Ярослав замечает нас сразу, криво улыбается и странно смотрит, словно спрашивая, что делает здесь ребенок. Самое противное в этой ситуации, что сам Матвей к нему больше не тянется. Он просто негромко говорит «папа» и продолжает стоять рядом со мной, не срываясь с места, как раньше, и не падая к нему в объятия. Потому что дети чувствуют холод, а Ярослав в последнее время никакой теплоты к сыну не проявляет, и малыш отдаляется. И мне больно за него. Я знаю, что это такое, когда отец тебя не любит, и я бы очень хотела, чтобы мой сын такого никогда не чувствовал.
– И что здесь происходит? – спрашивает Давыдов, подходя к нам. Он тянет Матвею руку, пожимая ее, и… и все. На этом приветствие заканчивается. Он за своей злостью уже не видит, в кого превратился. – Почему ты притащила ребенка на работу?
– Матвей захотел заниматься хоккеем, я его притащила, как ты выразился, на занятие, а не к себе на работу. Что-нибудь еще?! – Я не собираюсь выслушивать его претензии, тем более при ребенке, это не нужно никому из нас.
– Какой, к черту, хоккей?! – начинает повышать голос Ярослав, и я чувствую, как Матвей прижимается ближе. Прости, малыш, что не рассмотрела в нем эту сволочь до того, как сделала его твоим папой. Ты заслуживаешь гораздо большего. – Ему нужно учиться, эти хоккеисты тупые как пробки, они постоянно на тренировках!
– Ты назвал тупым своего сына? – Я готова вцепиться ему в глотку за то, что он говорит. Его счастье, что меня за руку держит ребенок.
А вот за вторую руку меня хватает сам Ярослав. Причем делает это ощутимо больно. Он сжимает пальцами предплечье так, что в первую секунду у меня на глазах выступают слезы.
– Я сказал… – шипит он, подходя ближе. Краем глаза вижу, как старшие начинают выходить в холл после тренировки, и надеюсь, что Антон не увидит всего этого. Я просто банально не хочу драки. – …Что тут ему не светит никакое будущее. Ему нужно учиться, чтобы потом найти работу и зарабатывать деньги.
– Ты совсем чокнулся на своих деньгах, Ярослав, ему пять лет, и он волен заниматься тем, чем ему хочется, будь то хоть хоккей, хоть кружок кройки и шитья, ты понял?!
Я не замечаю, как начинаю кричать, и даже почти не обращаю внимания, что руку мою сжимают еще сильнее. Только Матвей, пытающийся оторвать меня от Ярослава, приводит в чувство, а вот у самого Давыдова в глазах ярость, он словно не в себе, это пугает.
– Папа, отпусти маму, пусти! – кричит мой маленький защитник, отталкивая Ярослава, но, к счастью, рядом возникает Леша. Он подходит к нам близко, и Ярослав рядом с ним кажется не таким уж устрашающим.
– Ольга Сергеевна, все в порядке у вас? – спрашивает он, делая голос чуть грубее, чем есть на самом деле, и расправляя плечи. Еще один позер. Но сейчас мне только на руку это. Ярослав не силен в драках, хотя спортивную форму он поддерживает, и, если есть шанс избежать потасовки, он, скорее всего, это сделает. Тем более когда соперник размером с медведя. – Помощь нужна?
– Не нужна, – фыркает Ярослав, отпуская мою руку и тут же со злостью уходя из спорткомплекса.
– Спасибо, Леш, – говорю парню и вижу, как к нам направляется Антон, – и прости, что оказался свидетелем этого.
Он кивает, уходит, и я тут же обнимаю Матвея. Мне хорошо, когда он рядом и в безопасности, но сейчас он очень расстроен из-за поведения Давыдова.
– Оль, ты в порядке? – подлетает к нам Антон. – Я не успел, прости, вышел чуть позже. Что случилось?
Прикладываю палец к губам. Не хочу обсуждать это при ребенке, но и отнекиваться от Антона тоже не буду. Киваю в сторону коридора, где располагается мой кабинет, и иду туда с сыном, чувствуя спиной пронзительный взгляд.
Достаю альбом и несколько стареньких карандашей, тут же думаю, что теперь нужно купить набор к себе в кабинет для Матвея, и прошу его порисовать несколько минут, пока я не вернусь.
Антон ждет меня в коридоре, нервно расхаживая туда-сюда. Он волнуется, я вижу это, и переживает, что от Ярослава меня спас не он.
– Антош, все в порядке, – подхожу к нему и кладу руку на плечо, чуть поглаживая, пытаясь успокоить, но пока ничего не действует.
– Я не понимаю, что ему нужно?
– Я не знаю, – пожимаю плечами. Я действительно не знаю, – возможно, просто поиздеваться надо мной.
Неосознанно потираю руку в том месте, где меня хватал Ярослав, потому что ощущения не самые приятные, и Антон тут же берет мои пальчики в свою ладонь, поднимая руку к лицу. На предплечье уже цветут фиолетовые отметины, и кожа вокруг все еще покрасневшая. Я вижу, как раздуваются ноздри Антона от злости, и спешу положить ладонь ему на щеку, чтобы хоть немного успокоить этот бушующий ураган.
– Оль, я точно сломаю его. Оль, клянусь, убью и глазом не моргну!
– Ага, и сядешь! – злюсь. Я поэтому и не хотела, чтобы Антон успел мне помочь. Он точно ввязался бы в драку, а Ярослав это так не оставил бы. – А что я делать буду без тебя?
