. У отца желчный пузырь шалит, на диете...» Я зову ее к себе, в город души. «Нет, сынок. Мое место здесь, в Баку – рядом с твоим отцом, твоим братом. Да и с кухней как расстанусь? Ведь в ее стенах живет вкус моей жизни...»
25...Поражения – это тоже своего рода победы...
Бабочка взбивает подушку перед сном – любуется Лизой Симпсон с саксофоном в руках на желтой наволочке. Переводит взгляд на простыню, пододеяльник: на них тоже нарисованы члены знаменитого семейства из Спрингфилда. Я приглушаю свет в комнате, подхожу к ней. Сажусь рядом. Длинные волосы Гюльсюм пахнут клубничным шампунем. Кожа бархатистая, чуть бледная и кажется очень тонкой. «Сегодня был классный день. И ваш подарок... Теперь буду спать в окружении моих любимчиков... Спасибо, мишуня. Можно я тоже буду тебя так называть?» – «Конечно, можно... Завтра сходим еще за “симпсоновским” рюкзаком. Продавщица из “Жирафа” обещала принести его со склада...» Она ложится в постель, разложив длинные волосы веером по подушке. Поправляю одеяло, целую ее в носик. «Мишуня, а я не хочу рюкзак... У меня уже есть...» В глазах бабочки грусть. «Почему? У тебя ведь нет рюкзака с Симпсонами...» Молчит и не смотрит на меня. Теребит пальцами уголок одеяла. «Это слишком дорого...»
Накрываю рукой маленькую ладошку Гюльсюм: «О деньгах даже не думай, солнце. Тем более совсем и не дорого. Считай это одним из подарков к Новому году...» «Хорошо. Но как вырасту, устроюсь на работу, верну вам все до последнего куруша[64]». Я смущен. «Гюльсюм, откуда у тебя такие мысли? Смотри, обижусь... Мы же тебе не чужие...» Приподнимается, крепко обнимает меня: «А я ваша дочка?» Мое смущение растет. «Мы тебя безумно любим, это важнее всего». – «Я тоже вас люблю... Можете не покупать мне подарков... Ни рюкзаков, ни книжек... Только не бросайте меня, хорошо?» Сильнее прижимаю бабочку к себе: «Никогда не бросим. Никогда, слышишь? А сейчас спи, солнце. Завтра нам идти к врачу, пусть посмотрит твои глазки... Сладких снов!» – «И тебе, сладких-пресладких! И Зейнеп с Айдынлыг тоже...» У нее симпатичная голубая пижама с кроликами из облаков... Выхожу из салона[65], Айдынлыг не идет со мной – охраняет сон бабочки, развалившись на подстилке у камина...
Она – наша маленькая мисс Счастье. Ее красота не кукольно-шаблонная, прямолинейность очаровательна, упрямство категорично. Утверждает, что поражения – это тоже своего рода победы. Считает, что нет ничего невозможного в жизни. Надеяться, что добро когда-нибудь окончательно добьет зло. Не любит изысканные блюда, предпочитая «что-нибудь попроще». Не играет в куклы, любит общаться со взрослыми, интересуется землетрясениями, мечтает побеседовать с президентом Турции Гюлем. И не переносит конкурсы красоты: «Полненькие люди добрее...» Не слушает поп-музыку. Не верит в жизнь на Марсе: «Там, наверное, кроме горького шоколада, ничего нет...»
Жизнь сделала ее самостоятельной. «Хочу быстрее начать работать. Заработать кучу денег, построить большущий дом на берегу моря, для детей из приютов. Целыми днями будут греться на солнышке, купаться с дельфинами, есть клубничные пирожные, персиковое мороженое. Сказки должны быть не только в книжках, я докажу...»
В школе Гюльсюм – негласный лидер. К ней прислушиваются, хулиганы обходят ее стороной, учителя по-взрослому уважают. Защищает слабых, колотит драчунов, легко находит общий язык с мальчишками. Впрочем, бабочка не любит пристального внимания к своей персоне. Поэтому и отказывается признавать лидерский статус...
