Я усмехнулся… Можно подумать, Всеволод, ты всерьёз собрался проповедовать. Где-то там ухахатываются Отец-Небо и Мать-Бездна, глядя на приключения Десятого Жреца.
Нет уж, если мне суждено остановить Тьму, то делать я это буду, как умею. Заодно неплохо было бы, если этот Чумной пожалеет десять раз, что похитил Всеволода Тёмного. И начхать, что он не знал об этом.
Тем более, если я пообещаю колдунье отмщение, то надо исполнить обещание. Я же теперь светлый, а светлым врать нехорошо.
— О-о-о… — раздалось из-под колеса крытой повозки.
Сделав несколько осторожных шагов вокруг, я приметил под колесом живого охранника. Он лежал в тени густо-разросшейся на дороге полыни и, видимо, только-только очнулся. С лохматыми грязными паклями и длинным носом… Кажется, он был мне знаком — не ему ли я заехал кандалами по роже?
Недолго думая, я наклонился и, схватив за ногу, вытянул беднягу на свет.
— А-а-а! — нога оказалась сломана, — Помёт ослиный!!!
О, мало того, что живой, так ещё и вполне себе бодрый. Кроме покалеченной ноги, у него и вправду был расквашен нос. На волосатой голове тоже красовалась рана, кровь на которой уже успела запечься.
Судя по всему, попало ему по башке, вот он и отключился, упав заодно под телегу. А жизнь ему спасла обычная полынь — упыри не очень любят эту траву.
— А, святоша… — носатый продрал глаза, — Осторожнее, хорлова гниль, мне же больно!
— Ну, ты не серчай, — сказал я, наступая ему на другую ногу.
— Ты-ы! А-а-а! — он потянулся куда-то вбок, но я прижал посильнее. А весу во мне было…
Носатый, тяжело дыша, уставился на меня. Я слез с его ноги и присел рядом на корточки, решив быть хорошим парнем.
— Слушай сюда, грязь…
— Ты же святолиственник! Почему ругаешься? — грозно нахмурив брови, выдал мне носатый, — Смотри, как бы я не сказал, кому следует. Я ведь знаю, где ваш главный храм. Лучше дай мне воды, и я…
— Да твою ж мать, — я не удержался, схватил его за шевелюру и, рванув, со всего маху приложил об колесо.
Носатый заорал как недорезанный, когда его нос свернулся в другую сторону, а я с досадой стряхнул с ладоней вырванный пучок волос. Ну, попытка номер два.
— Значит, так. Теперь ты слушаешь?
— Ты, листва… — снова начал тот, — Молись, чтоб не потерять сан, грешник. Да, да, я знаю ваши каноны!
— Вот же свет дрищавый, — я шлёпнул себя по лбу, покачал головой, а потом схватил его за сломанную ногу и вдавил пальцы в рану, — Ну, как, слух появился⁈
Сначала его крик был громким, потом глухим, затем хриплым… Он даже согнулся, чтобы попытаться раздвинуть мои пальцы, но куда там задрипанному надсмотрщику против варварской силы. Затем он просто привалился к колесу и подрагивал в конвульсиях.
Я отпустил беднягу и дал ему несколько секунд оклематься. Потом добавил хлёсткой пощёчины.
— Я спрашиваю, ты отвечаешь. Лишнее слово — ломаю вторую ногу.
— Ты же лиственник…
Я перехватил его руку и просто сломал палец. Это добавило криков, и я склонился над его ногой. Судя по круглым глазам, носатый наконец-то всё понял и замахал руками, изредка поскуливая от боли:
— Да, да, да…
— Куда ехал караван?
— В Соле… В Солебрег…
— Кому нас везли?
— Я не… — он покачал головой, и завыл, когда я двинул рукой к его ране, — Не знаю!!! Толстый его Чумным называл, больше ничего не знаю!!!
— Где вы меня взяли?
Тут носатый удивлённо уставился на меня.
— Не понял…
Я не стал церемониться и, схватив его за ногу, рванул вверх и вниз. Бедняга, закричав, всё же потерял сознание.
— А, хорлова ты падаль!!! — мимо меня метнулась среброволосая молния, — Дерьмо мороженное!!!
Колдунья, схватив за грудки носатого, затрясла его и стала бить кулаками по лицу. Недолго думая, я сгрёб её за плечо и отбросил обратно.
— Ты! — она взвилась, рубаха у неё сползла почти до живота, но Креона даже не обращала внимания на это, — Ты видел, Малуш, что они с ней сделали⁈
Ну просто дьяволица из ледяного ада, с горящими голубыми глазами. Воздух заискрился инеем вокруг неё, её губы и даже соски побелели от мороза, и на меня повеяло холодом.
— Сядь, — спокойно сказал я.
Я говорил это таким тоном, как тысячи раз говорил своим слугам и рабам. И они знали, какая плата ждёт их, если ослушаются.
Креона наткнулась на мой взгляд и, надув побелевшие губы, молча села на траву. По её щекам текли слёзы.
Рядом тут же оказался бард, протянувший руку к её плечу:
— Хладочара, душа моя, иди я тебя утешу, — при этом взгляд его ни на секунду не сползал с обнажённой груди, на которой иней уже растаял мелкими каплями.
Колдунья всё же пришла в себя и, гневно отбросив руку Виола, снова натянула рубаху. Потом мрачно уставилась на охранника.
— Кто это там? — спросил я колдунью, кивнув на дальнюю повозку с девушкой в кандалах.
Креона долго сверлила меня взглядом, но так ничего и не сказала, лишь снова включила надменную маску и гордо вздёрнула подбородок.
