— Слушай, майор, повторяю для бестолковых. Мне нужно ровно пятнадцать минут, — уже без нажима повторил Дмитрий.
— А у меня приказ! — Он зачем-то показал на часы.
— Ладно, кровь не пей! — Дискуссия по проблеме воинских уставов, как норме жизни, сегодня в планы Дмитрия не входила. — «Надавить или нет? Если сказать этому Спинозе в сапогах, что я лично разрабатывал план облав на рынках, и что за этим стоит, у него отрубится даже спинной мозг. Можно прямо из машины связаться с «Центром специальных операций», они подтвердят мои полномочия и за одно накрутят ему хвост. Нет, лучше попроще, так надёжней». — Слушай меня, майор. Если ты сорвёшь мою операцию, я тебе не завидую. Отдерут, как кошку в марте и, в лучшем случае, сошлют на южную границу, в худшем — будешь иметь дело со мной. Лично! Тебе ясно, майор?
— Только на горло не бери. Пуганый уже. И на южной бывал не раз.
— Считаешь, мне нечем тебя удивить?
Майор поёрзал задом по протёртой коже сиденья и покосился на водителя. Молоденький ефрейтор сделал вид, что самое интересное на свете — стена соседнего дома.
— Положим, машины могли задержаться с выходом на рубежи. Водилы молодые, города не знают. Это уже бывало. — Он оказался не так уж глуп, этот майор. — Но дам ровно пятнадцать минут, не больше!
— Мне хватит. На какой частоте свистнуть, когда освободимся?
— Ни на какой! Ровно пятнадцать минут жду, а там — твоё дело.
— Ясненько. Только смотри, по окнам не зацепи, а то потом вони будет на месяц!
Майор вздрогнул, развернул грузное тело к Дмитрию и натолкнулся на жёсткий взгляд.
Дмитрий улыбнулся, но на душе у майора от этого легче не стало.
Странник
Максимов с трудом пережёвывал кусок сыроватого мяса, остро пахнущего уксусом и дымом. Было ли при жизни животное свиньёй, судить уже было невозможно, но, судя по резиновой упругости волокон, побегать при жизни ему пришлось изрядно.
«Дай бог, что скотинка умерла не своей смертью», — подумал Максимов, привередливо осматривая насаженный на палочку кусок, пропечённый до черноты.
Нервное напряжение уже дошло до того уровня, когда кусок не лезет в рот. Максимов насильно заталкивал в себя кусок за куском, обильно смачивая их жгучим кетчупом.
Из «обжорки» — пять одноногих столов вокруг чадящего мангала — хорошо просматривалась вся «биржа. Краем глаза Максимов следил за седым мужичком, стоявшим за соседним столиком. Одет он был с потасканным шармом коренного москвича: в серое пальтишко, поношенные ботинки на толстой подошве, отутюженные брючки и чёрный берет, на вид обыкновенная околонаучная вошь, он, покрякивая от удовольствия, уписывал подгоревшее мясо.
С седым мужичком было что-то не так. Явно «не при делах». Местного обязательно бы приметили и подослали человечка выяснить, что да как. А этого даже не признал армянин, разгонявший куском картона сизый дым над раскалённым мангалом. Уж он-то наверняка знал всех и вся на этом рынке.
Седой хотел сойти за обычного покупателя, потерявшего голову от шашлычных ароматов, и ухнувшего месячный заработок за десяток горелых кусков мяса. Но чуть заметно переигрывал. Он так усердно старался походить на простого обитателя улиц, что невольно выдавал себя. Он играл, талантливо и самозабвенно, не мог не отметить Максимов, но всё равно — играл.
«Серый — да. Затурканный — да. Помятый — да. Изъеденный изнутри страхом — да. Голодный — да. Но… — Максимов прислушался к своим ощущениям. — Нездешний, что ли? Да, наверное, так. И никакого желания стать своим. Более того, страх. Страх, что, не дай бог, станет».
Максимов несколько раз ловил на себе быстрые изучающие взгляды седовласого. За себя не беспокоился, сколько не смотри, ничего подозрительного не заметишь. Давно овладел искусством растворения в окружающей обстановке. Он умел не играть, а становиться своим. Ровно на столько, на сколько нужно. И держать себя новым так долго, как это необходимо.
«Меня даже в тифозном бараке не вычислишь», — Максимов подавил улыбку.
Седой слишком суетливо заелозил вилкой по картонной тарелке.
Максимов незаметно проследил его взгляд. Сомнений не было, седовласый наблюдал, как от кучки «оружейников» отделилась та самая закомплексованная парочка и стала наискосок пересекать рынок.
Дав им дойти до первого ряда прилавков, седой выплюнул не дожёванный кусок, вытер губы тыльной стороной ладони и пошёл к куче ящиков у дальнего забора. Парни, как по команде, развернулись и, толкаясь меж рядов, двинулись за ним.
По-волчьи острым чутьём Максимов ощутил опасность. Он пробежал глазами по окружающим рынок высотным домам: в любом окне мог сидеть наблюдатель. Если велась оперативная съёмка «биржи», то сегодня же вечером, в лучшем случае — завтра утром, фото его физиономии украсит рабочий стол какого-нибудь опера — и пошло-поехало!
