Мы обвиняем генерала Саломона Корреаля, начальника полиции, в том, что он, не имея на то властных полномочий, возглавил следствие по делу Урибе Урибе и солгал относительно личного поручения, якобы полученного им от президента Республики. Мы обвиняем генерала Корреаля в том, что он преследовал и травил следователей, которые, подобно генералу Любину Бонилье, питали иллюзии относительно своего долга, состоящего в розыске убийц Урибе Урибе, а не в выгораживании их и не в создании дымовой завесы. Мы обвиняем генерала Корреаля в том, что он отказался принять улики, указывающие на тех, кто стоял за спиной исполнителей убийства, а также при потворстве и сообщничестве прокуратуры делал все возможное, чтобы важный свидетель не смог дать показания. Мы обвиняем генерала Корреаля в том, что он скрывал вещественные доказательства как в тот день, когда из связки бумаг, обнаруженных при обыске в доме убийц, он на глазах у своих подчиненных отобрал несколько листков и спрятал их в карман, а остальные вернул, оставив открытым вопрос – какого рода сведения содержали эти документы, вскоре исчезнувшие бесследно. Мы обвиняем генерала Корреаля в том, что он позволил преступникам, сидящим под стражей, свободно сноситься друг с другом; в том, что жестами показывал им, когда следует молчать, а когда отвечать на вопросы следователей; в том, что между их камерами в тюрьме «Паноптико» была лишь легкая перегородка, дающая возможность согласовывать показания, а вернее, измышления, и вырабатывать общую линию поведения; в том, что он приставил к ним своего рода денщиков из числа арестантов, которые готовят убийцам кушанья по их выбору и вкусу, застилают по утрам их койки и выносят по вечерам за ними нечистоты, и в том, что каждому из них (по сведениям других заключенных) дозволено получать невиданные количества провизии – до шести фунтов мяса и сала. И наконец, мы обвиняем генерала Корреаля в том, что он использовал свою власть – немалую, добавим, власть, – чтобы распространить на этих двух заключенных блага и льготы, о которых ни один другой заключенный в Колумбии не вправе даже мечтать. Почему происходит все это? Потому что только эти убийцы могут назвать имена истинных виновников гибели генерала Урибе; потому что молчание этих двоих – золото в самом прямом смысле слова.
Поведение генерала Корреаля вызывает подозрения для всякого непредвзятого наблюдателя, для всякого свободного ума, не ставящего перед собой иной задачи, кроме поисков истины. Однако для следователя прокуратуры Родригеса Фореро, который с самого начала был единомышленником Корреаля, дело обстоит иначе: он вел себя не как государственный чиновник, а как раб, покорно выполняющий волю хозяина. Так, например, он отказался устанавливать истину в показаниях многочисленных свидетелей, видевших убийц вместе с генералом Педро Леоном Акостой у водопада Текендама; он отказался хотя бы допустить возможность того, что именно вышеупомянутый Акоста был тем самым человеком, которого видели у дверей плотницкой мастерской за беседой с будущими убийцами. Родригес Фореро отказался привлечь его к ответственности, не приняв в расчет бесчисленные и убедительные доказательства его преступной деятельности. Следователь прокуратуры, получив совпадающие показания десятка свидетелей, предпочел поверить его голословным утверждениям, что в дни, предшествующие убийству, его вообще не было в Боготе. Читатели газеты «Патриа», без сомнения, – поскольку речь идет об эпизоде, широко освещавшемся в печати, – припомнят, как в один далеко не прекрасный день вышеупомянутый Педро Леон Акоста покушался на жизнь тогдашнего президента Республики генерала Рафаэля Рейеса. Неужели слово Акосты для следователя весит больше, нежели слова других? Что можно сказать о таком чиновнике, как Родригес Фореро, представляющем всю корпорацию, если он безоговорочно верит слову заговорщика и участника переворота в ущерб показаниям людей с незапятнанной репутацией?
Сейчас только намеренной близорукостью или злым умыслом можно объяснить отрицание очевидного факта – генерал Педро Леон Акоста имел к убийству генерала Рафаэля Урибе Урибе значительно большее отношение, нежели тщится доказать прокуратура. Только корысть или безразличие могут позволить не краснея утверждать, будто начальник полиции ни в чем не виноват – в том числе и в преступной халатности. И только невежество или беспамятство могут пренебречь очевиднейшим сходством двух этих темных личностей: оба некогда пытались умертвить президента нашей страны. Саломон Корреаль пытал престарелого доктора Мануэля Марию Санклементе; Педро Леон Акоста трусливо покушался на генерала Рафаэля Рейеса. Нужны ли еще доказательства их соучастия и общности целей?
Однако есть и третья сторона в этом треугольнике зла, уничтожившем народного вождя и оставшемся безнаказанным. А третью сторону, уважаемые читатели «Патрии», истинные колумбийцы, следует искать в Обществе Иисуса. Поклеп, – закричите вы, – клевета? Нет, всего лишь решимость черным по белому изложить кое-какие истины, которые мучают всех нас, но приемлемы далеко не для каждого.
