Щенок снова появился. И я чуть не чихнул — от цербера так несло Тьмой, той самой, бесконечно и вечной. Мне показалось, будто я снова перенёсся обратно в своё тело, где этот запах был всегда.
Цербер и вправду только что был во Тьме. В той самой… Однако тень цербера подрагивала, и я увидел, как за ней остаются следы, будто кусочки тьмы отрывались, сразу испаряясь.
— Ты ранен?
Щенок только заскулил в ответ. Я сцепил зубы от злости. Вот же я глупец, вестник тупости! Кому-то Тьма и может показаться необитаемой, но любой Тёмный Жрец знает, что это не так.
Да, церберы — это самые сильные, известные мне обитатели Тьмы. Но в некоторых трактатах описывалось, что ещё глубже в ней скрываются и более страшные существа. Страшные и могучие настолько, что даже Бездна опасается их.
Тем более, не просто так этих псов звали церберами. Они — стражи. Я давно подозревал, что церберы просто не пускают Тёмных Жрецов во Тьму глубже, чем им полагается.
Ведь вся жизнь Тёмного Жреца — это погружение. И чем глубже он погрузится во Тьму, чем более сокровенные её тайны он разгадает, тем сильнее он станет. Смердящий свет, мне бы ещё чуть-чуть времени и, быть может, я бы превзошёл Первого.
Я поднял топорище:
— Ладно, дуй в свой дом.
Цербер тут же весело тявкнул:
— Дом-дом-дом! — и исчез в деревянной дубине.
А я крепко задумался, вспомнив о Тьме. Самому мне эта магия не доступна, ведь её режет огонь бросской крови.
Но, чем сильнее я призываю Тьму, тем мощнее огненный ответ, и это совершенно пассивное свойство. Я почти не чувствую внутри собственного магического источника, который можно тренировать.
Вот если бы достать силу Второго Жреца. Я ведь запаковал её и скрыл во Тьме, там, куда может добраться только цербер. С одним только нюансом… Добраться может взрослый и матёрый цербер.
Подняв топорище, я потряс им. Щенок тявкнул, вызвав у меня улыбку.
— Громада! — крик барда, на которого я вдруг наткнулся, чуть не оглушил, — Ты живой!
— Малуш, глазам не верю, — Креона появилась за спиной Виола через несколько секунд.
Бард крепко сжимал в руках лютню, на его спине угадывался тот злосчастный мешок с бумагами. Колдунья, прихрамывая, опиралась на свой посох.
— А я тебе говорил, северные твои ляжки, что эта чайка нам путь показывала! — Виол протянул мне мой мешок, в котором звякнул кошель с монетами, и с победной улыбкой повернулся к чародейке.
Ответом барду был презрительный взгляд голубых глаз. Затем оба уставились на меня, явно не зная, чего ожидать.
— Так ты… — начал было бард, — Этот самый?
Я поджал губы, потом покачал головой:
— Можешь считать это шуткой, бард.
Тот с облегчением смахнул невидимый пот с лица.
— Так, вы, двое, — я показал на каждого топорищем, — Целые?
— Ну, как сказать… А, Моркатова стужь! — колдунья прикоснулась к голове, где на волосах ещё виднелась засохшая кровь, — Ещё не зажило, как снова прилетело в то же место.
Я коротко кивнул, потом притянул барда ближе и показал рукоять топора:
— Язык знаешь?
Тот сначала возмущённо дёрнулся, потом вытаращился на руны и покачал головой.
— Видит Маюн, это ваши, северные письмена. Где ты это взял?
— Мавша дала. Ещё вопросы?
Виол замотал головой, округлив глаза.
— Так про Хмарока — это шутка или не шутка, громада?
Я недовольно буркнул:
— Если меня будет спрашивать какая-нибудь богиня, тогда это шутка, ясно? Особенно твоя любимая Сияна, кто бы она не была.
— Богиня солнца и тепла, — улыбнулся Виол, — Что её бояться?
— Главное, чтоб Морката не спросила, — прошептала Креона, оглянувшись на север, будто боялась.
— Почему?
— Хморок — муж её.
— Да вашу ж расщелину! — я едва не сплюнул, — Сколько у вас всего богов? Они все существуют⁈
В этот раз эти оба не удивились, а испуганно посмотрели наверх.
— Маюна тебе в почки, громада, — прошептал бард, — Ты бы потише, а то накличешь беду.
— Богов много, — наконец, ответила Креона, — Сильных мало.
— Яриус, Сияна, Мавша, Маюн, Стрибор… — начал перечислять бард, — Ещё и на севере есть.
— Нам двоих хватает, — сказала Креона, — Морката да Хморок.
Разговор мне нравился всё меньше, а желание двигаться на юг росло всё больше. Случайно назвавшись Хмороком, мне казалось, что лучше встретиться ещё раз с Мавшей, чем с таинственной Моркатой.
Я показал Креоне рукоять топора:
— Посмотри.
Та протиснулась вперёд. Прищурилась, коснувшись дерева.
— Хморок… — она задумалась, словно прислушивалась к внутренним ощущениям, — Сложно, половина стёрты, и я плохо знаю этот ваш диалект.
— Наш?
— Ну, это ваше племя бросское, которое не вылезает из гор. Никто… ну, то есть я даже и не знаю, как их называют. Железняки-то самые обжившиеся, ну ещё хранители есть. А вот о третьем бросском народе даже легенд почти не осталось.
