– Мы никогда не выпускали ни машин типа «вольво», ни пива типа «Туборг», – говорил Харри. – Мы просто бездумно распродавали свою природу. Ни дать ни взять, народ с золотыми волосами на заднице. – Харри даже не пытался подобрать соответствующую английскую идиому.
Потом он рассказал об Ондалснесе, местечке в Ромсдале, окруженном высокими горами, где было до того красиво, что его мать часто говорила, будто именно отсюда началось сотворение мира. Бог так долго украшал Ромсдал, что остальной мир пришлось заканчивать в спешке, чтобы успеть к воскресенью.
Рассказал о том, как однажды ранним утром в июле они с отцом рыбачили во фьорде, и о том, как он лежал на песке и вдыхал запах моря, а над ним кричали чайки, и горы, будто молчаливые и непоколебимые стражи, охраняли их маленькое королевство.
– Мой отец из Лешаскуга. Это маленькое селение в долине. С мамой они познакомились на сельских танцах в Ондалснесе. Они часто говорили, что, когда выйдут на пенсию, уедут обратно в Ромсдал.
Тувумба кивал и пил пиво. Харри заказал еще один стакан грейпфрутового сока. Но это было уже лишнее.
– Хотел бы я рассказать тебе, откуда я родом, Харри, но у таких, как я, нет четкой привязки к месту или племени. Я вырос в лачужке у шоссе неподалеку от Брисбена. Никто не знает, из какого племени мой отец. Да его и спросить-то никто не успел. А матери было все равно, из какого он племени, ей главное – наскрести денег на выпивку. Считается, что я мурри.
– А Эндрю?
– А он тебе не говорил?
– Что именно?
Тувумба снова развернул руки ладонями к себе. Между его глазами прошла глубокая морщина.
– Эндрю Кенсингтон – человек без роду, без племени. Еще хуже, чем я.
Харри не стал развивать эту тему, но после очередной порции пива Тувумба вернулся к ней.
– Может, Эндрю должен рассказывать об этом сам, ведь у него было совсем другое детство. Дело в том, что он из тех аборигенов, которые не знали семьи.
– То есть как?
– Долгая история. Началось с того, что кое у кого совесть была нечиста. С начала века власти, проводившие определенную политику в отношении аборигенов, испытывали угрызения совести за все преследования, которым подвергался наш народ. Но благие намерения не всегда ведут в рай. Чтобы управлять народом, надо его понимать.
– А аборигенов не понимают?
– Политика постоянно менялась. Я, например, из тех, кого насильно загнали в города. После Второй мировой войны власти решили, что политику надо менять: не изолировать коренных жителей, а постараться их ассимилировать. И поэтому они стремились влиять на то, где мы живем и даже с кем вступаем в брак. Многих загнали в города, чтобы они приобщались к европейской городской культуре. В результате произошла катастрофа. Аборигены вышли на первое место в статистике по таким показателям, как алкоголизм, безработица, разводы, проституция, преступность, насилие и наркомания. You name it[54]. Мы превратились в неудачников в австралийском обществе.
– А Эндрю?
– Эндрю родился до войны. В те годы власти пытались «оберегать» нас, как каких-то вымирающих животных. Поэтому нас, например, ограничивали в правах на владение землей или получение работы. Но самая большая дикость состояла в том, что власти могли забирать у матерей их детей, если существовало подозрение, что отец – не абориген. Пускай у меня не самые приятные воспоминания о родителях, но у Эндрю нет и таких. Он своих родителей никогда не видел. Новорожденного, его забрали и отвезли в приют. Все, что ему известно о матери, – то, что вскоре ее нашли мертвой на автобусной остановке в Бенкстауне, в пяти милях к северу от приюта. Никто не знал ни как она туда попала, ни от чего умерла. Имя белого отца Эндрю ему не говорили, да он и сам не интересовался.
Харри постарался уложить все это в голове.
– И это было законно? А как же ООН и Декларация прав человека?
– С этим стали считаться уже после войны. К тому же у такой политики были благородные цели: оберегать культуру, не дать ей исчезнуть.
– А что стало с Эндрю потом?
– В школе заметили его таланты и отправили парня в частную школу в Англии.
– Я думал, в Австралии сплошные поборники равноправия и детей не посылают в частные школы.
– Все устроило и оплатило государство. Хотели, чтобы случай Эндрю стал светлым пятном во всей этой истории человеческих трагедий и боли. Когда он вернулся, то поступил в Сиднейский университет. Тогда-то он и закусил удила. Стал жестоким, оценки испортились. Я так понял, в это время он пережил несчастную любовь: белая девушка бросила его, потому что ее родители были против. Но Эндрю об этом никогда особо не распространялся. Так или иначе, в его жизни наступила черная полоса. И она могла никогда не закончиться. Еще в Англии он научился боксировать. Говорил, только это помогло ему выжить в школе-интернате. В университете он снова занялся боксом, и когда ему предложили вступить в команду Чайверса, он без сожалений оставил учебу и Сидней.
– Я тут видел, как он боксирует, – сказал Харри. – Навыков он еще не растерял.
