Корабль дожидался, пока Айа все-таки ляжет в саркофаг, и запирал ее там, подальше от морфенка. Как и все неокорабли, он умел очищать кровь своей гуманоидной составляющей от самой разной дряни, и после нескольких процедур Айа вроде бы перестала изводить морфенка – хоть корабль и не мог сказать наверняка, убрал ли заразу полностью. Но вылечить морфенка было нельзя, тот продолжал вовсю использовать черт знает откуда взятые воспоминания, и поведение сатанеющей Айи становилось все более и более неадекватным. При этом она, что самое странное, продолжала садиться рядом с морфенком и слушать его, и смотреть на постороннего человеческого детеныша, которого он изображал, – маленькую самку, – до тех пор, пока снова не впадала в тоскливое бешенство. Ее тянул к нему какой-то ненормальный интерес…
Лежа в саркофаге, в полумраке и почти полной неподвижности, Айа постепенно утвердилась в мысли, что рассудительный Селес, который столько всего знает, обязательно найдет способ ей помочь. И если бы он подождал ее, а не понесся сломя голову искать свой смысл жизни, то решил бы проблему в самом начале, и всего этого вообще бы не случилось. Но, конечно, помойки, железяки, древние каменные уродцы и прочий хлам, в котором он пытался найти ответ на вопрос, откуда же он, такой умный, взялся, были ему куда дороже, чем какая-то Айа… И постепенно надежда на Селеса тесно переплелась с желанием отомстить предателю, чтобы он тоже помучился.
– Я пытался ей объяснить, что никого он не предавал и вообще все вышло случайно, но она видела ситуацию по-своему… Она почти всерьез мечтала его убить. Хотя я, конечно, и подумать не мог, что все вот так закончится. Думал, ну, даст разок по морде…
– Позвольте отметить, что это характерно для дисгармонии неравного распределения зла. Ваша гуманоидная составляющая полагала, что ей зла досталось слишком много. Она желала поделиться им для восстановления равновесия. Приношу извинения, но не все узлы недовольства ясны. Возможно, это лишь первый слой. Диагноз должен ставить специалист.
– Тогда она хотя бы шла на контакт. Потом она перестала говорить со мной. И так, и в поле.
А потом Айа перестала спать. Она сидела и слушала морфенка, даже задавала ему вопросы. Маленькая девочка в ответ несла какую-то чушь, случайный набор слов – видимо, в воспоминаниях морфенок нашел не очень многое. Загнать Айю в саркофаг становилось все труднее. Затем она все-таки удостоила корабль своим вниманием – потребовала выкинуть морфенка в космос и заявила, что в противном случае ни капли энергии корабль не получит.
– Я и сам рад был его выкинуть! Я бы его еще и подтолкнул, чтобы он красиво крутился! Я его так возненавидел за это время, что мне бы тоже не повредил курс гармонизации, но я не мог. Не то что ради энергии – ради Айи…
– Этический барьер.
– Совесть, да. Какая глупость. Зачем мне вообще этот механизм самоограничения, я ведь не живу в социуме!
– Позвольте отметить, что…
– Да знаю я, знаю. Просто вспомнил и опять разозлился. Извините.
После долгих эмоциональных переговоров Айа выдвинула новые условия – корабль получит минимум энергии, достаточный для полета, но в обмен доставит ее туда, где находится Селес, и позволит «самой со всем разобраться». Утомленный корабль согласился, хотя прекрасно представлял себе, как именно она намерена со всем разбираться. Он был страшно голоден, ему было жаль Айю. Корабль надеялся, что потом ситуация как-нибудь сама разрешится или он что-нибудь придумает. Кроме того, Айа подкрепляла свои слова болезненными ударами крюком по обшивке.
В течение последних шиарийских суток сознание Айи помутилось окончательно. Корабль, экономя силы, задремал, а когда проснулся – увидел на полу в кабине пятна крови. Айа опять сидела в темном углу, напротив бормочущего свой бред про папочку морфенка, и кончиком крюка старательно вырезала у себя на руке одну и ту же фразу: «Я не умру». Корабль решил не задавать лишних вопросов. Ему стало не по себе. Он с трудом уговорил свою гуманоидную составляющую лечь в саркофаг и нырнул на изнанку за шиарийской яхтой, хотя обычно не рисковал падать на хвост таким быстрым и юрким кораблям.
И после того, как он снова рискнул, увязавшись за реонцами, и вышел в максимально близкой точке, и нашел планету, и Селеса нашел, хотя надо было, конечно, притвориться, что у него просто не получилось, но ведь он обещал, и, в конце концов, собственная гуманоидная составляющая была ему дороже чужой… После всего этого, перед самым приземлением Айа опять перекрыла подачу энергии, и кораблю под угрозой очень жесткой посадки пришлось еще раз пообещать не мешать ей. Он видел, что внизу много людей, но изменить траекторию уже не мог и понадеялся, что ему удастся удержать Айю внутри, а там все, опять же, как-нибудь разрешится…
Как показали дальнейшие события, проблемы сами собой все-таки не рассасываются.
– Сложный случай. Потребуется курс гармонизации.
Рассказ корабля явно огорчил шиари. Подобные преступления против душевной гармонии действовали на специалистов угнетающе.
– Я-то с радостью. Айа, ты слышала? Нам потребуется курс гармонизации.
