И вовсе не в отместку, а просто так случилось, появился у нас с Саульским «Жил да был черный кот за углом», ну, сам появился, нечаянно. А потом возникли в моей жизни, все ненадолго, Аркадий Островский, Оскар Фельцман, Эдуард Колмановский, Вадим Гамалия. Всего-то по две-три песни, может быть, и заметные, но не до дружбы же. А между Яном и мной пробежал – если бы пробежал, нет, так и остался навсегда – холодок. Мы и позже работали вместе, и так, и в кино, и снова написали знаменитые песни: «Любовь-кольцо», «Обломал немало веток, наломал немало дров», «Кто-то теряет, кто-то находит». Но разбитые чашки склеиваются плохо.
А потом и вовсе Ян сменил круг общения. К нему уже благоволил сам Шауро из ЦК КПСС – и стал он композиторским начальником, и лауреатом всех премий, и народным артистом. Была у него эта слабость – тщеславие – в крови. А в моей памяти – хочу, чтобы и в вашей – Ян Френкель остался таким, как и был, красивым, деликатным, талантливым и остроумным человеком. Другом? Не знаю.
Я же говорил, что никогда не имел в жизни того, что в общепринятом смысле называется другом. Ну, как Маркс и Энгельс. Как Герцен и Огарев. Чтобы жен друг у друга соблазнять. Не было такого.
Только это написал, а тут – медсестра с резиновым жгутом.
– Кровь на РВ сдаем!
– Это как на РВ, на реакцию Вассермана, что ли? На сифилис?
– Ложитесь!
Тут я и засомневался: в кардиологии ли нахожусь, близко от смерти или, может быть, все значительно проще?
Мы считали,
Что я – двужильный,
Неуемный,
Неудержимый,
Вечен, прочен
И толстокож,
И попались
На эту ложь!
Оказался я
Тонкостенный,
Самый-самый
Обыкновенный
И не Вечный жид,
А еврей,
Со «скорой помощью»
У дверей.
Будем – как Пушкин!
Странно – пишу песни. Поэт – так пиши стихи. И писал всегда стихи. И жил с ними врозь: я – сам по себе, они – сами по себе стояли на полке. А как появились песни, зажили мы с ними рядышком, веселей стало. То и дело пересекаясь. Сколько крови мне попортил «Черный кот», этот пустячок о невезучем человеке. Только мертвые критики не пинали его ногами, а он все живет. Сам я никаких особо хороших слов о его поэтических достоинствах не имею. А потом, уже по поводу другой моей песни, «Белый чайничек из Гжели, темно-синие цветы, неужели-неужели, ах, меня не любишь ты?», редактор получила выговор – оказывается, объявила: «Русская народная песня». С тех пор лично Сергей Георгиевич Лапин, хозяин всего радио-телевидения, взялся визировать тексты новых песен. Генералиссимус утверждает меню в солдатской столовой.
«Белый чайничек из Гжели» мы написали с Русланом Горобцом. И тут я, изменив своей традиции, отвечу на вопрос: «А с кем вам из композиторов работалось лучше всего?» Отвечаю: с Яном Френкелем, Раймондом Паулсом, Русланом Горобцом и Сергеем Коржуковым. Причин не расфасовываю и ни перед кем не оправдываюсь. Всем остальным – спасибо.
И вот впервые написалась у меня песня «Признание в любви». Не моя тема Родина, но написалась искренне. От души. Вот она, целиком.
Будет слов как раз
Не много и не мало!
Только те слова,
Что на душу легли!
Родина моя,
Хочу, чтоб услыхала
Ты еще одно
Признание в любви.
Родина моя!
Что будет и что было –
Все я пополам
С тобою разделю,
Вовсе не затем,
Чтоб ты меня любила –
Просто потому,
Что я тебя люблю,
Тихо – не слыхать,
А громко – не умею!
Может, потому
И песню берегу,
Может, потому
Так долго я не смею
Спеть ее тебе
Негромко, как могу.
Нечего комментировать. И с музыкой Серафима Туликова, поверьте, стала одной из моих любимых песен. До сих пор иногда напеваю ее про себя. Естественно, песню взяли в финал телепередачи «Песня года», и петь ее должен был, кажется, старший Гнатюк. Но когда выяснилось, что отдали ее Виктору Вуячичу, Туликов забастовал.
– Да он ее просто провокалирует и все, и мне будет некомфортно присутствовать при этом в зале, – сказал он.
И на концерт не пришел. Не помню, был ли там я, но фотографии такой памятной – мы рядом с Туликовым слушаем «Признание в любви» – это уж точно не будет. И жаль.
А вот и еще история из жизни песен. Получилась настоящая, озорная цыганская песня «Три линии» («На руке – три линии – лепестками лилии», помните?). Записали со Светой Янковской, звездой театра «Ромэн», и отрядили ее показаться на телевидении. Там сказали: «У нас в программе уже есть цыганщина, так что примите извинения!» И Света уехала в Америку и уже оттуда, со своей Ньюйоркщины, запустила песню по всему цыганскому миру. Ее и сейчас поют все рестораны, где и нет цыган, но где их все равно любят, и дай Бог, чтобы вечно пели!