Обожает своих плюшевых друзей. Засыпает в их компании, рассказывая кенгуру Фики, коале Сонай, пчелке Арылджым о прошедшем дне. «С ними не страшно по ночам, особенно в дождливые дни. Все вместе прячемся под одеялом от страшных теней. А по субботам я читаю им сказки, они любят “Кота в сапогах” и “Мальчика с пальчика”. Смешные. Прямо как дети»... Офтальмолог выписывает Гюльсюм очки – зрение ослабло. «Ваша девочка слишком много читает. По возможности ограничьте чтение по вечерам, следите, чтобы не держала книгу перед носом. Очки обязательны. Пусть хотя бы два часа в день носит их. Думаю, через пару месяцев зрение восстановится. Не забывайте о витаминах...» Бабочка с легкостью соглашается носить очки. «Только два условия. Первое, не отнимайте у меня книг. Второе, не поите морковным соком. Я его терпеть не могу...»
Идем с Гюльсюм по коридору клиники. «Хорошо, думаю, мы придем к консенсусу...» Бабочка останавливается. Дергает за рукав куртки: «А что такое консе?.. Не могу выговорить...» – «Расскажу дома, солнце. А пока пошли выбирать оправу...» – «Но дома дашь мне прочитать что-нибудь об этом... как его... кон... консес?.. Н у, ты понял...» Безнадежно вздыхаю. «Понял, понял...»
26...Замени слова поцелуями...
Шлейф хвойного аромата окутывает с ног до головы, наполняя предновогодним вдохновением. Оно оберегается десятками белых ангелочков с неба и пропитано воспоминаниями из детства, от которых щемит сердце. Еле-еле дотащили до дома живую елку, купленную в торговом центре Таксима. Установили в углу гостиной, недалеко от камина... Ковер под нашими ногами усыпан зелеными иголками, обрывками блестящей мишуры, клочками ваты, ставшей бутафорским снегом. Поверхности кресел, диванов, столов уставлены пыльными коробками с елочными игрушками. Шарики, сосульки, снеговички, шишки, фигурки животных. Этих героев новогодней сказки предстоит развесить по мохнатым веткам. К ним еще прилагаются лианы мишуры, гирлянд, серпантина, самодельные цепи из серебристой бумаги. Наша елка станет одной из самых красивых в заснеженном Стамбуле. Главное, нарядить ее со вкусом и как можно быстрее. Ведь еще нужно приготовить тесто для сахарного печенья, сбегать за продуктами, заскочить в офис компании по экспресс-доставке почты, чтобы разослать открытки, подарки многочисленным друзьям, родственникам. Предновогодняя суета приятна, но при этом чертовски изнуряет. Боишься не успеть...
Взглянув на часы, Зейнеп включает «The secret of Christmas» Эллы Фитцджеральд, и мы приступаем к священнодействию. Не слезая со стремянки, украшаю верхние ветви. Любимая периодически посматривает снизу, предлагая поменять место какой-либо игрушки или уменьшить количество мишуры. Айдынлыг радостно бегает по комнате, собирая с пола в общую коробку разбросанные кусочки ваты. Настоящая помощница. Скоро поедем за Гюльсюм. Она пожелала помочь в предстоящей готовке. Шинай тоже обещала присоединиться ближе к вечеру...
С нетерпением ждем миг загадывания желания при последнем, двенадцатом ударе часов. Момента, когда свершится настоящее волшебство, а подарки под елкой наконец-то будут распакованы. До Нового года остались считаные часы. Скоро стартует заветный отсчет. Девять, восемь, семь, шесть, пять... Сказка совсем близко.