И вот доказательства. Кто вел за закрытыми дверями переговоры с начальником полиции? Иезуиты, представленные падре Руфино Берестайном. Кто использовал церковный амвон для оскорбления памяти убитого генерала всего лишь через неделю после рокового дня, кто во всеуслышание высказал пожелание, чтобы душа его гнила в преисподней? Снова они, иезуиты, представленные все тем же падре Берестайном, хорошо известным карлистом[57], злым гением колумбийской полиции, колумбийским Распутиным. Откуда – по имеющимся в нашем распоряжении свидетельствам – вышли убийцы вечером 13 октября 1914 года? Из колледжа иезуитов, где маленькая дверка черного хода выводит на Девятую калье. Кто посещал заключенных в тюрьме, кто приносил им туда книги, порочащие и бесчестящие покойного генерала Урибе, и совершенно явно желал укрепить их дух и внушить им, что католическая церковь не только не осуждает, но приветствует их ужасное преступление? Иезуиты. Иезуиты.
Выдвигая со страниц свободной прессы эти обвинения, мы вовсе не претендуем на то, чтобы признать эти деяния уголовно наказуемыми – этим должно заниматься правосудие нашей страны. Мы же готовы удовлетвориться тем, что предаем огласке недостатки и ошибки, изобилующие в обвинительном заключении, которое, как нам кажется, предназначено больше для укрывания, нежели для разоблачения. Автор его, доктор Родригес Фореро, возлагает всю ответственность за убийство генерала Урибе на тех двоих, что сидят сейчас под стражей в ожидании суда, однако здравый смысл и тщательное расследование открывают куда более широкий круг лиц, в той или иной степени причастных к этому преступлению, причем среди них имеются весьма видные члены нашего общества. В ближайшие дни, если Бог даст, а эта героическая газета предоставит место на своих страницах, мы расскажем все, что нам удалось установить в результате собственного расследования, абсолютно свободного от всякой предвзятости и даже намека на мстительность. Ибо мы не преследуем никого и ничего, кроме единственной цели – получить ответ на законно возникающие вопросы. Разве у колумбийского народа нет права выпутаться из паутины обмана, интриг и слухов? Разве не имеет он права знать правду о тех, кто вершит его судьбу? А также – имена тех, кто на самом деле повинен в смерти генерала Урибе Урибе?
Кто же они?
Прочитав на страницах газеты «Патриа» собственную статью, Марко Тулио Ансола подумал, что теперь уже точно пути назад нет. В последующие месяцы он довольно регулярно публиковал в газетах результаты своих расследований, а точнее – придавал последовательность и стройность тому, что в полнейшем беспорядке таилось в бездонных кладезях его набросков, заметок и документов, причем делал это, сознавая, что не просто печатает негодующие колонки, но собирает будущую книгу – книгу, которая должна будет стать его ответом обвинительному заключению и доказательством того, что Хулиан Урибе не напрасно дал ему это поручение, книгу, которая, да, будет новым «Я обвиняю». Он писал не под псевдонимом, в отличие от Крестьянина или Аристона Мена Хайдора, публиковавших лживые и оскорбительные статьи о генерале Урибе Урибе, а гордо, крупными буквами выводил собственное имя и радовался, когда незнакомые люди (в парке «Дос Мартирес», к примеру, или в «Сладкоежке») узнавали его, подходили к нему и восторгались его отвагой. Уже прошел слух, что эти скандальные статьи войдут в готовящуюся книгу, и восхищение видел он в глазах немногочисленных читателей и слышал в их голосах. Ансола как никогда прежде познал, что такое тщеславие – ужасающее тщеславие от собственной смелости.
Примерно тогда же начал он примечать на перекрестках подозрительных людей. Это началось однажды утром, когда он выглянул из окна посмотреть, идет ли дождь, а вместо дождя увидел двоих субъектов, по всей видимости, наблюдавших за домом. И вечером в пятницу, выходя из своей конторы, снова увидел их – по крайней мере ему показалось, что это те же самые люди, но сказать наверное не смог бы, даже если бы от этого зависела его жизнь. Он никому не сообщил об этом, и уж тем более – Хулиану Урибе, ибо не хотелось оказаться в его глазах мнительным трусом. Генерал Урибе – думал он – не оглядывался через плечо в день своей гибели. Какое право есть у тебя, Ансола, вынашивать страхи, если ими пренебрегал великий человек?
Тем не менее он написал письмо министру внутренних дел. И напомнил про его обязанность обеспечивать права граждан и гарантировать их безопасность; упомянул о том, как заинтересован в прояснении обстоятельств гибели Урибе; сообщил, что в рамках этого «абсолютно законного» расследования он начал печатать в газете «Патриа» цикл статей, демонстрирующих ошибки должностных лиц. И после публикации сделался объектом «скрытой, но оттого не менее опасной слежки со стороны неизвестных лиц», в связи с чем и просит сеньора министра отдать распоряжение полиции, чтобы задержать этих неизвестных. «Это не значит, – продолжал Ансола, – что нижеподписавшийся просит предоставить ему личную охрану, но всего лишь предполагает найти своевременную и эффективную поддержку со стороны властей в этом конкретном вопросе».