Совет принял «вполне разумное и обоснованное» предложение отдать объекты, а значит, и патрулирование города, частям МЧС, структурно входящими в СБР Скобаря. А Президентскую гвардию, численностью в три дивизии, рекомендовали шире использовать по прямому назначению — давить партизанщину как основную угрозу власти. Дружно проголосовали за создание единого штаба антитеррористической войны в составе командующих войск МВД, СГБ и Президентской гвардии.
Филатов, как непосредственный начальник частей Президентской гвардии, конечно, получил щелчок по носу, но уж больно он его, считал Первый, стал совать не в свои дела.
— Генералом Скобарем меня не пугай, он в наши игры не игрок.
— Разве? Зачем его тогда Старостин в Москву приволок? — зло прищурился Филатов.
— Приволок он, а утвердил я. Если бы подлянку почуял, отправил бы назад на китайскую границу. У тебя на него компра есть? Нету. Вот и хватит об этом!
— Как скажешь.
Сквозь толстые стены пробивались тугие удары мяча и гортанные вскрики игроков.
С лица Первого сошёл спортивный румянец. Он только что отыграл пару геймов в теннис, всё ещё был в белых шортах и тенниске, с полотенцем на шее и напульсниках на жилистых руках.
— Ты не умеешь ждать, Игорь, — севшим голосом произнёс он. — Нарой мне компру на Старостина. Только стопудовую компру, и я его сниму.
— Снять мало. Надо арестовать и шлёпнуть при попытке бегства. А потом судить закрытым трибуналом.
Первый коротко хохотнул.
Филатов не смог удержаться, чтобы не испортить настроение своему шефу.
— Обязательно ехать в этот гадюшник? — спросил он.
Первый ответил, как учитель бестолковому ученику:
— Политика! Я давно лично с народом не общался.
Это было правдой. Первый со дня вступления в должность для граждан страны существовал только в телевизоре, куда доходил сигнал, и в газетах, куда их довозили. Одно время еженедельные выступления Первого транслировали по радио, но, проанализировав агентурные сообщения и «отзывы с мест», решили отказаться от американских приёмов «обращения к нации» по поводу и без повода. В народе за Первым, открывшего в себе дар говорить правильно и долго, прочно закрепилась кличка «Матюгальник».
— А ты здание театра давно видел? — спросил Филатов.
— Не понял? — сделал удивлённое лицо Первый.
— Проехали…
Филатов не стал уточнять, что его отдельная рота личной охраны раствориться в лабиринтах исполинского храма песни и пляски Армии, как муравьи в тайге. А брать штурмом здание театра без поддержки танков и авиации — занятие безнадёжное. Особенно, если в тылу у тебя части СБР, молящиеся на своего командующего и плевавшие на главкома.
Он задом толкнул дверь, вышел в коридор, открывая выход Первому.
Фараон
Старостин положил трубку. Полез в карман за папиросами, вспомнил, что оставил пачку на столе внизу, и выругался:
— Паяц, дешёвка! А туда же лезет… Ему бы только потрепаться на публике. Второе явление Троцкого народу!
«Спокойно, Иван, — приказал он сам себе. — Не мандражируй. Так начнёшь от собственной тени шарахаться. Ни с чем этот звонок не связан. Вернее, связан, но не с тем, чем ты подумал. Филатов крутит, сразу видно — он!
А ведь ты правильно рассчитал, когда сам за кремлёвскую стенку не полез, а этого попугая в кресло впихнул. На хрен, на хрен! Быстро же они паяца окрутили, даже не ожидал. Знал, что с гнильцой парень, с изрядной гнильцой, жизнью пыльным мешком не битый, но что бы так быстро скурвился, нет, не ожидал. Урок! Половину, если не больше своих придётся к ногтю, и в самое ближайшее время. Начнут хапать и врать. Им только позволь, схарчат самого, не крякнут! Разберёмся …
А мне сейчас крепкие мужики нужны. Какой номер-то у него? Вот, память девичья — «дала, а кому — не помню». Ага! Сейчас мы отца-командира обеспокоим».
Он потянулся к телефонной трубке…
Ретроспектива
Особый Дальневосточный военный округ
(за четыре года до описываемых событий)
Фарон
Утки выскочили из-за леса неожиданно, дружно пошли кругом над озерцом; четыре силуэта чётко выделялись на фоне по-вечернему прозрачного неба.
Старостин присел, взяв ружьё на изготовку, с замирающим сердцем следил как медленно снижаются птицы, выждав момент, выпрямился, поймал на мушку первую. Стрелял на упреждение; утку подбросило, вышибло несколько перьев, она сложила крылья и камнем пошла к воде. Он уже было взял на мушку вторую, но краем глаза заметил, что первая выровняла полёт и по крутой глиссаде уходит к камышам; растерявшись, дёрнул стволом в её сторону и не целясь выстрелил.
Слева один за другим ударило два выстрела, по характерным всплескам понял, Скобарь попал, и чертыхнулся.
— Эй, мазила, иди ко мне, перекурим! — позвал из-за камышей Скобарь.
Старостин стал пробираться по кромке воды, с трудом различая тропку в густеющих сумерках, несколько раз оступился, громко чавкнув глиной.
— Тише там, лосяка! Птицу распугаешь.
— Да иди ты! — Старостин с трудом пробившись через пучки сухой осоки, выбрался на сухой пятачок, где стоял, подхватив ружьё под руку, Скобарь.
Джана, отчаянно молотя лапами, разгоняя круги по матовой стоячей воде, уже подбиралась к лежащей на воде утке.
— Скорее ты глоткой своей лужёной распугаешь! — проворчал Старостин.