Теперь маленькое отступление: та, другая песня, что пошла, была оплачена. Ерундой, мелким подарком, флаконом французских духов за 80 рэ (ну, система такая мелкая была, не то что теперь!). Но я-то, чистоплюй, никогда не унижался до этакого. От гордости, а может, от скупости? Не знаю, но на принципиальный вопрос – надо ли давать взятки, теперь отвечаю: надо! Человек слаб – и тот, кто дает, и тот, кто берет. Оба. Надо! – говорю я. И не даю!
Теперь два слова об Игоре Шаферане, близком моем приятеле и соавторе, одном из самых первых в нашем цеху, со своим каким-то теплым песенным словом. Может быть, по-одесски теплым.
Поначалу он все говорил: «Да спросите у Миши!», «Да давайте Мише позвоним!» А потом, набрав силу (он имел на это право – талант!), стал заседать в худсоветах, на фирме «Мелодия» постоянно. Позволял себе уже делать и мне какие-то замечания. Кстати, он заседал и на том худсовете, где зарубили наше с Юрой Антоновым «Зеркало». Талант не обязан быть образцом по всем параметрам. Игорь как-то сказал обо мне Матецкому: «Миша какую-то хуйню пишет!» Вот этого я как раз себе никогда не позволял.
Всегда знал, что надо нам быть как Пушкин, во всем. И стихи пытаться писать так! И с книготорговцами торговаться. И не завидовать. И за честь жены уметь постоять жизнью!
И спать со свояченицей? Да, если это правда, то – да.
Поминки по друзьям
На первом конкурсе бардовских песен в Питере я был в жюри вместе с Яном Френкелем и Александром Галичем. Состав участников весьма неслабый – Клячкин, Городницкий, но, разумеется, героем этих смотрин и центром внимания (всеобщего) был корифей гитарной поэзии, вообще большой поэт Александр Галич, с которым мы познакомились и неожиданно быстро сблизились. Он, видимо, что-то угадывал во мне, так как и сам работал и в той, другой, моей песне. («До свиданья, мама, не горюй!»)
Впрочем, я ошибаюсь. Первый сбор бардов у костра и смотр талантов состоялся раньше, в Бресте, как страничка сценария Всесоюзного слета следопытов-школьников, разыскивавших могилы героев Отечественной войны. Уж не знаю, в каком качестве я там был – как следопыт или как герой, но мы написали для этого слета с Яном песню «Всем, кто идет», и ее потом распевали.
По картинкам
Зачитанных книжек
Через годы шагает отряд –
Комиссары в буденовках
Рыжих
И солдаты
В шинелях до пят.
А вот на бардовском параде в Питере, как я уже говорил, средоточием внимания был член жюри Александр Галич, живой классик жанра, всеми приглашаемый, и даже сам Темирканов не скрывал восторга, слушая его – конечно, поэзию, а не музыку.
Высоцкого и Окуджавы вживую в Питере не было, но показали коротенький документальный фильм, может быть, специально к этому мероприятию и сделанный. В нем в своем интервью на вопрос: «Как вы относитесь к советской массовой песне?» – молодой Владимир Высоцкий ответил: «Я ее не понимаю. Вот у них сейчас популярна песня “На тебе сошелся клином белый свет, на тебе сошелся клином белый свет, на тебе сошелся клином белый свет…” И целых три автора!..» Имелись в виду мы с Шафераном и Оскар Фельцман. Дай Бог мне написать еще раз такую всенародно любимую песню! Ее спел 170-миллионный хор! Такие песни неподсудны, но Высоцкий лишь посмеялся над нами.
И вот как долго я подхожу к печальному дню похорон Игоря Шаферана. Поминки были в Центральном Доме литераторов, где при жизни не больно-то «праздновали» песенных поэтов. Не понимая, что автор такой песни, как «Зачем вы, девочки, красивых любите?», народной песни, достоин светлой памяти. Уйдет много поэтов, забудется много песен, а этой суждена долгая жизнь. Но организовал тризну поэт Григорий Поженян, человек авторитетный в литературном мире и вообще на командных пунктах, который или дружил с Игорем, не знаю, или ценил его песенный талант, или то и другое вместе. Скорее всего.
Коротенькое слово о Грише Поженяне. Ко мне он и до сих пор относится прохладно, и я не машу крылышками ему навстречу. Очень сильный поэтический дар не позволил, однако, ему занять его законное место – так распорядилась судьба, заслонив его могучей кучкой эстрадных поэтов-популистов. Но Гриша – человек из сильных, из пуленепробиваемых, в тельняшке, и так всегда считал себя первым. И считает, и имеет на это резонные основания. И я жалею, что почему-то так вышло, не подружился с ним по жизни.
И вот на поминках по Игорю Шаферану подходит ко мне незнакомая семейная пара и рассказывает: они – друзья Игоря и Владимира Высоцкого. Высоцкий незадолго до своей смерти говорил о том вышеупомянутом интервью как об ошибке и просил извиниться за него перед авторами, и сам собирался это сделать. И они рады сказать это мне, и, слава Богу, успели.
Так закончился наш заглазный конфликт с Владимиром Высоцким. Заочно, как и начался.
Хочу сознаться: я стараюсь избегать похорон. Впечатлительный человек, я примеряю все гробы на себя и потом долго и трудно возвращаюсь на этот свет. Но есть люди, такие как Игорь Шафера