Легко определяемся с новогодними подарками, без скитаний и беготни. Чем дольше выбираешь подарок, тем труднее сделать окончательный выбор. Нужно решать быстро, руководствуясь первой же подсказкой сердца. Увидел, понравилось, покупай. Намного важнее то, как преподнесен подарок. Искренне, с приятным волнением... Мы не дарим друг другу одеяла из гагачьего пуха, платиновые запонки в виде ежей, ботинки из страусовой кожи, титановые «Верту» с эксклюзивными рингтонами от композитора фильмов о Джеймс Бонде. Все гораздо проще. «Безумно дорогие подарки попахивают неискренностью». Согласен с великим Дали...
Для нас новогодний презент – символичное подношение. Статуэтка, книжка или симпатичный брелок. Зейнеп выбирает самые неординарные подарки. На прошлогодний день рождения подарила мне кружку с надписью: «Клятвенно обещаю каждое утро подавать вам в постель кофе в этой кружке. Навсегда ваша, Зейнеп Ч.». Теперь я всегда пью горячие напитки с улыбкой на лице...
А я терпеть не могу дарить подарки под прессом какого-либо календарного праздника – стараюсь радовать в дни, когда близкие меньше всего ждут приятного сюрприза. Например, в слякотную погоду. Зейнеп возвращается домой из университета, замерзшая, раздраженная. Стягивает грязные ботинки, сбрасывает мокрый плащ, убирает с лица прилипшие волосы. Подхожу к ней, протягиваю сухое полотенце, подогретое на камине. Следом кладу перед ней открытую шкатулочку с гранатовыми сережками. Это ее любимый камень...
Я принадлежу к тем людям, кто больше любит дарить подарки, чем получать. Когда мне что-то дарят, жутко смущаюсь, не знаю, как выразить нахлынувшие эмоции. Предательски краснею, глупо повторяя «Спасибо, спасибо...» или «Не стоило, ну зачем же...». Идиотская реакция, а поделать ничего с собой не могу. Впрочем, с Зейнеп такого не происходит – она преподносит презент с условием: «Замени слова поцелуями». Значительно приятнее...
Друзьям, близким стараюсь дарить то, с чем жаль расстаться самому. В основном это книги. К примеру, недавно преподнес Шинай «Летнюю книгу» Туве Янсон, «взрослый» сборник детской писательницы. Мой любимый. В нем вроде как не про муми-троллей, а про людей. Однако все персонажи – вылитые «мумики»... Мустафу, фаната «бондианы», мне удалось изумить собранием детективов Яна Флеминга. С трудом отыскал...
Еще важно не забывать об упаковке. Я занимаюсь этим лично, отказываясь от однотипных магазинных стилей. Пускаю в ход фантазию, подкрепленную идеями из журналов, Интернета. Симпатично смотрится, когда подарок упакован в несколько слоев прозрачной бумаги, пересыпанных старыми газетами, кусочками разноцветной кальки, лоскутами шелка. Не менее интересно выглядит презент в крафтовой бумаге, перевязанной обычной бечевкой... Не нужно бояться экспериментировать, главное – экспериментировать с душой...
27...Прошлое не является к тем, кто живет настоящим...
Не подвожу итогов года. Даже мысленно. Подводить итоги – значит срезать нераспустившиеся бутоны цветов. Анализировать прожитый период без его переосмысления в будущем несколько преждевременно. Тогда события прожитого отрезка кажутся рядовыми явлениями, а не важными поворотами жизни. То, что когда-то казалось темным, спустя время может показаться светлым. И наоборот. Правда, озарение приходит не сразу. Снять повязку с глаз не всегда хватает смелости...
Продолжаю жить в настоящем, без оглядок в прошлое. Не расковыриваю корочки заживших ран. Не разматываю бобину киноленты пережитого. Не распечатываю фотографий с негативов прошлого на бумагу реальности. Прошлое отпущено, но не изгнано. Двери по-прежнему открыты. Однако прошлое не является к тем, кто живет настоящим. Факт... Неделю перед Новым годом плохо спится. Не из-за тяжелых дум. Обычная путаница мыслей. Я слишком нетерпеливый и впечатлительный. Думаю о событиях грядущих 365 дней. Ожидается много знаменательного, волнующего. Переполнен приятной тревогой. Смогу ли собрать все ниточки в один узел? Смогу ли осуществить задуманное? Смогу ли станцевать под музыку, доселе не звучавшую в зале моей души? Закрываю глаза. «Смогу. Уверен». Напишу за пять минут до боя курантов эсэмэску Всевышнему. Поздравлю с праздником и заодно попрошу побольше терпения...
