С этой мыслью я склонился над Агатой, она вскинула голову и вонзила в меня взгляд, наполненный яростью. По щекам колдуньи тянулись слёзы, которые сразу же замерзали, испаряясь инеем. Её сила искала выход, но от боли она не могла сконцентрироваться.
Агата неожиданно улыбнулась, и у меня перехватило дыхание от холода. Мою душу снова чуть не утянуло в ледяную пустыню, но я, стиснув зубы, устоял.
Тёмный Жрец половину жизни проводит во Тьме, где и так царит холод. Так что это состояние было мне привычным. Нет, бывает, конечно, и раскалённая Тьма, но это скорее исключение из правил.
— Агата, — сказал я, вкладывая в каждое слово сталь, — Сейчас ты мне всё расскажешь. Совершить ошибку и убить саму себя я тебе не дам.
— Ты — тёмный… — выдавила она, снова уронив голову.
Глядя на её серебристые волосы, я подумал, как она похожа на Креону. Та точно так же висела в телеге-клетке на вывернутых руках.
Времени терять было нельзя. Всё же это Дочь Луны, пятый ранг. И хотя считается, что женщины-колдуньи по магической силе слабее мужчин, но они гораздо выносливее. И восстанавливаются колдуньи гораздо быстрее.
— Агата, — повторил я, дерзко приподняв её подбородок кончиком топорища, — Я знаю, что ты из Совета Камня. Ты спешишь туда передать весть, и мешать я не буду. Но, смердящий твой свет, ты мне сейчас расскажешь всё, что знаешь!
О, сколько же ярости в этих глазах. Самый настоящий адский огонь, только сине-ледяной…
Она и вправду чем-то похожа на свою дочь. Странно, что Агата столько лет смогла скрывать это — они там в Монастыре Холода вообще слепые⁈ Это же очевидно даже вестнику тупости.
О чём я сейчас подумал? Мысль о том, что Агата — мать Креоны, до того неожиданно клюнула меня, что я удивлённо отвёл от её подбородка топорище. Как я узнал этот секрет?
Чародейка сверлила меня гневным взглядом, но потом её глаза скосились ниже, на топорище, и расширились от удивления.
— Откуда у тебя это⁈
— Что — «это»? — растерянно спросил я, продолжая гадать, откуда у меня появился дар прозрения.
— Это же древне-бросские руны…
Я сам глянул на своё топорище. Ну да, руны, как руны… И тёмное пятнышко на древесине в том месте, где скрылся чёрный камень, как раз в центре вырезанного полумесяца.
Мы с Креоной пытались их прочесть, но безуспешно. Только слово «ночь» угадали.
Позабавило меня другое:
— Как ты можешь видеть руны, и при этом желать убить меня⁈
— А не должна?
Я чуть не застонал от вселенской несправедливости. Только-только решил, что видение рун помогает мне определять, кто друг, а кто враг. И тут на тебе…
Повисла недолгая пауза.
Надо было что-то делать и, повинуясь интуиции, я отпустил Агату. Отскочив, та зашипела, потирая запястья, на которых виднелись синяки — я её и вправду не жалел.
Затем я сел в позу лотоса, положил топорище на колени, и сказал:
— Рассказывай.
— Ты… — начала было она, но сама же замолчала.
На её пальцах снова загорелись голубоватые светлячки. Могучая чародейка холода не привыкла отступать.
— Да расщелину тебе в душу, что за каша у тебя в голове? — возмутился я, — Ты хотела передать через меня весточку, но теперь пытаешься меня убить.
— Теперь я и сама смогу передать, — проворчала она, но сияние с пальцев исчезло, — Это — Губитель Древа? А кто ты?
— Догадайся, Дочь Луны, — показывая свой профиль, я приподнял подбородок, глядя на тёмное море. Ночь вступала в свои права, закат цеплялся последней сияющей каплей за горизонт, но вот и она исчезла.
Когда вокруг стало темнеть, я почувствовал себя увереннее. Наверное, потому что Всеволод Тёмный восемнадцать лет обитал во Тьме… А может, потому что я и вправду бог мрака.
— У тебя татуировка лиственника на спине, — сипло произнесла Агата, — Как ты можешь быть… кхм… Хмороком?
— А он может быть Сумраком? — и я снова призвал Кутеня.
Цербер выскочил из Тьмы и, усевшись на гальку, разинул пасть. Сверкнули белоснежные зубы, так резко выделяющиеся на фоне кромешной головы. На груди у него мерцала звёздочка, которую, как я понял, цербер мог в любой момент увеличить до размеров всего тела.
Агата, отступив ещё на шаг, молчала. Судя по лицу, внутри неё явно происходила какая-то борьба.
Зудящее чувство, что время уходит, никуда не исчезло. Только теперь оно не зависело от того, набирает колдунья силы или нет.
Я похлопал по камням рядом со мной.
— Агата Ясная, садись и рассказывай.
— Бросс, я на все эти фокусы…
— Я спас жизнь твоей дочери Креоны, — отчеканил я, глядя ей в глаза. Да, сейчас я озвучил самую страшную её тайну.
Секрет матери, которая когда-то нарушила правила монастыря и понесла от заезжего мага. И она не смогла бросить дочь, положила все силы на то, чтобы позволить ей остаться в монастыре.
Нет, мать не убила слуг, которые знали об этом. Но воспользовалась запретной магией, стерев им память, и отправила за тридевять земель, подальше.
