— Не я эту бюрократию придумал. Но таков закон.
Поттер достал из-под одежды блокнот и карандаш.
— Поставьте значок. Этого хватит.
У проводников, как оказалось, существовала своя система отчётности. Уходя «в трубу», клиент оставлял координатору диггеров какой-нибудь знак или просто ставил подпись на клочке бумаги. У вернувшегося диггера требовали «расписку» от клиента. Закорючки и значки сверяли, если совпадали — диггер мог спать спокойно. Если нет — засыпал вечным сном в каком-нибудь заброшенном штреке.
Максимов начертил руну корявую букву N.[21]
Конечно, не дело начальнику личной охраны возиться с двумя придурковатыми учёными. Но слово Старостина было для Александра законом. Он краем глаза наблюдал за Холмогоровым и его молодым помощником и удивлялся их детской доверчивости.
«Так ничего и не поняли, а ещё экстрасенсы», — подумал он, опускаясь в кресло.
Вытянул руку, нажал кнопку на пульте. В видеомагнитофоне щёлкнуло, пошла запись. На экране появилось лицо человека. Он беззвучно шевелил губами, обращаясь к собеседнику, оставшегося за кадром. В объектив человек не смотрел, как видно, и не подозревал о его существовании.
— Вот ваш «клиент». Николай Скворцов — офицер связи в администрации Президента. Имеет право входа в кабинет Первого. Запись свежая. Сойдёт?
Яков отошёл от мерно гудевшего прибора, посмотрел на экран.
— А он будет двигаться? Мне важно уловить его моторику.
— Всё будет. Работать мы умеем. — Владислав положил пульт. — Теперь просмотрите вот эти фотографии.
— Что здесь? — Первым потянулся к папке Холмогоров.
— Последний этап. Вы же просили «раскачать» Скворцова, вот мы и реализовали кое-какую информашку.
Александр внимательно следил за выражением лица читающего Холмогорова.
— Ужас! Какая, однако, грязь! — брезгливо вывернул губы Холмогоров.
— Обычная порнография, — небрежным тоном возразил Александр. — Если смотреть со стороны. А если действовать самому — акт как акт, ничего особенного. Что естественно, то не безобразно. Считайте, что кал под микроскопом исследуете.
— Дайте я посмотрю. — Яков быстро перебрал фотографии.
— Годится?
— Такое способно повалить любого, — протянул он, терзая пальцами бородку. — А это правда?
— Конечно, нет. — Александр улыбнулся одними губами. — Всю он просто не выдержит. Я отобрал более-менее, м-м, стандартные позы. А на видеозаписи чего только нет.
— М-да. Интересно, как вы сумели такое получить? Там же, наверное, охрана на каждом шагу.
— Я тоже имею способности к дистантному вождению воли. Только средства у нас разные. — Александр демонстративно посмотрел на часы. — Дело за вами. У меня всё готово.
— Дайте мне ещё десять минут, — Яков уселся напротив телевизора. — Мне нужно настроиться на него. И вот ещё что. Вы можете достать вина? После мне потребуется глоток вина.
— Какое прикажете принести?
— «Вино какой страны вы предпочитаете в это время дня», — ухмыльнулся Яков.
— Я серьёзно. Назовите марку.
— Что-нибудь сухое, белое. Отечественное.
— Вот с хорошим отечественным у нас напряжёнка.
— А импортные я не знаю. Что-то типа «Алиготе».
— Есть рейнские вина. Очень нежные вкус, с холодной искоркой.
— Сойдёт. — Яков отвернулся к экрану.
Александр снял трубку, коротко отдал распоряжение.
— Желаете присутствовать при эксперименте, Александр?
Холмогоров пересел ближе к прибору. По-хозяйски положил руку на корпус. Размером с лазерный принтер, такого же серого цвета. Из верхней крышки торчал полуметровый стеклянный цилиндр, двадцать сантиметров толщиной.
— Непременно. Будет что рассказать внукам. — Александр опять улыбнулся одними губами.
Холмогоров благодушно хохотнул.
Яков до хруста потянулся. Сцепил пальцы в странную комбинацию. Задышал, сильно надувая живот. Уронил руки. Закинул голову, с гортанными руладами пропел какие-то странно звучащие созвучия.
Заторможенно повернулся.
— Я готов.
Александр не смог скрыть удивления. Яков сделался полностью отчуждённым, омертвелым, будто находился в глубоком обмороке. Глаза сфокусировались только на одному ему видимой точке.
Яков, сомнамбулически покачиваясь, прошёл к прибору. Пощёлкал кнопками, начал медленно поглаживать ладонями цилиндр.
Прибор сменил мерное урчание на нарастающий низкий гул. Со дна цилиндра всплыл золотистый диск. Покачиваясь сверкающей острой гранью, стал подниматься выше и выше, пока не замер, дрожа, на уровне ладоней Якова.
Гул стал ещё ниже. Диск качнулся, потом стал вращаться, быстрее, ещё быстрее, пока не превратился в тонкую дрожащую золотистую нить.
— Всё. Я его чувствую. — Голос Якова стал неживым. — Дайте команду, пусть начинают.
Он обернулся к Александру, и тот вздрогнул. Лицо Якова изменилось. Черты оплывали, как восковая маска от огня.
Преторианцы
Сердце ухнуло вниз, звон в ушах сменился тишиной.
