Платье было коротким, и Харри видел тощие ляжки Отто, обтянутые чулками. Следовало признать, что его одеяние – своего рода шедевр и в Отто больше женственности, чем в большинстве женщин, которых встречал Харри.
– Что ты имел в виду, когда сказал: справедливость торжествует? – спросил Харри, кивая на телеэкран.
– Ты что, не слышал про terra nullius? И про Эдди Мабо?
Харри покачал головой.
– Terra nullius – очень забавная штука. Когда англичане приехали в Австралию, они заметили, что местные жители не очень-то возделывают землю. Аборигены вели полукочевой образ жизни, охотились, рыбачили и питались дарами природы. И только потому, что они не горбатились полдня на картофельном поле, англичане решили, что народ находится на низкой ступени развития. Они думали, что земледелие – обязательное звено в развитии любой цивилизации, но забыли, что первые европейцы, пытавшиеся возделывать скупую землю Австралии, гибли от голода. А аборигены знали природу как свои пять пальцев и постоянно откочевывали в те места, где в разное время года можно найти пищу. Капитан Кук говорил, что счастливее людей он не встречал. Им попросту не нужно было копать огороды. Но из-за того, что они не были оседлыми, англичане решили, будто земля ничейная. По-латыни terra nullius. И значит, англичане могут раздавать права на владение землей поселенцам, не спрашивая разрешения у аборигенов. Ведь земля им не принадлежала.
Биргитта поставила перед Отто большой бокал «Маргариты».
– А несколько лет назад появился некий Эдди Мабо, парень с островов в Торресовом проливе, который бросил вызов существующему порядку, оспорив принцип «terra nullius». Он заявил, что в те времена земля была незаконно украдена у аборигенов. И в девяносто втором Верховный суд поддержал Эдди Мабо и признал, что раньше Австралия принадлежала аборигенам. Суд постановил, что аборигены могут потребовать возвращения исконных территорий проживания или промысла. Естественно, поднялся жуткий шум: белые испугались, что потеряют свою землю.
– А что происходит сейчас?
Отто сделал глубокий глоток из подсоленного бокала, скорчил недовольную физиономию, будто выпил уксусу, и осторожно вытер губы салфеткой.
– Ну, суд пока не снесли. Закон о титуле собственности для коренных народов приняли. Но применять его на практике не получается. Все-таки бедный крестьянин не захочет ни с того ни с сего расстаться со своей собственностью. Так что паника мало-помалу улеглась.
«Вот я сижу в баре, – подумал Харри, – и слушаю, как педераст рассуждает об австралийской политике». Он даже сравнил себя с Харрисоном Фордом из «Звездных войн», сидящим в космическом баре.
Выпуск новостей прервался рекламой, в которой улыбающиеся австралийцы во фланелевых рубашках и кожаных шляпах на все лады расхваливали пиво, все достоинства которого, очевидно, сводились к тому, что оно – «proudly Australian»[34].
– Выпьем за terra nullius, – предложил Харри.
– Выпьем, красавчик. Ах, совсем вылетело из головы. На следующей неделе мы показываем новую программу в театре Сент-Джордж на Бонди-Бич. Я просто требую, чтобы вы с Эндрю пришли. Возьмите с собой еще кого-нибудь. Приберегите аплодисменты до моих номеров.
Харри глубоко поклонился и поблагодарил Отто за три билета, которые тот протянул, изящно оттопырив мизинец.
Пересекая Грин-парк по пути от «Олбери» до Кингс-Кросс, Харри почему-то искал глазами того седого аборигена. Но в этот вечер в тусклом свете парковых фонарей на скамейках можно было увидеть только пару белых алкоголиков. Облака, застилавшие небо, рассеялись, и теперь оно было высоким и усеянным звездами. Харри миновал двух ссорящихся мужчин. Они стояли по разные стороны тротуара, и ему пришлось пройти между ними.
– Ты не сказал, что уйдешь на всю ночь! – крикнул один из них тонким голосом, задыхаясь от слез.
Прислонившись к стене вьетнамского ресторана, курил официант. Вид у него был уже измученный. По улице Дарлингхерст-роуд в районе Кингс-Кросс медленно текли потоки машин и людей.
На углу Бейсуотер-роуд стоял Эндрю и жевал хот-дог.
– А вот и ты, – сказал он. – Минута в минуту. Как истинный германец.
– Вообще-то Германия…
– В Германии живут тевтоны. А ты принадлежишь к северогерманскому народу. Это у тебя прямо на лице написано. Или ты отказываешься от собственной расы, приятель?
Харри захотелось задать ему тот же вопрос, но он сдержался.
Настроение у Эндрю было превосходное.
– Для начала я покажу тебе пару моих знакомых, – сказал он.
Иголку в стоге сена решили искать в самой гуще стога. А именно – среди шлюх на Дарлингхерст-роуд. Их найти было немудрено, а с некоторыми Харри уже был знаком.
– Mongabi, my man, how’s business?[35] – Эндрю остановился и по-приятельски поздоровался с темнокожим парнем в облегающем костюме с изобилием блестящих побрякушек.
Тот улыбнулся, и Харри заметил золотой зуб.
– Тука, похотливый жеребец! Да уж не жалуюсь!
«Если не сутенер, то очень на него похож», – подумал Харри.
– Харри, поприветствуй Тедди Монгаби, самого крутого сутенера в Сиднее. Он начал лет двадцать назад, но по-прежнему выходит на улицу со своими девушками. А как же годы, Тедди?