Из саркофага послышался мощный удар и приглушенный вопль:
– Не хочу!
Один из шиари склонился над крышкой:
– Не намерен вас расстраивать, но в вашем случае курс будет принудительным. Вы опасны для себя и окружающих.
Айа забарабанила по днищу пятками.
– Не буду! Лечитесь сами в своем дурдоме!
– Айа, ты покалечила людей, – строго сказал корабль. – Они не восстанавливаются, если ты забыла.
– Так им и надо! Я свободный представитель другого вида! Не имеете права! Морды шиарийские!
– Принудительный курс у шиари – бесплатный. Когда еще у тебя будет такая возможность? Молчи лучше!
– Сам молчи! Пусть они тебе бесплатно мозги промывают, а я не хо-чу!
– Эта рекомендация ультимативна. Курс будет проведен. Приносим свои извинения.
– Кстати, я ведь правильно понимаю, что курс… ну… безвозмездный?
– Правильно. Число процедур не ограничено. Пациентка вернется в социум только тогда, когда будет полностью гармонизирована.
– Корабль, ты кретин, что ли?! Они хотят меня посадить!
– Скорее, положить. Отдохнешь, восстановишься. И я от тебя отдохну.
– Ах ты преда-а-атель…
В этот момент из-под сотрясающегося от ударов саркофага, перебирая пятнадцатью гибкими лапками, выбрался морфенок. Один из шиари прыгнул к нему, расправляя в полете тонкую мелкоячеистую сетку для временной фиксации особо прытких пациентов, но многоногое существо ловко увернулось и буквально растворилось в сумрачной тесноте кабины.
– Он кусается, – предупредил корабль.
Золотокожие санитары поблагодарили за заботу об их здоровье и выжидательно замерли. Еле слышно шурша, морфенок полз по потолку, сливаясь с обшивкой. Корабль его видел, но объяснить санитарам точное расположение не мог – он путался в сложной шиарийской системе мер, а подсказки вроде «слева в середине, только немного правее» вряд ли помогли бы делу. К счастью, один из коготков детеныша соскользнул, и морфенок с испуганным писком свалился на пол. Шиари загнали его за восстановительный резервуар и набросили сетку, которая автоматически свернулась в небольшую сферу.
– Пусти-ите! – запричитал морфенок, истерически меняя облик. – Пустите!
– Приносим извинения. Это временная мера.
– Что вы с ним будете делать? – спросил корабль.
– Широкий спектр исследований. – Шиари смотрели на больного морфенка с глубоким уважением. – Редкое заболевание, имеет прямое отношение к душевной гармонии. Уникальные симптомы. Бесценный материал.
– Только не очень мучайте.
– Страдания пациента недопустимы. Ему обеспечат симптоматическое лечение. Питание. Благоприятные условия дожития. Он будет доволен.
– А вылечить?
– Сентелия у морфов неизлечима. Мы постараемся улучшить душевное состояние. Физическое безнадежно. И неважно.
– Вот тут при других обстоятельствах я бы поспорил… – заметил корабль и тут же сам себя перебил: – Забирайте его. Можете даже съесть.
Шиари озадаченно переглянулись.
– Морфы разумны. Питаться разумными существами недопустимо.
– Приношу извинения, я пошутил.
В этот момент снова раздался грохот. Все посмотрели на саркофаг, но шум доносился не оттуда. Это вибрировал на своем постаменте бак. Побуревший раствор в нем бурлил и плескался.
– Я про него забыл, – сказал корабль и осторожно сдвинул крышку.
Селес вынырнул из раствора, отплевался, с трудом прочистил горло, стер желеобразную массу с лица и ошалело посмотрел на присутствующих.
– Ты что брыкаешься? – спросил корабль. – Тебе пока нельзя вылезать.
– Я что, в твоем резервуаре? – прохрипел Селес.
– Как видишь.
– Почему?
– Долгая история.
– Привет! – с ненатуральной бодростью крикнула из саркофага Айа. – Я с тобой, кажется, поздороваться забыла.
– А с Айей что?
– Долгая история.
Селес закашлялся так, что его чуть не вывернуло наизнанку.
– Кто-нибудь… – Голос пропал окончательно, поэтому он перешел на зловещий шепот. – Кто-нибудь, объясните, что тут вообще творится?!
К сожалению, специалисты по душевной гармонии пятого уровня приняли предыдущий ответ корабля за универсальный.
– Долгая история, – дружно сказали они.
Из саркофага послышались аплодисменты.
Глава четырнадцатая,посвященная встрече с Тиинонашт Дархостирой, а также тому, что нравится Айе
Айа мрачно смотрела в фальшивое окно, за которым цифровые бабочки вонзали длинные хоботки в огромные цифровые цветы. Иногда она тыкала в окно пальцем, и по тончайшему экрану бежала рябь. Персонал шиарийского центра выдал ей светло-голубую рубашку, уютную, как пижама, но предназначенную явно не для существ таких скромных размеров и доходившую до самых колен. От еще более трогательных штанов Айа отказалась. От старого наряда остались только сапоги, тяжелые, как маленькие утюжки. Замены для пришедшего в негодность комбинезона у корабля не имелось – в свое время он заказал десяток одинаковых в каильской мастерской, и этот был последним.