Выкуриваю пятую сигарету, рассматриваю потолок. В облаке сигаретного дыма возникают картинки из будущего. Не вглядываюсь в них. Встаю с кровати. Открываю окно. Врывается морской воздух, наваждение рассеивается. Я не хочу заглядывать в будущее, не собираюсь избегать грядущих ошибок. Мы не в силах изменить судьбу. Но это не значит, что нужно опускать руки, плывя по течению. Нам дана возможность немного подкорректировать ход судьбы, и эту возможность надо обязательно использовать...
На часах 3:48. Вдруг захотелось мятного чая с сахарным печеньем. Благо оно готово. Думаю, Зейнеп не заметит исчезновения пары штучек. Да и, в конце концов, имею я право на внеурочный гонорар за разукрашивание новогодней выпечки?.. Электрические гирлянды горят круглосуточно, освещают елку радужными цветами. Ощущение приближающегося праздника усиливается...
Последний день уходящего года начинается с «Зимнего поцелуя». Легкий коктейль в постель. Бокал с тоненькой засахаренной кромкой, покрытой душистыми листиками мяты. Смесь гранатового, вишневого соков с игристым вином Просекко – отлично расслабляет после напряжения минувших дней. Итальянская идея радости. Очевидно – Джейми Оливер[66], любимчик Зейнеп, плохого не посоветует...
31 декабря – время пожинать плоды. Квартира украшена, стол установлен в центре гостиной, запаслись поленьями для камина, вкусности в холодильнике, подарки упакованы, открытки разосланы, друзья приглашены. Настал момент с головой нырнуть в океан праздника, отдаться ходу утекающего времени. Распахнуть окна, расписанные ажурными узорами мороза, пригласить рождественских фей на новогодний пунш с медово-имбирным сиропом. Его мы подадим к апельсинам в карамельном соусе... 31 декабря – день, расписанный по минутам. Предварительно нужно хорошенько выспаться, на ногах мы ближе к часу дня. Грядут бессонные ночи празднований, следует набраться сил... В главный день года, в первую очередь, навещаем родителей любимой, наших родственников. Дарим подарки, делимся новогодним теплом, не забывая попробовать яства и у них. Молча оцениваем, сравниваем, запоминаем. Громко расхваливаем, восхищаемся. На Востоке трудно встретить человека, обделенного кулинарным даром...
Обзваниваем друзей из других стран в дневное время. Пока в состоянии говорить спокойно, да и телефонные линии еще не перегружены. Минуты близости, родные голоса, импровизированные разговоры, смех вместо слов, одновременное осознание счастья, бесконечные «поздравляем-целуем-любим», и слезы сожаления, что они не рядом. Ничего, повод для очередного сбора не за горами. Наша свадьба... Ближе к вечеру занимаемся столом: сервировка в золотой гамме. Кремовая шелковая скатерть, тарелки с золотистой каймой, высокие бокалы с позолотой, салфетки в кольцах из желтого стекла. В центре стола – квадратная плетеная корзина с широкими свечами, обложенными маленькими сосновыми шишками. Создаем уютную обстановку. Не забываем украсить спинки светло-коричневых стульев еловыми ветками, подвязав их солнечными бантами. Все готово. Пора прогуляться по сверкающим улицам Стамбула вместе с Айдынлыг...
Непременно посещаем традиционное празднование Нового года на центральной площади Таксим. Тысячи радостных лиц, заразительная эйфория, музыка, которая никогда не выходит из моды, вечернее небо во вспышках фейерверка. Правда, на Таксиме мы долго не задерживаемся: к 9 вечера придут гости, а еще Гюльсюм нужно забрать из приюта. Впереди у нас целая ночь. Чудеса начинаются...