— Они вместе попали к ним… уф-ф-ф… в лапы, — устало пояснил мне бард, кивнув на Креону и на надсмотрщика.
Он стоял на четвереньках рядом с колдуньей и держался за живот. Позеленевший бард старался не смотреть по сторонам, и казалось чудом, как он вообще добрался сюда сквозь кучу трупов.
Я ухмыльнулся. Не иначе, свет Сияновых грудей ему помог… Но едва Креона натянула рубаху, как спасительный свет померк.
Застонал, очухиваясь, надсмотрщик. Его глаза сначала тупо глазели в голубое небо, а потом испуганно сфокусировались на мне. Прекрасно, не надо будет всё повторять.
— Итак, продолжаем исповедь.
— Исповедь⁈
— А ты как думал, ну не допрос же, — я злобно ухмыльнулся, покосившись на барда с колдуньей, — Не может же листва допросы устраивать?
Виол и Креона, судя по их лицам, разделяли мой юмор так же, как и надсмотрщик. Уставились, как Жрецы Света на обосранный алтарь, и не знают, что сказать.
— Где вы меня схватили?
— В Кам… В Камнеломе.
Что это за город, я, конечно же, не знал, но в будущем надеялся на двоих молчаливых спутников. Информации мне нужно было ещё много.
— Как это случилось? Я что, задолжал кому-то?
— Не… не знаю, тебя твои же привели!
— Кто? — я удивился, — Лиственники?
— Какие лиственники? — надсмотрщик всхлипнул, когда я двинул рукой к его ноге, — Броссы!
Я даже плюхнулся на задницу от удивления. Вот тебе на!..
Глава 7
Моё удивление придало сил носатому, он явно принял это за слабость. Людям очень сложно менять привычки, тем более таким, как этот надсмотрщик, ведь он привык глумиться над слабыми и беспомощными.
— Да, святоша поганый, это были твои же родимые броссы. Они сказали, что такому еретику только и место в цепях. Как собаке! — рявкнул он, и сплюнул, попав мне на колено.
— Ты, дерьмо мороженное, — подала голос Креона, и поползла к нам, — Я сброшу тебя в нужник Моркаты!
Я отвлёкся, выставив руку и останавливая колдунью.
— Бесишься из-за напарницы, да? — ощерился носатый. Страдания Креоны явно доставляли ему удовольствие, — О, как я забавлялся с ней, натянул по самые яйца! Чумному нужна одна хладочарка, а у нас целых две… Благодари свою Моркату, что ты оказалась страшнее, чем твоя подруга!
— Да чтоб тебя осёл оприходовал! — вырвалось у барда, — Ты что несёшь?
— Убью!!! — Креона рванулась вперёд, но я стиснул её поперёк тела и так держал несколько секунд, пока она рвалась и плыла, как рыбка, к объекту своей ненависти.
Через миг глаза, горящие голубым огнём, встретились с моими:
— Пусти, хорлова падаль!
Её ногти, впившиеся в мои руки, вдруг заледенели, и по моему телу покатилась морозная волна. У меня перехватило дыхание, ощущение было, будто я на жаре в ледяную реку вошёл и только-только коснулся воды причинным местом.
Улыбнувшись, я мысленно призвал Тьму. Та, естественно, только лениво махнула в ответ, но этого хватило, чтобы по крови понёсся жар бросской крови. Навыка направить огонь именно к ледяным ногтям мне не хватило, но всё равно стало потеплее.
Носатый не замечал нашей борьбы и хохотал, словно умалишённый, хрюкая кровью в сломанном носе.
— Как она стонала… Ха-ха! Просила ещё, и мы ей не отказали!
Креона продолжала стискивать мои руки, и вокруг нас даже трава покрылась инеем. И всё же, неплохой потенциал у этой алтарницы.
— Ты… — буркнул я, — Успокоилась?
Колдунья морозила меня несколько секунд, не понимая, почему не получается, а потом просто поникла у меня в руках и стала всхлипывать. Магию она уже не контролировала, и слёзы сыпались с её щёк ледяными крупицами.
Я положил ревущую колдунью себе за спину и обернулся к носатому. Хрюкающий хохот сразу оборвался.
— Я не убивал её…
Он побледнел, как луна, увидев в моих глазах что-то особо ужасное. Ну, а чего там ужасного? Просто ничтожество подписало себе смертный приговор, и это уже ничего не изменит.
— Вы… — носатый повернул голову к Виолу, — Скажите ему, что он лиственник. Он не должен… вы же знаете… и мухи не обидит!.. А-а-а!!!
Я схватил его за голову, без особых церемоний притянул визжащую морду к колену и вытер плевок его же волосами. Больше измазал себя в крови, конечно, но главное было в символизме.
— А я ему говорил, что листва себя так не ведёт, — с хмурым весельем бросил бард, — Знаешь, как он мне вмазал?
— О, лиственник, молю твоё Древо! — носатый захныкал, когда я отбросил его обратно к колесу, — Прости меня, неразумного, не ведаю, что творю! Я же ходил в «Дом Святых Ветвей», точно говорю, я молился каждый день…
Я напрягся. А вот молитвы мне были не нужны.
— Попробуешь обратиться к Древу, и встретишься с ним лично, — холодно ответил я, — Рассказывай всё, что знаешь.
Толстый — это работорговец, родом из соседней большой страны Межемир. Он согласился на крупный заказ от одного почтенного вельможи из Солебрега, хоть это и было рискованно, учитывая законы Троецарии.