— Сидор их в трактир отправил… Чародейку он думал Кровавому Господину отправить. Наверное, наши уже забрали их…
— Ты знаешь, каким путём они пойдут?
— Они сделают крюк, но всё равно поедут в Моредар, а потом морем в Лучевию. Кровавый Господин даже не будет знать, что они проскользнули мимо него — Великий Шан хочет напоследок щёлкнуть Левона по носу… Хе-хе!
Я радости лучника особо не разделял. Жрецы мерялись хитростью, тут не было ничего удивительного, но вот некоторые их поступки отдавали обычной глупостью.
Десятый бы так не рисковал…
— Где трактир? Почему ты сразу не сказал про принцессу и чародейку?
Пленник заметно перепугался:
— Так ты же и не спрашивал! Я думал, тебя кнез интересует…
— Да срать я хотел на твоего кнеза!
— А-а-а!!!
От досады я перестарался с клинком, и лучевиец едва не отключился. Ему снова пришлось отдышаться после страданий.
— За лиманами трактир «Песнь Маюна»… Но тебе не справиться с ними! Это лучевийцы, лучшие наёмники великого Шана!
— Вот уж действительно, песнь Маюна, — я усмехнулся и встал, глядя на солнце, постепенно катящееся к вечеру.
Чутьё снова подсказывало, что пора спешить. Кроме лучевийцев, тут где-то рыскали и люди кнеза, потому что для Павлоса этот заговор действительно был опасен.
Я быстро собрал всё. Стрелы тоже пришлось забрать, хоть я пока и не видел, чем бы они мне пригодились.
— Почему я не нашёл у тебя карты?
— Трактирщик даст проводника, ведь карту могут выкрасть. А людей достаточно просто убить… И все концы в воду!
— Я не настроен философствовать.
— Великий Шан убьёт любого, кто встанет на его пути! Я бы мог сохранить тебе жизнь… Если освободишь… — заюлил лучник, — Великий Шан отблагодарит тебя! Ты куда⁈
— У меня колени дрожат от страха, не могу говорить. Сейчас пришлю парламентёра, — отмахнулся я, торопливо зашуршав по траве, — Зовут Бам-бам, с ним всё обсудишь.
— Бам-бам? Что за глупое имя?
Я усмехнулся, уже не оборачиваясь. Вот тут пленник однозначно был прав.
Глава 16
Мы двигались по тракту, вдоль уже знакомых нам болотистых лиманов, поросших камышом. Здесь уже чуялся солёный морской ветер, а если смотреть в сторону далёкого берега, то на горизонте даже чудилась тёмная полоска моря.
Солнце на чистом синем небе неуклонно двигалось к вечеру, и дорога уже заметно опустела, лишь изредка нам навстречу попадались повозки. Возницы торопливо понукали лошадь, чтобы успеть до ночи добраться до Солебрега. А едва равнялись с нашей компанией, так вообще чуть не пускались в галоп, пусть даже наш медоёж и был прикрыт мешковиной.
Кнезовы патрули нам пока не встречались, и у меня было несколько вариантов, почему так. Вполне возможно, он согнал всю свою дружину в Солебрег, чтобы прочесать каждый закуток в поисках Сидора и его людей.
А может, уже готовится к осаде, приняв неизбежное, что приедет царь Моредара, разгневанный новостями или о смерти его сына, или о пленении лучевийской принцессы. Ведь кнез Павлос пока только допрашивает пойманных сообщников Сидора, и не может в точности знать, что именно было в послании царю.
Тем более, у кнеза на руках сейчас вообще никого — ни принцессы Дайю, ни барда Виола. А заговорщики с помощью своих подделанных писем, неотличимых от настоящих, могли создать любую реальность для царя.
В любом случае, у нас ещё было время. В Солебреге у тех, кто схватил Дайю и Креону, ещё был эффект внезапности, но если они уже покинули трактир, то в сторону Лучевии им придётся идти очень осторожно.
Во-первых, если этот Шан Куо и вправду перехватил принцессу и чародейку из-под носа у Кровавого Левона, то последнему это не понравится. Моредарский жрец сразу догадается, что он всего лишь пешка, и придёт в ярость. Его люди погонятся за лучевийцами, чтобы перехватить Дайю и Креону.
А во-вторых, воины самого Нереуса рано или поздно получат приказ искать девчонку, и скоро все дороги заполонят патрули. Сколько из них работают на Тёмных Жрецов, я затруднялся ответить.
На вопрос, будет ли царь искать его, барда, Виол ответил уклончиво:
— Ну, скажем так, будет лучше, если я попробую послать ему весть. Всё-таки это мой отец.
Я усмехнулся, подумав, что царь Нереус окажется совсем идиотом, если сразу нападёт на Солебрег. Умный правитель сначала пришлёт гонца, да не одного, чтобы разузнать, что же хочет кнез. Да и своих людей у Нереуса в Солебреге, думаю, хватает.
Великие дела вершат на холодную голову…
— Видит Маюн, ты прав, громада, — сказал на эту мысль Виол, — Мой отец, хоть и параноик, но сгоряча не рубит. Хотя, как оказалось, его паранойя была оправдана…
Я уже рассказал Виолу всё, о чём говорил пленник, и даже больше. О своём прошлом, и о том, кто такие Тёмные Жрецы… Настоящие Тёмные Жрецы, а не ширма вроде Вайкула, которые якобы жаждут возвращения Хморока.