28...В любви не замечаю смену сезонов. Кусочек вселенского времени отделяется от бескрайности и становится нашим временем...
От кого: El Safarli
Кому: Zey Cetin
Дата: 31 Декабря 2008 12:34:51
Тема: Happy New Year
«...Пережито много грусти, одиночества, много слез выплакано. Я знаю, что такое засыпать одному в холодной постели. Я знаю, что такое возвращаться в пустой дом, где, тебя встречают безмолвные стены. Я знаю, что такое по утрам заглядывать в холодильник, где, кроме заплесневевшего сыра, ничего нет... Случалось, терял веру. Бывало, поглощало отчаяние. До тебя просто жил – заурядными днями, наполненными прожигающим желудок спиртным, пустотой в глазах, отношениями без чувств, равнодушным, пропитывающим все запахом сигарет. Дни, в точности похожие друг на друга. За это я их больше всего ненавидел. Незаметное время потока жизни...
Хотел начать это письмо иначе – не получилось. В последние дни года сравниваешь прошлое с настоящим, плохое с хорошим. Счастье познается в сравнении. Вот и я сравниваю дни, прожитые с тобой, и те, что без тебя. Не узнаю себя тогдашнего. Мне кажется, я всегда был таким, как сейчас. Счастливым. Правильно говорят, люди быстро привыкают к хорошему. Привык к счастью, не разучившись дорожить им... Признаюсь, где-то в подводных течениях подсознания я верил в твое появление. Верил, что появится человек, которого буду целовать в ладони. Верил, что появится человек, которому отдам ключи от своей души. Верил, что появится человек, с которым буду говорить о том, о чем ни с кем больше не говорится. Ты появилась тогда, когда я пытался прижиться в новой жизни в новом городе. Я смог. Мы смогли. С обретением тебя разучился говорить «я». Теперь везде говорю, пишу «мы». В моем «мы» два имени. Твое и мое...
Мне нравится встречать тебя с улицы румяно-замерзшую и целовать в холодный нос. Мне нравится перебирать твои волосы, предвкушая скольжение руки по позвоночнику, поцелуи в ложбинку между грудей. Обожаю наши разговоры без слов с красноречивым обменом взглядами. У нас любовь с легким безумием, с грубыми нарушениями дурацких правил. Нам так нравится... Ты нашла меня? Я нашел тебя? Какая разница. Главное – нашли друг друга. Помню тот день в супермаркете, когда наши руки встретились на пучке салата. Обычный овощ стал талисманом любви. «Так странно и мило». Помнишь, эти слова из «Ноттинг Хилла»? О нашей встрече можно сказать то же. А еще помнишь эпизод из «Ноттинга», в котором Хью Грант задумчиво бредет по улице, а в это время, пока он идет, меняются времена года? Мне это очень знакомо. В любви не замечаю смены сезонов. Кусочек вселенского времени отделяется от бескрайности и становится нашим временем. В нем долгие ночи, сладкие поцелуи, молчания вдвоем, передвижения босиком по дубовому полу, условные границы, аромат карамельного чая, испытания разлукой... Второй Новый год с тобою. Ты подарила мне согревающий уют, самого себя, веру в лучшее. Не отпущу твою руку. Надеюсь, ты не отпустишь мою. Не зря же наше знакомство началось со слияния рук... Дыши со мною. Люблю. Очень. С Новым годом...
Твой мишуня».
29...Мысленно сменить зиму на весну и влюбиться...