– У тебя Матвей есть.
– А что, если я хочу, чтобы ты тоже был у меня?! – признаюсь. Лучше ведь не найти времени, да?
– Что ты сказала? – Он словно не верит. Как будто бы до сих пор думает, что я снова могу начать его отвергать. От этого становится очень стыдно и грустно.
– Я сказала, что ты мне нужен. Желательно целый и невредимый.
– То есть… – от злости почти не остается и следа. Он начинает улыбаться, смотрит на меня с прищуром, подходит впритык, как обычно, – …мы будем пробовать рассказать Матвею правду?
– Это будет сложно, Антош. Он правда очень сложный ребенок, когда дело касается этой темы. И если ты готов…
– Не-не, – перебивает меня, – ты скажи, что в этом есть смысл. Я хоть гору пешком перейду, только если в этом будет смысл, понимаешь?
Он… он просит дать гарантию, что мы точно будем вместе, когда он завоюет сердце моего ребенка. Потому что это в своей голове я уже все решила, а вот Антону еще не призналась, что окончательно утонула в нем и что выныривать мне не особо хочется.
Я осторожно киваю. Почти незаметно, но Антон видит. Он все видит. И тут же целует меня, улыбаясь, и я снова забываю вообще обо всем на эти сладкие пару минут.
– Мне пора, – шепчу, с трудом оторвавшись от Антона, – там Матвей один.
– Иди, конечно. – Он целует меня в лоб, а потом поднимает руку и целует все синяки, которые оставил мне бывший, и я в сотый раз понимаю, насколько правильный выбор сделала. Антон уходит, все еще улыбаясь, а потом оборачивается и негромко говорит мне: – Все преодолеем, Оль.
И я ему верю.
Глава 28Антон
Абсолютно дерьмовое чувство, когда от надоедливого бывшего любимую спасаешь не ты, а твой друг, который катает к ней яйца. Я увидел Олю с этим Мудославом, уже когда с ними стоял Леха, а этот быстро убегал, понимая, видимо, что могут начистить рожу. Спасибо, конечно, что Леха появился вовремя, но чувство все еще дерьмовое.
Мне хочется всегда быть рядом, чтобы суметь ее защитить, когда это будет необходимо. И хоть головой я понимаю, что это физически невозможно, но сердцу очень хочется Кроху веревками к себе привязать и не отпускать вообще никогда, чтобы в любую секунду успеть на помощь, а не просрать очередной раз.
Вообще, ее бывший реально мудак. Ну, либо у него с головой непорядок какой-то. Потому что выяснять отношения на повышенных тонах и применять физическую силу, когда рядом стоит твой ребенок… Я не знаю. Меня иначе учили, так быть не должно. Про какое там хорошее отношение к Матвею говорила Кроха? Я увидел то, что этот еблан ценит только себя, но точно не ребенка, молчу уж об отношении к Оле.
Мелкий испуганный был, Кроха моя в синяках. А до этого говорила, что «он хороший отец». Ну-ну, хороший. Видел я, какой он хороший. Желание найти его и сломать ему пару ребер просто сумасшедшее. И кажется, появись он рядом со мной или с Олей – не сдержусь.
Меня вообще остановила от того, чтобы догнать его и прописать в нос пару раз, только Оля со своим смущенным признанием. Я правда сразу всю злость растерял, улыбался как дурак стоял. Мне все еще не верится, что она сдается, после стольких-то отказов. А тут говорит, что нужен, что с мелким будем вместе разбираться как-то, что действовать я не зря буду.
Вот она точно ведьма. Два слова сказала, а я все, поплыл. Рычал как тигр, а тут чуть ли котом не стал мурлыкать от признаний Крохи.
Я домой ехал с улыбкой, еду с улыбкой заказывал, даже курьеру на чай оставил больше, чем обычно, потому что жизнь словно счастливым светом затопило, сладким таким, тягучим.
Что еще надо для счастья влюбленному идиоту? Взаимность! И все. И сразу все налаживается, даже растянутые мышцы на шее не болят, курить снова не хочется.
Перед сном переписываюсь с Олей, она рассказывает, что Матвей без умолку болтает о хоккее, так впечатлился пацан тренировкой. А мне и лучше, это лишняя тема для разговора с ним, надо же как-то втираться в доверие.
В мессенджере вижу фотку Даши и значок, что она в сети. Пишу, спрашивая, все ли у нее в порядке, потому как тот случай с преследованиями не дает мне покоя. Она отвечает, что все в порядке, и говорит, что больше не ходит по улице одна, и я, спокойный и счастливый, отрубаюсь до самого утра.
А утром, снова счастливый, тащусь в спорткомплекс, потому что тренировки сегодня две и нужно приехать пораньше, чтобы застать Олю до того, как я буду вымотанный и уставший.
На месте подхожу к уже знакомой мне бабушке и покупаю самый красивый букет ромашек, что у нее есть. Точнее, покупаю три средних, который мы собираем в один большой. В прошлый раз из-за тупости мне не удалось Оле подарить ромашки, сегодня хочу исправить оплошность и порадовать Кроху, чтобы она улыбнулась.
Несусь в кабинет почти на крыльях, уже представляю, как Кроха зароется носом в букет, а потом сладко-сладко поцелует меня с благодарностью, но…
– Пливет, – говорит сидящий за столом Крохи Матвей, рисующий что-то карандашами в ее блокноте, когда я открываю дверь. Ну пливет…