— Если в лице Нереуса мы получим союзника, это будет хорошо, — сказал я, — Но ты же знаешь этих правителей. Едва люди царя найдут нас…
— Да, — вздохнул Виол, — Царь всегда лучше знает, что делать. Он скажет, что делать тебе. Скажет, что делать мне… И мы не посмеем ослушаться.
Хорошо, что Виол понимал это. Вся беда в том, что сильные мира сего даже не осознавали, какая опасность грозит миру от Тёмных Жрецов. Для царя это будут обычные заговорщики, пусть и наделённые магией — просто ещё одни бунтари, желающие власти.
Глупцы! Вестники тугодумия!
Для Бездны и её последователей истинная власть — это не престол Троецарии, не трон Лучевии… Даже не власть над всей Тахасмией.
Цель служителей Бездны — разрушение. Бездна становилась сильнее, лишь погрузив ещё один мир во Тьму, и отправив всех его жителей в преисподнюю. Именно это для неё было символом истинной власти.
А самые ярые её последователи получат либо тёплое местечко в преисподней, либо право вместе с Бездной перейти в следующий мир-жертву.
Даже тот лучник, которого я допрашивал, верил, что Шан Куо свергнет брата, взойдёт на престол… и позволит глупцу вернуться туда. Но для Тёмного Жреца ни этот предатель, ни сама Лучевия не имела никакого значения.
Кстати, после моего рассказа о Тёмных Жрецах и о той сети заговора, которую они плетут, Виол крепко задумался…
Из-за лиманов, кишащих кикиморами, да и прочей магической нечистью, ближайшие постоялые дворы находились в нескольких часах пути от Солебрега. По словам барда, после болот надо было пройти пару холмов, и там будет знаменитая «Песнь Маюна».
Рядом пыхтел медоёж, прикрытый огромной мешковиной, из которой торчала только его довольная морда. На его шее в седле сидел не менее довольный, искренне счастливый пацан — казалось, Лука всю жизнь только и мечтал о том, чтобы проехаться верхом на медоеже.
Мальчишка то и дело трепал зверя за ухом, приговаривая:
— Бам-бам, молодец.
Кстати, мы с Лукой пошли на мировую и договорились, что имя всё же временное. Да и Кутень будто назло мне дразнил медоежа, появляясь прямо перед мордой: «Бам-бам-бам!»
Тогда зверь срывался вслед за цербером, и всё это под хохот мальчишки — тому, как оказалось, нравилось мчаться галопом.
Смелость — это хорошо. Важное качество для паладина.
Когда-нибудь потом, когда у меня будет больше времени на праздные размышления, мои тугие варварские мозги родят что-то грозное и более подходящее для такого зверя. Ну не может же клыкастая и колючая махина, в холке спорящая со мной ростом, называться Бам-бамом?
Наверняка даже тот связанный лучник, последний раз в жизни увидевший перед глазами клыкастую пасть медоежа, так и не понял, что это был именно Бам-бам.
Когда медоёж с парнишкой, в очередной раз пошуршав по камышам в погоне за Кутенем, вернулись к нам, Лука спросил:
— А там, в трактире, что, жрецы песни поют?
Он слушал вполуха наши разговоры, многого не понимал, поэтому и смешивал некоторые вещи со своей детской логикой.
— Если бы… — ворчал Виол, — Богохульники, как посмели так назваться⁈
— Что там не так? — спросил уже я.
— Ты слышал музыку, которая там играет? Да я если на лютню сяду, то красивее наиграю! Вино там кислое, а эль горький, как слёзы Маюна. А служанки там такие страхолюдины, что… что… кхм… там у любой лютни струна повиснет! — Виол многозначительно обернулся на мальчишку, а потом всплеснул руками, — Да это не «Песнь Маюна», а самая настоящая маюнова грусть!
Я усмехнулся. Несмотря на опасность, грозившую и нам, и всему миру, у Виола главные ценности оставались теми же. И твёрдость мира у него измерялась в женской красоте, разбавленной хорошим вином.
— То есть, если музыка хороша, а служанки красивы, то трактир хороший? — поинтересовался я.
— Ну-у-у…
— А почему струна повиснет? — спросил Лука, — Её же можно подтянуть?
Виол растерялся, но вовремя сообразил:
— Вина не хватит, чтоб струну подтянуть!
Пацан крепко задумался, чтобы это значило, а я рассмеялся.
Надо отметить, я даже завидовал легкомыслию барда. Хотя и знал, что это маска, за которой скрывается пытливый ум. Но таково уж было шпионское ремесло Виола, что его маска отчасти срослась с душой, и бард воистину любил и женщин, и вино. А лучше всё это вместе…
— Запомни, Лука, главное, — назидательно сказал Виол, подняв палец, — Женское сердце не приемлет равнодушия!
Барда явно потянуло на философию.
— Запомню, господин Виол.
— А что приемлет? — я с лёгкостью поддержал беседу, мысленно поражаясь, как я всё меньше и меньше похож на мрачного Десятого.
— Всё приемлет! Правду и ложь, любовь и ненависть, радость и гнев… Всё, что делает нас живыми.
— А предательство?
— Ну, громада, как бы тоже приемлет… Если жить надоело, — Виол рассмеялся.
— А ты слушай и запоминай, Бам-бам, — Лука поднял палец, совсем как бард, — Потом найдём тебе медовую ежиху.
Мы улыбнулись, а Бам-бам только довольно проурчал в ответ. Навряд ли он понимал мальчишку.