Максимов не сомневался, что по рынку работа велась; местный опер имел полную информацию на всех основных «биржевиков» и их клиентов. Но он не сомневался и в том, что «биржа» переживёт не одного опера; пока начальство не спустило сверху заказ, опера и «биржа» без лишней надобности старались не нарушать «кодекса поведения». Под плановые задержания подставлялись чужаки и мелкота, дела крутили тихо, без шума, мешавших всем чрезмерной активностью стукачей незаметно, через несчастные случаи, выводили из игры.
Максимов зашёл за шашлычную, перелез через забор и, мягко спрыгнув на землю, огляделся. Ничего подозрительного. Можно было уходить, но что-то шевельнулось внутри и, до конца не отдавая себе отчёт, повинуясь только чутью, он бросился вокруг забора туда, где по его расчётам должна была стоять гора ящиков.
Успел. Они уже собирались расходиться. Максимов, сдерживая дыхание, припал к мокрым доскам, ухватив последние фразы.
Говорил седой:
— Двух магазинов хватит, не Кремль брать идёте. Запомните номер машины, М 391 ОГ 77, белая «девятка». Будет ждать на прежнем месте. Не опаздывать, будет ждать ровно десять минут! Доставит вас до Зоологической, у водителя есть ночной пропуск. Если опоздаете, сами пройти не пытайтесь, свинтит первый же патруль. На Зоологической он передаст вам оружие. Ровно в 00.32 вам откроют «коридор». В Домене вести себя тихо. В засаде сидеть ровно до 5.00.
— А если никто не придёт?
— Тогда, не играя в героев, срочно отходите. «Коридор» на выход откроют в 5.32 ровно. Не успеете, сбрасываете оружие, прячьтесь до конца комендантского часа. Утром позвоните по телефону, номер, надеюсь, запомнили, и за вами приедет та же «девятка». Бог даст, вытащим вас из Домена. Попадётесь, молчать до последнего. Предателей никто не любит и не ценит.
— Не бойтесь, живыми не дадимся. Поймают, лучше язык откусить, чем своих продать!
— Верю, соратники. Молодые ещё, а думаете правильно. Вопросы есть?
— Нет.
— У тебя, соратник?
— Тоже, нет.
— Тогда, всё. Быстро уходите. Да хранит вас Господь!
Максимов ещё не переварил услышанное, как за забором пропел тональный вызов и раздался характерный шелест работающей рации.
Оперативная обстановка
Контроль радиоэфира
Закрытая частота ГСБ РФ
— «Ястреб», ответьте «четвёрке»!
— На приёме.
— Я свободен.
— Где «малыши»?
— Уже у ворот рынка.
— «Четвёртый», быстро уноси ноги!
— Сколько у меня времени?
— Долго вошкался. Осталась минута. Дальше, как учил. Конец связи!
— Твою бога-душу-мать, щенок поганый! — выругался седой мужичонка.
«Вот так они и работают: сначала создают террор, потом с ним мужественно борются. Старо, как мир, зато эффективно», — подумал Максимов.
Первым желанием было лупануть сквозь доски в спину седому, Максимов хорошо чувствовал, где он стоит. Подождал, надеясь, что тот сиганёт через забор, тогда с превеликим удовольствием завалил бы его голыми руками. Но седой, как назло, пошёл к воротам.
Максимов бросился вокруг забора, к воротам уже не успевал, побежал в ту сторону, где местные пробили лаз.
Заглянул в дыру между досками. Так и есть, они уже были на рынке. Передовой отряд, все, как инкубаторские, одетые в однотипные цивильные шмотки, под которыми легко угадывались армейские повадки, согласованными ходами брали в полукольцо «биржу».
Максимов свистнул. Мальчишка, копавшийся в мусорном баке поднял чумазую мордашку.
— Чего? — голос хриплый, то ли от простуды, то ли успел прокурить.
— Дело есть, вали сюда.
— А денег пришлёшь? — Юный бомж оценивающе посмотрел на Максимова. Как бродячая собачка, прикидывая в уме, дадут ли очередного пинка или свершится чудо и бросят кусок мяса.
— Будут тебе деньги, давай сюда, говорю! — как можно убедительно выкрикнул Максимов.
Мальчишка спрыгнул с бака, подошёл к лазу. Держался на расстоянии, видно жизнь уже научила никому не доверять.
— Сперва деньги покажь, потом ля-ля, понял? — с независимым видом произнёс он.
Максимов выгреб из кармана карточки на продукты, скатал разноцветные листки в комок и бросил мальчишке под ноги. Тот моментально, как голодная собака кость, подхватил их в воздухе.
— Ого! Ты, дядь, наверно, с дочкой генерал-губернатора трахаешься? — Карточки тут же исчезли в кармане его куцей курточки.
— Рви на «биржу», скажи мужикам, сейчас облава будет!
— Врёшь! — выдохнул мальчишка.
— Беги, говорю! Назад не возвращайся, уходи через забор. Пошёл!
Мальчишка, слава богу, поверил и припустил, прыгая через лужи, к «бирже».
Сзади заревели моторы, на улицу с двух сторон вползали армейские ЗИЛы.
Максимов во весь опор бросился через дорогу, нырнул в подворотню. В гулком колодце двора перепуганными птицами металось эхо криков, рявкающих команд и рёва перегретых движков.
Бежать дальше было бессмысленно. Бегущий ещё более подозрителен, чем затаившийся. Наверняка, рынок был оцеплен несколькими кольцами. Все вырвавшиеся из облавы будут просеяны сквозь их сито, избиты и брошены в кузова для последующего детального разбирательства.