Тедди развел руками и широко улыбнулся:
– Мне здесь нравится, Тука. Все ведь происходит здесь. Стоит остаться в офисе, и ты мигом теряешь обзор и контроль. А контроль, знаешь ли, в нашем деле – все. Контроль над девочками и над клиентами. Люди, знаешь ли, они как суки. А сука, которую ты не контролируешь, – это дрянная сука. Дрянные суки, знаешь ли, кусаются.
– Ну, если ты так говоришь, Тедди… Слушай, мне бы побеседовать кое с кем из твоих девочек. Мы ищем плохого парнишу. Возможно, он нашалил и здесь.
– Sure[36], с кем тебе нужно поговорить?
– Сандра здесь?
– Сандра всегда здесь. Больше точно ничего не нужно? В смысле, кроме разговоров.
– Нет, не нужно, Тедди. Мы будем в «Палладиуме». Пусть Сандра зайдет туда.
Перед «Палладиумом» стоял зазывала и заманивал людей громкими непристойными выкриками. Увидев Эндрю, он улыбнулся, а обменявшись с ним парой словечек, пропустил полицейских внутрь без билетов. Узкая лестница вела в подвал, где в тусклом свете стрип-клуба несколько мужчин, рассевшись вокруг столов, ждали следующего выступления. Эндрю и Харри устроились за столиком в глубине зала.
– Такое чувство, что тебя тут все знают, – заметил Харри.
– Все, кому выгодно меня знать. И кого выгодно знать мне. Думаю, и у вас в Осло практикуется такой симбиоз между полицией и полусветом.
– Да, конечно. Но у тебя, кажется, с ними более теплые отношения, чем у нас.
Эндрю рассмеялся:
– Наверное, родство душ. Кто знает, если б я не пошел в полицию, может, работал бы в этой сфере.
На лестнице показались черная мини-юбка и высокие каблуки. Окинув полутемный зал тяжелым маслянистым взглядом, женщина направилась к их столику. Эндрю подвинул ей стул.
– Сандра, это Харри Хоули.
– Правда? – криво улыбнулся широкий, густо напомаженный рот. Одного клыка не хватало.
Харри пожал ее холодную, мертвенно-бледную руку. Что-то в ней было знакомое. Может, как-то вечером он видел ее на Дарлингхерст-роуд. Только в тот раз у нее был другой макияж. Или одежда?
– Так в чем дело, Кенсингтон? Все ловишь бандитов?
– Не простого бандита, Сандра. Он любит душить. Руками. Слышала о таком?
– Да у нас половина клиентов такие. Он что, кого-то убил?
– Очевидно, только тех, кто мог его опознать, – ответил Харри. – Видела его раньше? – Он достал фотографию Эванса Уайта.
– Нет. – Она даже не взглянула на фотографию и повернулась к Эндрю. – Что это за тип с тобой, Кенсингтон?
– Он из Норвегии, – ответил Эндрю. – Полицейский. А его сестра работала в «Олбери». На прошлой неделе ее изнасиловали и убили. Двадцать три года. Харри отпросился у начальства и прилетел сюда, чтобы найти того, кто это сделал.
– Извиняюсь, – поправилась Сандра и посмотрела на фотографию. – Да, – сказала она коротко.
– Что ты имеешь в виду? – оживился Харри.
– Я имею в виду: да, я его видела.
– То есть ты его… э… встречала?
– Нет, но он несколько раз появлялся на Дарлингхерст-роуд. Не знаю, что он тут делал, но лицо я припоминаю. Могу еще поспрашивать…
– Мы были бы очень признательны… э… Сандра, – сказал Харри.
На ее губах мелькнула улыбка:
– Мне пора работать, мальчики. Поговорим потом. – И мини-юбка исчезла так же, как и появилась.
– Yes! – сказал Харри.
– Yes? Только потому, что кто-то видел его на Кингс-Кросс? Показываться на Дарлингхерст-роуд не преступление. И по шлюхам ходить – тоже. Во всяком случае, не слишком страшное.
– Ты что, не понимаешь, Эндрю? В Сиднее четыре миллиона людей, а она видела именно того, кого мы подозреваем. Конечно, это еще ничего не доказывает, но ведь это знак! Ты не чувствуешь, что дело пошло?
Выключили музыку, погасили свет. Гости в ожидании смотрели на сцену.
– Ты ведь вполне уверен, что это Эванс Уайт?
Харри кивнул:
– Я это чувствую каждой клеточкой своего тела. Чувствую нутром.
– Нутром?
– Если подумать, Эндрю, то интуиция – не такая уж и чушь.
– Я вот сейчас думаю об этом, Харри. И нутром не чувствую ничего. Объясни мне, пожалуйста, как твое нутро работает?
– Ну… – Харри посмотрел на Эндрю: не издевается ли он?
Эндрю посмотрел в ответ – с неподдельным интересом.
– Интуиция – это всего лишь сумма опыта. Я так себе представляю, что все, что с тобой было, все, что ты знаешь, думаешь, что знаешь, и не догадываешься, что знаешь, лежит в подсознании вроде как в полуспячке. Будто сурок. Как правило, ты на него внимания не обращаешь. И он просто лежит, посапывает и впитывает в себя новое, верно? Но иногда он моргает, просыпается и говорит: эй, ты где-то это уже видел. И рассказывает, как дело обстояло в прошлый раз.