От внезапных мыслей член дергается в штанах и возбуждение волнами окатывает затылок. Черт… Нельзя при Крохе вообще о таком думать!
– Пойдемте, Ковалев. – Закатывает глаза, пытаясь скрыть улыбку, и выключает свет. Только я от двери отходить не спешу, и открывать ее – тоже. Темнота кромешная и запах Оли в кабинете заставляют чертят на плече довольно скакать, предвкушающе потирая лапки. Ну не могу я спокойно, черт возьми, не могу! – Антон?
Вопросительная интонация вообще заставляет с катушек слететь, Оля явно чего-то ждет от меня. Чего?
– Один крошечный поцелуй – и открою дверь, – шепчу в темноту, повторяя вчерашний трюк. Чувствую Олю рядом, слышу, как разворачивается, чтобы, очевидно, включить свет, и хватаю ее за руку, попав по ней со второго раза, притягиваю к себе. – Не-не-не, Кроха, не отвертишься. Теперь все двери только за поцелуи, – наклоняюсь, шепча почти в самые губы, а сердце от близости уже в ребра лупит. Момент слишком интимный, мне почти не верится, что он происходит с нами, но ледяные пальчики Крохи, которыми она обхватывает мое предплечье, заставляют поверить в реальность происходящего.
Она не отвечает и целовать не спешит, только дышит тяжело и шумно, словно марафон пробежала и пытается унять жжение в легких. Глаза привыкают к темноте, и я могу различить очертания предметов, а еще влажные от блеска губы, в которые впиться поцелуем просто до боли хочется.
– Я не открою без поцелуя, Оль.
Я открыл бы, конечно, если бы она попросила, но она не просит. Она на носочки поднимается, сдаваясь, и целует меня осторожно, словно боясь спугнуть такой нежный и интимный момент. Но я не боюсь. Я подсел на ее поцелуи, мне всегда катастрофически мало, нужно больше, ярче, слаще…
Она ожидала. Потому что не мычит протестующе и не вырывается, когда я хватаю ее за затылок и впиваюсь в манящие губы сильнее, как голодающий. А я голодающий, правда, потому что без ее касаний и губ выжить не смогу больше, точно знаю.
Целуемся пару минут, дыхание сбивается сильнее, оторваться уже невозможно. Оля плавится в моих руках, держу крепче, прижимая за талию, наслаждаясь моментом. Еще неделю назад она только фыркала при виде меня, а сейчас на поцелуй отвечает, да так нежно, что голова отлетает от всех эмоций, сдохнуть на месте можно.
Язык Оля не пускает, царапает его зубами и отрывается от меня, останавливая поцелуй. А мне мало. Снова мало, не хочу отпускать, не готов сейчас! Мало! Ничтожно мало. Член болезненно пульсирует от возбуждения, в горле першит от желания проораться, но я только шепчу негромко прямо в рот не сопротивляющейся Оли, слизывая остатки блеска с губ:
– Вчера ты целовала меня охотнее.
– Вчера мы были не на работе!
– Так мне утащить тебя отсюда нужно, чтобы ты сдалась? – усмехаюсь. Она не сказала, что не хочет или не готова… Это знак?
– Ты до ужаса наглый, Ковалев, – говорит со стоном и сама прижимается к моим губам, начиная борьбу языками.
Она понимает, что я не остановлюсь?..
Глава 14Оля
Я понимаю, что он не остановится, но и сама остановиться тоже не могу. Голова кружится от эмоций и горячих рук Антона, мысли путаются и сплетаются, как и наши языки, а слова, которые сказать нужно бы, так и остаются несказанными.
Потому что «Антон, давай остановимся, мы совершаем ошибку» съедается с моих губ его настойчивым ртом, и я как безвольная кукла позволяю ему это делать.
Мне так хорошо, что хочется плакать, Антон покоряет меня своей заботой и нежностью, и я, таким отношением не балованная, просто таю в сильных руках, отметая к чертям все лишние эмоции. Пусть останется только «хорошо», обо всех «неправильно» я подумаю завтра…
Поэтому целую со всей страстью, которая разгорается жарким пламенем между нами, зарываюсь пальцами в отросшие на затылке волосы и умираю от того, как крепко обнимает меня Антон. Он держит меня так крепко, словно я какое-то ценное сокровище, еще немного, и у меня затрещат ребра, но мне совсем не больно, только очень приятно и трепетно.
Антон целует вкусно, покусывает губы и ловко владеет языком, одним поцелуем распаляя нас обоих до максимума. Дыхание становится только тяжелее, мы медленно бредем к дивану, путаясь в собственных ногах, и тихо стонем в губы друг друга, забывая о стыде и каких-то личных запретах. Нет их больше. Сейчас вообще ничего, кроме нас двоих, нет. Кроме нашего безумия, которое два тела щупальцами обвивает, заставляя целоваться еще откровеннее и наконец-то найти этот чертов диван…
– Не проси остановиться, – говорит Антон почти грубо, отрываясь от меня. Голос безнадежно охрип, от тембра бегут мурашки, он так возбужден, что мне даже немного льстит, – не смогу уже, смирись, Кроха.
А я смирилась давно, еще когда он руку мою в темноте поймал, поняла, что дороги назад сегодня не будет, да и… Я не искала дорогу эту, если честно.
Я молчу, не хочу отвечать и думать тоже ни о чем не хочу. Начну думать – начну себя корить. А этим я займусь завтра. Сейчас я хочу только получить удовольствие.