Скворцов, борясь с надвигающимся оцепенением, отчаянно сжал стакан. Вода в нём дрожала мелкой зыбью. Почему-то от неё вдруг пахнуло затхлым болотом, хотя он знал, нет чище в Москве воды, чем эта.
Он прислушался к себе. Тело жило собственной жизнью. Кто-то влез в него, как в чужой костюм. Он был ловким и уверенным в себе. Он приказал, и рука Скворцова поплыла вниз, стакан тихо тренькнул о бок графина.
Его повернули и толкнули к сейфу. Скворцов отчаянно борясь с жаркой волной безумия, прижался лбом к холодному металлу. Рука сама нырнула в карман и достала связку ключей. Он попытался сопротивляться чужой воле, она тут же отступила. Он было обрадовался, но в сознание ворвался рой видений, закружил, застилая глаза…
Сердце забилось, словно по нему замолотили острыми палочками. Всплыло, разрослось и ожило видение: тонкий профиль Аси, а рядом белёсый дряблый живот, белые спортивные шорты, сбитые к коленям, блаженная и одновременно глумливая улыбка на рябоватом лице. Лицо до боли, до кровавых кругов перед глазами знакомо.
Рубцов шулерским неуловимым движением смахнул фотографии со стола. Встал рядом, заглянул в глаза.
— Держись, парень. Забудь. Её не было. Фотографий не было. Забудь, вырви из сердца, не ищи её. Себе дороже. Кобеля нашего знаешь. Забудь!
— Когда снимали? — простонал Скворцов.
— Сегодня. Главное, жива. Видал, в теннис играет. Всё у неё лучше всех.
Скворцов царапнул по гладкому холодному металлу ногтями. Хотелось выть, перебить всё, что подвернётся под руку. Этот чужой в нём был спокоен. Он наблюдал за ним, ждал, когда уляжется волна отчаянья. Скворцов почувствовал, что он не чужой, он друг. Всепонимающий и молчаливый, каким и должен быть друг.
«Что мне делать? Как жить?» — спросил он его.
Вместо ответа тот рукой Скворцова вставил ключ в скважину и отпер стальную дверцу.
Скворцов слабо улыбнулся и вытер жгучую испарину. Это был его последний самостоятельный жест. Дальше он двигался, полностью доверившись тому, кто поселился внутри него…
Ночной дежурный по приёмной кивнул вошедшему Скворцову.
— Не спишь, бедолага! — Это была дежурная шутка.
Только сейчас Скворцов понял её подлый двойной смысл. За неделю до исчезновения Ланы его зарядили на ночные дежурства по комнате связи.
«Суки! Отмечали годовщину воцарения Первого. Велели привести «боевых подруг». Лана не жена, но я, дурак, потащил. Как же, Кремль, блядь! Первый припёрся выпить стакашку с особо приближённым офицерьём. Наверно, тогда, собака, глаз положил! А этот знает?»
— Воскобойников, что ты вечно улыбаешься?
— Скворец, не задавай глупых вопросов. Ещё Пётр Первый наставлял, что подчинённый должен иметь вид бравый и туповатый, чтобы умом своим начальство в смущение не вводить. У тебя точно что-то срочное, а то у него Филатов сидит. Матюгаются второй час.
— Срочный пакет из ЦУПа. Лично в руки.
Опять багровая волна хлынула к глазам. Скворцов скрипнул зубами.
Войскобойников понял это по-своему, согнал с лица сладкую улыбочку, нажал кнопку селектора.
— К вам офицер связи, господин президент.
В селекторе зашуршало, голос Первого, усиленный динамиком, больно резанул слух.
Скворцов покачнулся от резкой боли в сердце и не расслышал его слов.
Воскобойников, крякнув, встал, обошёл стол и привычным движением потянул на себя тяжёлую дверь.
Филатов задохнулся от возмущения.
— А почему я это последним узнаю, как рогатый муж?
— Значит, плохо работаешь! Три года подряд действует программа, а ты — ни уха, ни рыла. Выходит, у Старостина безопасность лучше работает, чем твои стукачи.
— Погоди, погоди… Так это не его инициатива?
— Повторяю для тупых — это государственная программа. Проведённая в интересах государства на базе Движения. — Первый тяжко вздохнул — Ну не брать же мне на себя ответственность за то, что мы населению психотропные вещества скармливали.
— Водки вам уже мало?
— Блин, да я тебе уже сказал: психотропные вещества повышают внушаемость! Чтоб ты знал, в Рейхе их немцам подмешивали с сорокового года. Думаешь, они такие тупые и исполнительные были, потому что Геббельса слушали? Фиг там! Одного Геббельса мало, когда Берлин англичане бомбят каждый день. А бомбили их, между прочим с сорокового года. Какой там, нафиг «поход на Восток» в таких условиях. Однако верили. И верили, блин, даже когда наши по Рейхстагу из гаубиц долбили!
— Значит, вот откуда у нас всенародная любовь!
— А ты думал!
Филатов посмотрел на документы, рассыпанные по столу.
— Если я правильно понял, ордера на арест Старостинских соколов ты утверждаешь?
— Повесим всех собак на Карнаухова. И то, если всплывёт дермецо. А чтобы не всплыло, ты, давай-ка, займись этим вопросом. Возьми на личный контроль.
— Поставки наркотиков в страну или их добавление в жратву?