– Бокс был для него всего лишь увлечением, и Эндрю хотел вернуться в университет, но успешным боксером уже заинтересовались газеты, и он остался в команде Чайверса. Когда он прошел в финал чемпионата Австралии, на него даже приезжали посмотреть вербовщики боксеров из Америки. Но накануне финала кое-что стряслось. Это произошло в ресторане в Мельбурне. Кто-то посоветовал Эндрю переспать с девушкой другого финалиста, по имени Кемпбелл. С ним была красивая девушка из Северного Сиднея – впоследствии «Мисс Южный Уэльс». На кухне произошла потасовка, в которой пострадали Эндрю, тренер Кемпбелла, вербовщик из США и еще один парень.
Когда Эндрю нашли, он лежал головой в раковине. У него была рассечена губа, порезан лоб и вывихнуто запястье. Об этом нигде не сообщали, но поползли слухи, что Эндрю приставал к девушке Кемпбелла. Эндрю отказался от участия в финале, а потом его карьера пошла на убыль. Конечно, он еще иногда успешно выступал на ринге, но интерес у газетчиков пропал, а вербовщики больше не появлялись.
Потом он перестал выезжать в турне. Говорили, что он запил, а после турне по западному побережью его попросили уйти из команды Чайверса – очевидно, за то, что он слишком грубо обошелся с парой новичков. Потом Эндрю пропал. Неясно, чем он занимался, но года два он колесил по Австралии без какой-то определенной цели. Затем снова поступил в университет.
– Больше он не боксировал? – спросил Харри.
– Нет, – ответил Тувумба.
– А что было дальше?
– Ну-у… – Тувумба жестом попросил принести ему счет. – На этот раз у Эндрю было больше желания учиться, поэтому и результаты поначалу были лучше. Но вмешались семидесятые: движение хиппи, вечеринки, свободная любовь, может, иногда и наркотики. Наркотики не помогают достичь чего-то в жизни. Поэтому экзамены он сдавал кое-как.
Харри усмехнулся про себя.
– А однажды Эндрю проснулся, увидел себя в зеркале и ужаснулся. С глубокого похмелья, под глазом непонятно откуда взявшийся синяк, уже за тридцать, а нормального образования так и не получил, плюс ко всему появлялась зависимость от определенных химических веществ. За спиной – рухнувшая карьера боксера, а впереди, мягко говоря, неясное будущее. Что еще остается делать? Только идти в полицейскую академию.
Харри расхохотался.
– Это все слова самого Эндрю, – сказал Тувумба. – Несмотря на личное дело и возраст, его приняли. Возможно, потому что властям нужно было побольше аборигенов в полиции. Так что Эндрю подстригся, вынул серьгу из уха и завязал с наркотиками. Остальное ты знаешь. Конечно, карьерные перспективы так себе, но он все равно считается одним из лучших сыщиков сиднейской полиции.
– Это тоже его слова?
– Естественно, – рассмеялся Тувумба.
Гей-шоу в баре подходило к концу под победные звуки песни «Y.M.C.A.» в исполнении группы «Village People».
– Много же ты знаешь про Эндрю, – заметил Харри.
– Он заменил мне отца, – ответил Тувумба. – Когда я уезжал в Сидней, то просто хотел оторваться от дома. Эндрю буквально подобрал меня на улице, как и пару других пацанов. Начал нас тренировать, помог поступить в университет.
– Да ну! Еще один боксер с университетским образованием?
– Английский и история. Когда-нибудь я буду учить моих соплеменников, – гордо и уверенно сказал Тувумба.
– А пока дерешься с пьяными моряками и деревенскими силачами?
Тувумба улыбнулся.
– В этом мире для любого начинания нужен стартовый капитал. Я не строю иллюзий – учителя много не зарабатывают. Но я боксирую не только с любителями – в этом году подал заявку на чемпионат Австралии.
– Чтобы получить титул, не доставшийся Эндрю?
Тувумба поднял бокал.
– Возможно.
Шоу закончилось, бар стал пустеть. Биргитта сказала, что у нее есть сюрприз для Харри, и он ждал, когда бар наконец закроют.
Тувумба все не уходил. Он уже давно расплатился и теперь просто крутил в руках бокал. Харри вдруг показалось, что Тувумбе что-то нужно, что он пришел сюда не просто рассказать старую историю.
– Как там ваше дело, Харри? Продвигается?
– Не знаю, – честно ответил Харри. – Иногда кажется, что ничего не видно, потому что ищешь с биноклем то, что у тебя под носом.
– Или смотришь не в том направлении.
Харри посмотрел на него и допил свой сок.
– Мне пора, Харри. Но напоследок я расскажу тебе историю, которая, возможно, восполнит пробелы в твоих познаниях о нашей культуре. Ты слышал про черную змею?
Харри кивнул. Он где-то читал, что, прежде чем ехать в Австралию, нужно приучить себя к яду черной змеи – не слишком большой, но очень ядовитой.
– Это все верно. Но если верить легенде, так было не всегда. Давным-давно, в сказочные времена, у черной змеи не было яда. А вот ящерица игуана была ядовитой, к тому же намного крупнее, чем сейчас. Она поедала людей и животных, и однажды Кенгуру созвал всех зверей на совет, чтобы решить, как остановить ненасытного убийцу Мунгунгали – вождя всех игуан. И сделать это вызвалась Оуюбулуй, бесстрашная черная змейка.