Новогодний гастрономический разврат сопровождается мыслями о запланированных разгрузочных днях. Деликатесы в холодильнике не заканчиваются, желудок работает в усиленном режиме, таблетки, улучшающие процесс пищеварения, востребованы как никогда, поток гостей со съедобными подарками продолжается. Отказаться сложно, легче – согласиться. Тем более когда все так аппетитно выглядит, потрясающе пахнет, безумно вкусно. Уплетаешь высококалорийные блюда, забыв о последствиях. Ведь это праздник, хочется себя побаловать. Хочется наплевать на диеты, забыть о вреде жирного, не думать о шлаках, не замечать тугоплавкий жирок там, где не нужно. В праздник не думаешь о том, что между приемами еды должно пройти как минимум часа полтора, а двигаться во время трапезы лучше от растительной пищи к белковой. Утруждая желудки, услаждаем души. Новогодняя аксиома...
Доедалки – одна из наших новогодних традиций. На следующий день после основного празднества салаты, мясо, закуски приобретают насыщенный вкус. «Оливье» становится еще вкуснее, индейка покрывается пряно-жирным желе, шоколадный бисквит до совершенства пропитывается вишневым кремом. Мы наслаждаемся доедалками не вдвоем: собираем близких, распределяем оставшееся, делимся впечатлениями о прошедшей новогодней ночи, раскуриваем яблочный кальян. Несмотря на легкую помятость, январские посиделки выдаются намного веселее декабрьских. В первые дни первого месяца года туман сомнений рассеивается, грядущие цели обретают четкие контуры. В начале января так же легко мечтается, как весной. Мечты кажутся близкими, досягаемыми. Вот протяни руку, притронься к ним, пощупай долгожданное облако задумок. Все осуществимо...
На десерт непременно разрезаем дыню. Благо она продается в стамбульских супермаркетах – турецкие фермеры сохраняют лучшие сорта до середины марта. Лакомимся солнечным чудом в зимнюю стужу, увеличиваем в организме количество серотонина, естественного «гормона счастья». Его особенно много в дыне, шоколаде и... в чувстве влюбленности. По-моему, последний «продукт» оказывает наилучшее действие. Правда, его не так легко получить, как шоколад или дыню. Но это стоит того, чтобы сильно захотеть, мысленно сменить зиму на весну и влюбиться...
Постпраздничное затишье наводит порядок в мыслях, освобождает чувства, вдохновляет ощущением свободы. Будто жизнь начинается с белого листа. Будто появляется возможность сбросить счетчики. От блаженной тишины вокруг закладывает уши. Здания спят, пробок нет, магазины опустели, людей на улицах мало, в вагонах метро полно свободных мест... В первые дни января мегаполис успокаивается после декабрьского хаоса. Наступает момент глубокого выдоха: теперь можно никуда не спешить, выбросить будильник к черту, забыть о физиономиях коллег по работе, стереть из памяти имя шефа. Дозволено непозволительное, но с пометкой «временно»... Новогодние каникулы – идеальное время для того, чтобы вдоволь полениться. Забываем о планах, заботах, обязанностях. Стопроцентное ничегонеделанье. Неспешно прогуливаемся по городу души, вдыхаем морозно-морской воздух, пьем капучино на Истикляле, играем с Айдынлыг в догонялки. По вечерам встречаемся с друзьями или валяемся на диване, пересматривая любимые фильмы: «Отпуск по обмену», «Реальная любовь», «Привет семье», «Интуиция». Не читаем газет, не слушаем новости, не включаем компьютер. Эгоистично наслаждаемся друг другом. Обогащаем внутренние ресурсы перед грядущими изнурительными буднями...
Завидуем жителям других стран, где новогодние каникулы длятся больше недели. В Турции максимум – три дня. Каникул всегда мало. Пусть у таких дней будет в сутках по 48 часов... В мире любви постоянно ощущаешь нехватку времени. Хочется, чтобы стрелки часов замерли, волшебные события разворачивались в замедленном режиме, объятия длились дольше разлук. В любви хочется изменить настоящее, перестроить его в пользу влюбленных. Сократить расстояния, соединить разлученных обстоятельствами, свести вновь разведенных недоразумениями, подарить по половинке всем одиноким. Возможно ли это?..