— Хладочара, это нужно у самих броссов спрашивать, так ведь?
— Хранители? — переспросил я.
— В Бросских Горах есть храм Хморока. Хранители живут рядом.
— Попытайся, — поднажал я, снова показав рукоять.
Она нахмурилась:
— Я… жду… но… но…
— Ночи?
Колдунья потёрла подбородок:
— Здесь есть слово ночь, но и ещё что-то? Вот словно бы и день ещё, а потом… Новая ночь, может быть?
— Жду новой ночи? — переспросил я, задумавшись.
Я уже было обрадовался, что здесь слова звучат, как в Завете Ушедших во Тьму. «Я жду ночи, потому что помню — Тьму боятся только в ночи», — стих в первую очередь о том, что Тёмный Жрец всегда должен ждать нужного момента.
«Новая ночь» немного меняла смысл. Надо будет подробнее об этом разузнать.
По рукояти пролетела тень, на миг щенячья пасть показалась на самом навершии, и цербер взволнованно тявкнул:
— Там-там-там! — и опять спрятался в топорище.
При этом дубина мягко нажала на руку, пытаясь её повернуть. Я подчинился давлению, и через несколько секунд оно исчезло, когда топорище указывало на юг.
Чёртов юг…
Колдунья даже не обратила внимания, ничего не заметив, а вот бард вздрогнул, настороженно закрутив головой. Он явно что-то расслышал, но не мог понять.
— Плохи наши дела, — проворчал бард, когда совсем рядом зашелестела трава.
Я перехватил рукоять покрепче. Шум нарастал, и буквально через несколько секунд со всех сторон выросли тени всадников. Десятки воинов в блестящих кольчугах окружили нас, и ещё столько же силуэтов маячило позади — целое войско размеренно прочёсывало поле.
Да уж, далеко мы не ушли, да ещё наш бард оказался глухой, как пень.
— Именем царя Моредара, бросьте оружие, — длинное копьё протянулось к нам от рослого мужчины, из-под шлема которого торчала кудрявая чёрная борода, — Я — сотник Мирон, верный слуга Нереуса Моредарского. Кто вы, и что здесь делаете?
Рядом с ним на лошади возвышался худой старик, гладковыбритый, но с длинными седыми волосами. Одетый в длинную синюю рясу, он держал в руке изогнутый посох и внимательным взглядом осматривал нас.
Глава 14
— Значит, лиственник, бард и колдунья холода? — сказал Вайкул, тряхнув седыми волосами, длинными и прямыми, как его идеально выглаженная синяя мантия, — Занятные чудеса происходят под оком Яриуса, — усмехнулся он, потирая гладкий подбородок.
Старик сидел на складном деревянном стуле, опираясь на гнутый посох, и внимательно оглядывал нас в свете закатной зари. К счастью, связывать нас, как преступников, не стали, и мы просто стояли перед ним, обезоруженные. Моё топорище и наши небольшие пожитки, вместе со злосчастным мешком с бумагами, лежали у ног старика.
За спиной Вайкула стоял чернобородый сотник Мирон, а вокруг всех нас мрачными тенями сгрудилось войско. Мы ловили на себе хмурые взгляды, но в основном воины этой дружины занимались тем, чем им и положено — смотрели по сторонам. За их спинами виднелись силуэты пасущихся лошадей.
Этот седой старик, Вайкул, оказался наместником царя Нереуса Моредарского в Солебрежских землях — так шепнул мне Виол. А по едва заметным знакам на посохе, да и по татуировкам на пальцах, я понял, что это ещё и чародей, который уже инициировал нескольких учеников. Вот только какой стихии и какого ранга этот чародей, мне пока не удалось догадаться.
В моём мире было семь рангов владения магией, и здесь должно было быть так же. Цифра семь, как говорили некоторые трактаты, пронзала все миры своей сутью, и по-другому быть не могло — это всё равно, что во всех мирах у человека по пять пальцев, или по две руки и две ноги.
Ну, максимум, что могли учудить маги в этом мире — назначить ещё и нулевой ранг, в котором находятся ученики. Хотя ученики практически не владеют магией, только готовятся к первой инициации, и наделять их рангом было бы глупо.
Судя по тому, что этот Вайкул являлся наместником правителя, ранг у него должен быть немаленьким. Ну какой правитель будет приближать к себе слабого чародея?
— Я всё же считаю, что мы можем продолжать путь и ночью! — трубный голос за моей спиной отвлёк от размышлений.
Спорил с наместником воин, вооружённый длинной шипастой булавой. Этот воин и так был огромен, а кожаный доспех с литыми нагрудником и наплечниками, да ещё шлем с кольчужной бармицей делали его ещё более гигантским. Он был практически одного роста со мной.
— Десятник, разве судьба твоего соратника Филиппа ничему тебя не научила? — спросил Вайкул, — Порождения ночи просто сожрали весь его отряд.
— Всё это чушь Маюнова! — сплюнул воин, — Лучевийский маг огня это был, и никак иначе!
Как я понял, сотник Мирон и этот Вайкул подчинялись самому царю, а вот большой и хмурый десятник, стоящий позади нас, подчинялся правителю самого города Солебрег.
Десятник, которого звали Платоном, как и я, был плечистым и крупным, но с южной внешностью, хотя борода у него была чуть светлее, чем у воинов в его дружине. Виол шёпотом мне намекнул, что, вполне возможно, в предки этого Платона затесался залётный бросс.