И теперь даже настоятельница не знала, что бестолковая ученица Агаты Креона — ещё и её дочь. Хотя, может, и догадывалась.
Я ни хрена не понимал, откуда это всё узнал, но воспользоваться этим прозрением следовало грамотно.
Потрясённая Агата Ясная несколько секунд просто молча смотрела на меня. Я чувствовал её мысли, её желания — стереть с лица земли этого настырного бросса, и тайна исчезнет вместе с ним. Вот только не всё так просто.
Вздохнув, Агата опустилась рядом, подогнув колени. Некоторые камни были острые, но колдунья холода даже не поморщилась.
— Ты не можешь быть… — снова начала было она, но я, подняв ладонь, остановил её.
— Ответь только — если бы я и вправду оказался воплощением Хморока, то ты должна убить меня?
— Да.
— Хм-м, — я потёр подбородок, — Но ведь Хморок — северный бог.
— Бог мрака.
— И что? Твоя Морката — богиня луны и холода. И, насколько знаю, Хморока вы тоже должны чтить…
— Мы и чтим, — уклончиво ответила Агата, — Но легенда гласит, что возвращение бога мрака нарушит равновесие и ввергнет мир в хаос. Кодекс Совета Камня гласит, что каждый из нас должен хранить равновесие.
Она говорила явно заученными фразами.
— Чтим, но не ждём, — усмехнулся я, — То есть, бога мрака нет, а равновесие есть. Так, что ли? Что у вас тут, на хрен, происходит⁈
Агата поджала губы.
— Наш мир такой, какой есть. И существует он так уже тысячи лет. Совет Камня — это проекция в человеческий мир «договора равновесия» между богами. И великая Морката точно так же чтит его.
Что-то мне подсказывало, что богиня Морката делает это не от хорошей жизни. И единственный бог, кому может быть выгоден такой договор — Яриус. То-то весь север «кишит его паладинами»… И всё это — благое «равновесие»!
— Скажи, а паладины Яриуса служат Совету Камня? — осторожно спросил я.
Агата кивнула:
— У Совета с ними союз. Храмовники Яриуса тоже чтят равновесие.
Я задумчиво потёр подбородок и усмехнулся. Как же часто она повторяет слово «равновесие».
Удивительное дело — это ведь прерогатива тёмных сил подменять вещи, называть их другими именами. А в этом мире этим занимаются вполне себе светлые силы.
Впрочем, если они себя называют «светлыми» — это же тоже может быть ложью? Не зря же меня сюда Отец-Небо отправил?
Кстати, судя по тому, что ко мне почти все южные боги заявились познакомиться, они сами относятся к такому «равновесию» не очень хорошо. Вот и Морката не особо радуется паладинам Яриуса на севере.
Я продолжил:
— Ты сказала, что несёшь в Совет другую весть? Что все вы думаете не на того бога.
Колдунья непроизвольно взглянула на тёмное небо, где уже стали появляться звёзды, потом прошептала:
— Это мои измышления, я долго собирала информацию. И я должна всего лишь оповестить Совет Камня, а уж как поступить с этой информацией, будет решать опять же Совет.
Я вздохнул. То есть, Совет может ничего и не предпринять.
— И что ты узнала?
Агата замолчала. Напирать я не стал, хотя и мог, поэтому зашёл с другой стороны.
Показав топорище, я спросил:
— Что здесь написано?
Ответ был именно такой, что я и ожидал.
— «Я жду ночи, потому что помню — Тьму боятся только в ночи».
Я вытаращился на топорище. Да, это была строчка из Завета Ушедших, стих Смотрящих из Тьмы. И если это так, то значит…
Тут колдунья отвлекла меня:
— Только тут…
Я глянул на неё:
— Что?
— Ну, эти руны не совсем правильные. Они зачёркнуты.
Она протянула руки. Я подумал, что вот он, момент истины — сейчас она может схватить дубину, попытаться убежать, или ещё что-нибудь. Тогда моя версия о том, что эти руны видят только друзья, будет ошибочна.
Я всё же отдал топорище. Агата несколько секунд рассматривала рукоять мутным взглядом, крутя её, а потом испуганно вдохнула, будто вынырнула с глубины. И тут же вернула мне орудие.
— Ох-х-х… Такая сила! — она тряхнула головой, — Я пыталась заглянуть в неё, чтобы прочесть вязь заклинаний, но чуть не утонула… Словно бездонный океан!
— Да? — я поднял топорище. Почему-то до этого у меня даже мысли не возникло, что это может быть магический артефакт.
Это же оружие Хморока. Божественные вещи нельзя мерить человеческим разумом.
— С другой стороны другая надпись, — Агата показала пальцем, — «За днём идёт ночь, а за ночью — день». Это здесь…
Её ноготь прошёлся по красивым рунам, едва не стёртым от времени. А потом остановился чуть в стороне, на самом конце топорища. Там руны были посвежее, но заметно корявее, это даже я заметил.
— А тут что?
— Такое впечатление, будто написано наспех.
— Ты можешь прочесть?
— Руны двусмысленные. «Не видел дня — не видел ночи». Можно и так прочесть. Но символ «видишь» ещё читается, и как «осознаёшь». Такая игра слов на бросском языке.
— «Не увидев дня — не осознаешь ночи», — сразу же сказал я. Нет, это не были слова из трактатов, которые я читал, будучи Всеволодом.