— Учись, пока я живой. Две — как с куста! — Скобарь закинул ружьё на плечо, вытер руки и полез в карман бушлата за сигаретами. — Нет, это какая же память нужна, чтобы в такой одёже ходить? Только на спине карманы не напендюрили!
— Мои будешь? — Старостин протянул пачку папирос.
— Твои курить, лёгкие до колен иметь надо. Спасибо, уже нашёл. Местный табак, кислятина, но приятный.
— Одну вижу, а вторая где? — спросил Старостин, выдохнув дым.
— Там, под камышами. А ты? Глаза в разные стороны разбежались, да? — Скобарь выставил в улыбке крупные хищные зубы.
— Ага. Думал, подбил, а она, стерва, опять на крыло поднялась. Обидно.
— Запомни, все стрелки делятся на дергунчиков, моргунчиков и мазунчиков. Ты — типичный дергунчик. Зачем вприсядку прыгал? Спокойнее надо, тут утки к выстрелу привыкли, стрельбище рядом. А на шебуршение внизу реагируют моментально. Ай, молодец, Джана!
Собака выбралась на берег, бросила утку к ногам хозяина, завертела длинным телом, обдав их с ног до головы холодными брызгами.
— А вторая? Мы филонить не договаривались! Ищи её, Джана, ищи. Пшла вперёд, собака моя ненаглядная! — Скобарь слегка толкнул собаку к воде.
— Темнеет. — Старостин поднял голову. — Вон и звёзды высыпали. Может, поедем, Алексей?
— Погоди, сейчас ещё один заход будет. Я их расписание полётов уже изучил. Пульнем по разу — и домой. Ай, молодец, Джана! Ай, хорошая! Давай-ка её сюда.
Джана выбралась на берег, бросила в траву трупик утки, самозабвенно от чёрного носа до кончика куцего хвоста затряслась, обдав людей шрапнелью холодных капель.
— Ох! — невольно вздрогнул Старостин. — Что же она, стерва, брызгается! Приучил бы в стороне отряхиваться.
— Э, не понимаешь! На утренней зорьке иногда так в сон клонит, а Джана как даст душем, аж дух захватит! Сервис, ха-ха-ха! Бесплатный…
— Тише, граммофон!
— Ладно, не бойся, Иванович. Будут у тебя утки. Ещё вчера заготовили. Покажешь в Москве, пусть сохнут от зависти.
Помолчали, прислушиваясь к небу. Было тихо, только что-то плескалось у дальнего берега. От воды тянуло холодом.
— Так что ответишь, Лёша? — спросил Старостин. — Одни мы, можно поговорить.
— Да что говорить! — Скобарь бросил под ноги окурок, зло сплюнул. — Превратили армию в публичную девку, а потом разрешения спрашиваете! Надоело, понимаешь. Что я за, к чертям собачьим, генерал, если человеком себя только здесь на болоте чувствую?
— Главное, начать, так я думаю. То, что я предлагаю, должно положить конец всему. И всё расставить по местам.
— Неужели? — Под козырьком фуражки Скобаря клинком вспыхнули глаза. — А как со стороны смотреться будет, ты подумал? Россия вам не Парагвай какой-нибудь занюханный! Это там президенту раз в год пинка под зад дают, и ничего, привыкли. А я не хочу, понимаешь, не хочу, чтобы вы своими играми страну в Парагвай превратили! У нас народ, если в охотку войдёт, палкой не отучишь.
— Мы и так, считай, в Парагвае живём. И не меня в том винить надо, Лёша. Скажи спасибо тем, кто Америку здесь хотел устроить. Мечта идиотов! Понимали же, придурки, что не упёрлись никому на Западе, решили сюда Америку притащить. Ни одна сука не подумала, что у нас только Латинская выйти и может. Со всеми истекающими и подтекающими… Вот и живём, радуемся неизвестно чему.
— Во-во! А ещё учти, для рвани черномазой их армия, хоть самая дохлая, белая кость, элита нации! Все в Америке учились. А у нас поголовно все из крестьян, от сохи, значит. Кто постарше, со звёздами большими, ещё помнят, как в армии первый раз в жизни от пуза наелся да сапоги справные одел. Молодняк, кто их осудит, ухватились за единственную возможность карьеру сделать и в люди выбиться. А они на отцов-подневольников с детства насмотрелись, а это, брат, знаешь как бередит! Нет, кто в армию попал да прижился, считай себя спас. От тюрьмы, пьянки и петли. Я не прав?
— Прав, конечно!
— Вот так. А из мужика вы давно инициативу повышибли. Он не то что в поле, на толчок без визы районного барина не пойдёт. Так что вы от крестьянской армии хотите? Сила мы огромная, согласен. Только от дури идущая! «Несокрушимая и легендарная»! Жаль, чувство долга поперёд меня родилось, а так — послал бы всё к едрёне фене. Надоело!
— Хочешь сказать, интересы у нас с армией разные?
— Пока жареный петух не клюнет, конечно, разные. Чтобы в вашей сучьей политике понимать, нужно не академию Генштаба заканчивать, а камасутру штудировать. Как слаще ублажить и как сподручнее отдаться. — Скобарь брезгливо сплюнул — Нет, за родину мы все амбразуры собой позатыкаем! Но это в крайнем случае. А так, на кой вы нам сдались? Ни один серьёзный мужик своих людей под ваши игры не даст. У меня в батальоне обеспечения одни бывшие молодые бизнесмены служат. Специально. Шуршат на кухне, аж дым идёт. Бойцы им регулярно-периодически по морде дают. Знаешь за что?