Антон трепетный, но резкий, сжимает руками сильно, но тут же проводит по этим местам кончиками пальцев, убивая заботой. Я чувствую, что он думает обо мне, видит только меня, на весь мир ему плевать сейчас. Он так долго пытался добиться от меня взаимности, что его нереальные эмоции сейчас передаются мне, и я сама словно сгораю от счастья, чувствуя его каждой клеточкой тела.
Антон падает на диван и тянет меня за руку, усаживая на свои колени. И боже… это так пошло. Я сижу верхом на своем подопечном, это самое неправильное, что я делала в жизни, но однозначно оно и самое вкусное.
Антон дышит так громко, что у меня кружится голова, а когда впивается губами в шею, то и вовсе улетаю куда-то за пределы планеты. Это невыносимо… Он такой жадный, что у меня растут крылья, такой горячий и страстный… Боже! У меня так давно никого не было, что ощущения почти забытые, оттого удовольствие растекается по телу еще быстрее, кончики пальцев покалывает в предвкушении, а сдохшие бабочки внизу живота начинают стремительно оживать и летать, задевая крылышками все внутренности.
Ковалев жадный. Я чувствую, как ему сносит крышу от нашей близости, и если на наших поцелуях он держал себя в руках, чтобы не съехать с катушек, то сейчас явно себя отпустил. Он как зверь, добравшийся до водопоя, он лев, заприметивший жертву, он… Он такой страстный, что все мои стены валятся к его ногам с грохотом, и пожалеть я об этом не успеваю, потому что мои губы снова захватывают в плен, а проворные руки начинают стремительно стягивать одежду.
Я сижу сверху, но ведет Антон, даже не позволяя мне думать, что я могу быть ведущей. Не сейчас точно. Не тогда, когда он едва не рвет на мне футболку, охваченный страстью.
– Осторожнее, господи, – срывается с губ с тихим стоном, когда Ковалев срывает с меня лифчик и тут же припадает губами к груди. Мамочки… Я и не помню, когда последний раз мне было так хорошо, но от диких ощущений под веками собираются слезы. Почти в бреду раздеваю Антона, я не могу терпеть эту пытку, если сейчас же не отключусь – снова начну думать о том, о чем сейчас думать не стоит. Кусаю губы, чтобы не стонать громко, хотя в комплексе нет никого, кроме охранника, но он точно нас не услышит, я просто… Мне кажется, я не имею права кричать о своем удовольствии. Честности ради, я и с одним из игроков спать не имею права.
Но как ему сопротивляться? Когда кожа огнем горит так, что обжечься можно, а глаза в темноте ярче звезд сияют. Антон красивый… Сейчас, когда глаза к темноте привыкли и он открыт передо мной как никогда, могу бесстыдно его рассматривать и любоваться.
Мы зависаем на пару секунд. Оба обнаженные, я все еще сверху, дышим как звери загнанные, смотрим друг другу в глаза, с ума сходим.
Антон раскрывает презерватив, и я прикусываю язык, чуть не сказав, что принимаю противозачаточные. Нет… Не нужно без резинок. Это слишком интимно, я тогда себе точно не прощу.
– Прекрати думать, Кроха, – внезапно произносит Антон, хватая мое лицо в ладони. – Не думай сейчас вообще ни о чем, кроме меня, тебе ясно?
Киваю, соглашаясь. Я и не хочу ни о ком другом думать, да и не вышло бы, когда он рядом. Такой взрослый, такой заботливый, до боли в ребрах нежный и до головокружения страстный.
Я радуюсь, что в кабинете кромешная тьма, потому что краснею как девчонка перед первым сексом. И трясусь так же. В горле пересыхает от волнения, когда я ощущаю горячий член между своих ног. Боже… Я действительно как девочка, но это просто какой-то сумасшедший дом. Вижу желание Антона начать резко и двигаться сумасшедше, поэтому почти в бреду шепчу ему маленькую просьбу:
– Антош, ты только аккуратнее, у меня давно не…
– Как давно? – застывает, пытливо заглядывая в глаза, пока я мечусь с ответом.
– Год, – отвечаю честно, опуская веки. Все тело дрожит, по коже мурашки сумасшедшие, но весь страх и неуверенность спадают вместе с грузом с плеч, когда мои губы накрывают губы Антона, а руки крепко хватают за талию, медленно опуская меня на него.
И… боже. Это не сравнится ни с чем. Ни одна игрушка в мире не дарит столько наслаждения, сколько этот мальчишка первым осторожным толчком. Ребенок, чтоб его…
– В порядке? – спрашивает сквозь зубы, покрывая легкими поцелуями мою шею. Заботится, боже, за что он, такой хороший, на мою проблемную голову!
– Да-а-а-а, – говорить нет сил, думать – тоже. Я медленно поднимаюсь, чуть резче опускаясь вниз, не контролирую стоны, цепляюсь пальцами за крепкие плечи, и двигаюсь, наращивая темп, пока Антон целует все, куда может дотянуться.
Перед глазами искры, хорошо до сумасшествия, голова кругом, сердце вылетает к чертям. Он невероятный. Просто до безумия нереальный, так хорошо, что летать от блаженства хочется.
Антон срывается. Устает сдерживаться, да и не нужно больше… Он почти сбрасывает меня на диван, как куклу поднимает, ставит на колени, заставляя упереться руками в спинку, и прижимается сзади, тяжело дыша прямо на ухо. Боже… Это так сексуально, что возбуждение новым потоком течет по венам, я на грани жизни и смерти рядом с ним.